— Я клянусь, что сделала это не нарочно, — прошептала моя мама срывающимся голосом, в то время как прозвучал сигнал таймера духового шкафа. — Просто я хочу для тебя гораздо большего, чем...

— Чем то, что я имею сейчас, — закончила я за нее. Я встала и засунула под мышку пластиковый пакет с осколками миски для Ревня. — Я в курсе.

Моя мама постоянно настаивала на том, что мне нужно встретить кого-то, остепениться, но как я могла? Спокойствие означало стабильность, но за последние двадцать лет единственное, что мне было известно о стабильности, — это нестабильность моей матери и происшествия в ее жизни. Поэтому мне не нужен был психоаналитик за двадцать пять долларов в час, которого я посещала еженедельно, чтобы он рассказал мне о том, что я с легкостью могу закончить свою жизнь в точности, как и она — мне просто нужен был запас жизненных сил, чтобы избежать этого.

***

Упражнения в ловкости всегда поднимали мне настроение. Каждое новое испытание ознаменовывало проявление индивидуальности у каждой собаки, и то, как щенки, не имея никакого страха, неслись по полю, всякий раз виляя хвостами, когда преодолевали устрашающее препятствие — все это непрестанно вызывало у меня улыбку. И мне было необходимо взбодриться после утренней сцены с моей матерью, поэтому я предложила Донне — моему самому опытному волонтеру — свою помощь с сегодняшними занятиями поздним вечером, не взирая на то, что это был мой выходной.

— Помни, что доверие — это ключ ко всему. Собаки берут пример со своих хозяев. Поэтому, если ты сомневаешься, то и они испытывают сомнения, — сказала я небольшому сборищу хозяев и их питомцам, которых было разрешено усыновить. — Если они боятся преграды на пути, то вы, как хозяева, должны показать им, что нет повода для беспокойства, — я бросила Сосиске и Фасолинке лакомство за то, что они успешно показали этой группе, как нужно пробегать по туннелю из нейлона в зоне для тренировок в другом конце двора.

— И что же ты хочешь, чтобы я ползал на четвереньках по этой трубе? — спросил мужчина средних лет рядом с бордер-колли по имени Ириска, которого я поставила ему в пару четыре месяца назад. Между ними еще не было полнейшего взаимопонимания, но так как Ириска была грузной и безынициативной собакой, а он в свою очередь был мужчиной, который пережил сердечный приступ, то они просто идеально подходили друг другу. Просто им нужно было немного моральной поддержки, чтобы понять это.

— Если вы не хотите преодолевать это препятствие, то почему вы ожидаете, что собака захочет делать это? — спросила я, прикрывая глаза от солнца, которое для ноября месяца было слишком теплым и ярким.

— Ты собираешься последовать собственному совету? — раздался голос Пенни у меня за спиной.

На меня упала тень, на мгновение заслонив яркий свет, и я обернулась, чтобы увидеть ее прислонившуюся к забору и наблюдавшую с вопрошающей ухмылкой, как Ириска кружит вокруг своего хозяина. Проигнорировав комментарий Пенни, я обернулась лицом к группе и сказала:

— Хорошо, кто готов сделать то, о чем мы разговаривали?

Мужчина что-то проворчал, но последовал за остальными, которые повели своих животных, где на линии старта стояла Донна. Я жестом показал ей, что мне надо идти. Она кивнула, а потом прокричала группе:

— Кто хочет начать?

Свистом подозвав Сосиску и Фасолинку, я подошла к Пенни. Она заменила свои леггинсы и свитер на пару замызганных краской джинсов и рубашку, которая даже не доходила ей до пупка, и это означало только одно — Пенни собиралась затащить меня в бар.

— Я не пойду с тобой в бар «the Grizzly Rose», — сказала я, содрогаясь от одной мысли, что мне придется танцевать кантри или что еще хуже — принудят объезжать механического быка в ее любимом клубе.

Пенни надула губы, но быстро пришла в себя.

— Ладно, хорошо. Я приберегу бар для того случая, когда ты будешь в самом деле не в себе. В любом случае у Харви есть трехдолларовые коктейльчики в часы скидок, — сказала она, имея в виду забегаловку через дорогу от приюта.

— Зачем я должна тратить калории на подобную ерунду, когда дома меня ждет отличное итальянское мороженое? — спросила я, направляясь обратно в псарню вместе с Сосиской и Фасолинкой, которые тявкали подле меня и обнюхивали пятки.

— Потому что тебе нужен коктейль, — сказала она, открывая дверь в зону реабилитации, чтобы пропустить Сосиску и Фасолинку.

Я простонала:

— Зачем?

— Ну, я почти согласна с Эвелин, поэтому тебе, скорее всего, стоит напиться...

При упоминании матери меня пронзило чувство вины. Всю свою жизнь я никогда не говорила ничего резкого ей, не относилась к ней так, чтобы у нее возникло ощущение пренебрежения ее чувствами или так, что ее прошлое никак не повредило ей. Мне было известно об эмоциональной жестокости со стороны отца, которыми он злоупотреблял в своем стремлении сделать идеальным свой дом. И именно моей матери было поручено поддерживать это идеальное совершенство — и моя мама была именно тем человеком, которого всячески порицался за то, что какая-то мелочь шла наперекосяк.

