— Мистер Уоттс, — проговорил он, снова откидываясь на спинку кресла. — Вы совершили ужасную ошибку, вовлекая мисс Колб. Вы поставили себя и других под удар. Вы упоминали опасность, в которой она оказалась из-за меня? Вам следовало бы подумать о той опасности, в которой я оказался из-за вас.

— Бред, — заявил я. — Вы не можете оправдать того, что сделали ей. Мы были посланы сюда не для того, чтобы наносить вред невинным людям и не для того, чтобы обратиться друг против друга. Вы сделали и то, и другое.

Он начал подниматься.

— Мы поговорим об этом, когда вы вернетесь в...

— Сядьте, — приказал я, потянувшись за спину, вытаскивая пистолет и направляя на него.

Макдауэлл замер на пару мгновений, а затем встал полностью.

— Что вы собираетесь делать, мистер Уоттс? Мы оба знаем, что вы не станете стрелять в своего начальника...

Пуля попала в лоб, и Макдауэлл моментально умер, хотя его телу потребовалось несколько секунд, чтобы среагировать и упасть обратно в кресло.

***

Когда я вышел на улицу и сел в машину, Кэтрин спросила:

— Кто этот мужчина?

— Никто. Не волнуйся о нем.

На смерть Макдауэлла я никак не отреагировал: пульс не ускорился, дыхание не изменилось, и не было никакой необходимости успокаиваться перед тем, как выйти к машине. Я знал, что Кэтрин спросит о мужчине, и подумал, что она могла бы также поинтересоваться, почему он не вышел со мной на улицу, но она этого не сделала.

Пока частный самолет Макдауэлла ждал меня в Балтиморе, мы с Кэтрин вернулись в Вашингтон. Несмотря на раннее утро, без пятнадцати шесть, в понедельник в международном аэропорту Даллеса оказалось многолюдно. Я купил два билета первого класса в один конец, и через два часа мы находились в небе за пределами Америки.

Когда Кэтрин увидела, куда мы направляемся, очень разволновалась. Я подыгрывал ей, не желая портить настроение, но немного тревожило то, что должно было произойти, как только мы приземлимся.

***

— Ты издеваешься надо мной? — спросила Кэтрин, глядя на меня с разинутым ртом. — Это выглядит лучше, чем все, что я когда-либо пробовала в ресторане.

— В этом «Британским авиалиниям» нет равных, — ответил я.

Подошедший стюард установил наши подносы, накрыл их белой скатертью и расставил столовое серебро и пустые стаканы, пока мы просматривали меню. Кэтрин краем глаза наблюдала за мной, пока все это происходило. Я смотрел на ее лицо, наслаждаясь тем, как девушка получает от всего удовольствие.

Полет был утренний, так что наш день начинался с традиционного английского завтрака: яичницы-болтуньи, сосисок, картофеля-рости и конфи из помидоров черри.

— Не думаю, что проголодаюсь днем, — заметила она, когда мы закончили и у нас забрали подносы.

— К вечернему чаю мы все еще будем в воздухе, и я уверен, что к тому времени ты захочешь перекусить.

— Вечерний чай, — произнесла она, позволяя словам повиснуть в воздухе, а потом сказала: — Наверное, мне придется начать привыкать к этому?

Я кивнул.

— Несомненно.

Я предложил Кэтрин сесть у иллюминатора. Однако она отказалась, сославшись на то, что изначально не любит летать, а когда смотрит в окно, то еще больше нервничает.

Когда из динамиков раздался голос капитана, сообщившего, что мы приземлимся примерно через двадцать минут, я спросил, уверена ли Кэтрин, что не хочет выглянуть.

— Вид с высоты птичьего полета ошеломительный.

— Может, взгляну вместе с тобой.

Наш рейс задерживался, и двадцать минут превратились в сорок. Виновницей всего этого оказалась погода, и наш борт вынужден был держать курс, кружа высоко над городом. Я все это время смотрел в иллюминатор, не видя ничего, кроме верхушек облаков.

Медленно тянулись минуты, а я вспоминал наш разговор во время полета. Кэтрин призналась, что ей кажется, будто она ничего не оставляет после себя — ни людей, ни корней, вообще ничего — и из-за этого чувствует, что может жить где угодно.

— Это странно, правда? — спросила она.

— Нет, — ответил я, качая головой и поглаживая пальцем тыльную сторону ее ладони. — Это совсем не странно.

— Полагаю, ты прав, — отозвалась она после минутного размышления. — То, как я жила... без настоящих друзей... без семьи...

— Теперь я — твоя семья, — прервал я.

Ее мысли еще больше укрепили меня в уверенности, что все получится. Этот разговор произошел примерно за час до посадки, и с тех пор мы молчали.

Когда почувствовал, что самолет снижается, я попросил Кэтрин сесть ко мне на колени и смотреть вместе со мной. Она отстегнула ремень безопасности и сначала огляделась, убеждаясь, что поблизости нет стюардесс. Затем перебралась ко мне на колени, и я обнял ее за талию.

Мы вместе смотрели, как самолет спускается под облака, открывая нам вид на Лондон.

По местному времени было чуть больше семи вечера, и первый намек на наступление сумерек начал отбрасывать пурпурное сияние на город, когда стало проясняться небо.

Внизу под нами раскинулся город. Загруженные машинами дороги. Включенная ночная подсветка зданий. Пышные зеленые дорожки, разбивающие бетонный и стеклянный город, словно тщательно расставленные драгоценные камни. Медленно плывущие вниз по Темзе лодки. Я указал на Тауэрский мост, множество огней которого мерцали над водой. Когда Кэтрин поинтересовалась, что это за огромное чертово колесо, я ответил, что оно называется «Лондонский глаз» и пообещал отвезти ее туда.

Я взглянул на лицо Кэтрин. На ее широко раскрытые глаза, пытающие рассмотреть все, что только можно. Впитывая каждый кусочек испытываемого ей удовольствия, я говорил себе, что хочу провести каждый день своей жизни, пытаясь спровоцировать это удивление на ее лице.

Когда самолет приземлился в Хитроу, я думал о том, как пройдет остаток вечера. Предположительно гладко, так как спланировал все достаточно хорошо и долго говорил об этом со Спенсером.

Недавно он связался с некоторыми нашими коллегами, работавшими на мистера Атертона и в последние месяцы вышедшими из дела.

Я возвращался в Англию всего раз за десять лет — на похороны бабушки и дедушки. Но никогда не проводил здесь время полноценно. Я даже ни с кем не разговаривал, когда приезжал домой на эти несколько дней.

Был более чем хороший шанс — на самом деле, я мог это гарантировать — что увижу старых друзей и соседей, которых не видел больше десяти лет. Скорее всего, они спросят о моем таком долгом отсутствии.

Не хотелось иметь дело ни с чем подобным. Тем более, пытаться снова влиться в родное общество. К этому, конечно, придется привыкнуть, но я так хорошо научился подстраиваться под американскую культуру, что, конечно же, у меня хватит ума вернуться в свою собственную. Но если бы меня спросили о годах отсутствия в Англии, я бы уклонился от ответа, блеял что-то невнятное, списал бы все на службу. То, чем я занимался, никого не касалось.

Никого, кроме, конечно, Кэтрин и мистера Атертона.