Я открыла клетку Сосиски и Фасолинки, затем подвела их к кроватке, которую они с упорством делили между собой, и наполнила миску с водой, продолжая избегать встречаться с Пенни взглядом. Когда я не ответила, она толкнула меня в плечо.

— Твои чувства тоже имеют значение, если ты сомневаешься в этом, — сказала Пенни, как будто озвучивала правду, которую я не позволяла себе произнести вслух. — А теперь пошли, мне жуть как хочется выпить дешевой водки.

Я слегка улыбнулась и последовала за ней, слушая ее причитания о собственной семейной драме, пока мы шли через парковку в сторону бара «Harvey’s».

— И представь себе вот что, я прихожу домой после того, как ушла от тебя, чтобы переодеться, а моя бабушка зовет меня в гостиную, и я знаешь, что я там вижу?

— Пахлаву, — сказала я, когда мы вошли в переполненный холл, горячий и спертый воздух заменил свежесть, которая была снаружи. Атмосфера внутри была непроницаемой и пахла потом и несвежим пивом. Это место было таким громким, что песня в исполнении Брюса Спрингстина, доносившаяся из динамиков над головой, была едва различима.

— Смешно, но нет, — прокричала Пенни. — Бабуля разложила все мои носки на столе из красного дерева и заставила меня стоять там, пока она складывала каждый из них и объясняла мне, почему я до сих пор одна. Те что длиной до колен и в которых я сплю? Это значит, что я несчастна и в отчаянии. Выцветшие лиловые с дырками на пальцах? Это просто значит, что я неряха. Мои любимые абсорбирующие носки для бега? Ни одному мужчине не нравится женщина, которая превосходила бы его.

Я рассмеялась, и она игриво ударила меня по руке.

— Это носки, Хейзел. Носки! Если бы моя бабуля вручила мне подарочную карту «Victoria’s Secret» на сто долларов, я могла бы засунуть ей прямо в рот одну из тех хлопчатобумажных вещичек, что она так сильно ненавидит.

— Ри не совсем далека от реальности, Пении, — сказала я, пока мы пробирались сквозь толпу. — Мужчины существа ненадежные.

— Ага, ну да, ты-то знаешь, что мы не можем все встречаться с профессиональными спортсменами, — я драматично уронила руку на грудь. — Я могла бы бегать марафоны и все равно никогда не превзойти атлетизм Криса.

— Похоже, вон те двое уже заканчивают, — сказала я, указывая на двух парней среднего возраста, сидевших у бара и доставших свои бумажники. Мы быстро заняли их стулья, как только те освободились, не обращая внимания на целую толпу завсегдатаев, которые требовали, чтобы им освежили их напитки. — И вот уже в сотый раз я повторю, что мы с Крисом не встречаемся.

Пенни улыбнулась.

— Я так рада, что ты заговорила об этом.

Я усмехнулась.

— Я ничего такого не...

— Подожди, пожалуйста, — она подняла палец, а потом перегнулась через липкую деревянную столешницу, предоставляя погруженному в работу бармену потрясающий вид на свое декольте, и заказала нам по коктейлю. Снова посмотрев на меня, Пенни перебросила волосы через плечо и сказала: — Итак, на чем мы остановились?

— На том, что запрещено обсуждать Криса Лалонда.

— Слишком поздно — ты сама начала это, — сказала она. — Но я подожду, пока нам не принесут нашу выпивку, чтобы обсудить твою личную жизнь, о той, которая соответствует тридцатилетним. «Секс в Большом Городе» — это точно для нас.

Как будто по команде бармен поставил перед нами два коктейля, дополнив их долькой лимона. Отлично. Я отхлебнула вязкую сладкую жидкость, резкий привкус алкоголя обжег мне горло, и я сказала:

— Я не хочу говорить о Крисе Лалонде.

— Тогда мы можем поговорить об Эвелин. Выбирай, — Пенни пожала плечами и сделала три больших глотка своего коктейля.

— Что насчет моей матери?

— Ну, для начала то, как ты справилась с тем, что она разбила миску, принадлежавшую Ревень.

— Я не хотела выходить из себя, — ответила я, чувствуя желание обороняться от ее тона.

— Дело не в том, что ты потеряла терпение, Хейзел. Все дело в том факте, что ты отказываешься признавать то, что ты точно такая же как Эвелин, когда дело касается того, что тебе нужно защитить саму себя. Твой механизм схож, но немного отличен, однако основная задача та же самая, — она посмотрела на меня так, как будто я была еще более хрупкой, чем стекло. — Эвелин редко покидает свой дом, потому что если она делает это, то что-то может пойти не так и она боится все испортить. Но ты тоже не будешь уклоняться от собственного уклада по тем же самым причинам, Хейзел. Твоя тюрьма возможно и крупнее, но тем не менее она сооружена твоими же собственными руками. Тебе нужно понять: все, что не поддается контролю, не всегда имеет под собой что-то плохое.

Пенни произнесла это так, как будто я была нерешительным, дрожащим чихуахуа, которая очень сильно боялась покинуть свое безопасное укрытие. Как будто я никогда не делала или не переживала нечто значимое. Но я окончила колледж, путешествовала в разные уголки мира, приобрела недорогие апартаменты на самом верхнем этаже и построила собственный маленький бизнес с нуля. Это сравнение просто не имело смысла. Во мне не было ничего от моей матери — и я само собой не страдала от аналогичных проблем.