Боже, вот о чем я думаю? Размышляю о тонкостях мужского облысения?

Я бы убил за стакан ледяного виски двадцатипятилетней выдержки, сигарету и шикарную женщину у меня на коленях, которая бы не спорила с каждым моим гребаным словом.

— Например, можно найти какое-нибудь хобби, чтобы заменить зависимость. Кто-нибудь испытал это и хотел бы поделиться? — Пол пристально смотрит на меня, как это бывает после каждого вопроса, который он задает. Если он пытается быть незаметным, чтобы заставить меня поделиться, то делает дерьмовую работу.

— Я начал решать головоломки, — говорит Оскар, пьяница, потерявший жену и детей при разводе из-за пристрастия к дешевой водке. — Когда мне хочется выпить, я сажусь за обеденный стол и решаю головоломку.

— Это здорово!

Ободряющая улыбка Пола заставляет других парней в группе вставлять свое собственное глупое дерьмо. Один работает над своим мотоциклом, другой начал собирать монеты. Бла, бла, бла, скукота…

— Это очень хорошо. Просто замечательно, что вы все нашли какое-то здоровое и продуктивное занятие, когда тяга становится невыносимой. — Взгляд Пола снова останавливается на мне, и я выдерживаю его взгляд, пока он не отводит свой. — Отлично, давайте закончим молитвой о терпении, и увидимся здесь завтра, ребята.

Они молятся.

Я закрываю глаза и представляю себе каждую женщину, которую когда-либо видел обнаженной.

Как только нас отпускают, я вскакиваю, стремясь попасть в спортзал. Еще тогда, перед выпивкой – ладно, перед наркотиками – я провел свой лучший мозговой штурм во время тренировки в моем домашнем спортзале. Написал кое-что из своего лучшего материала. Я чувствую, что частичка этого возвращается с каждой тренировкой.

Выхожу в коридор и прохожу мимо офисов, где сейчас работает мой брат. Я держу голову опущенной, чтобы не быть замеченным одним из его сотрудников. Не знаю, как много Бен рассказал церковными служащими, и мне действительно все равно, пока они не беспокоят меня или не сдают меня средствам массовой информации.

Я делаю последний поворот и направляюсь к стеклянной двери, где вижу ожидающий меня «Лексус». Ухмыляюсь и расправляю плечи, странно взволнованный следующей словесной перепалкой с Бетани по поводу ее гребаного свидания за ланчем.

И что это за размазня приглашает на обед женщину, которую хочет трахнуть?

— Эй! Джесси!

— Бл*дь. — Я поворачиваюсь, глядя на того, кто выкрикнул мое имя достаточно громко, чтобы все услышали.

Сюзетта. Она сидит в кресле в дальнем конце вестибюля, но встает, когда я подхожу. На ней убийственно короткий топ, узкие джинсы и черные туфли на каблуках, созданные для клуба, а не для церкви. Ее глаза светятся так, как я видел миллион раз раньше.

— Ты здесь.

Я ухмыляюсь.

— Что случилось... э-э-э...

— Сюзетта.

— Точно. Сюзетта. — Я ничего не забыл. Одержимость няни симпатичной брюнеткой и ее придурковатым женихом делает ее имя нарицательным. Но я хочу, чтобы она думала, что ее можно забыть. — Что ты здесь делаешь?

Дай угадаю.…

— Я здесь встречаюсь с Беном, но, — она подходит ближе и шепчет, — я надеялась, что встречу тебя.

Хм, продолжай.

Засовываю руки в карманы, чувствуя волнение от такого рода отвлечения.

— Ну, вот и я. И что теперь?

Ее лицо краснеет, отчего она кажется еще более невинной, чем я ожидал, судя по фотографиям.

— Где твой жених? — Я стараюсь, чтобы она видела, как изучаю ее тело-сиськи, бедра, длинные ноги. Ты ведь не для него так оделась, плохая девочка? — Он не придет?

Румянец на ее щеках прокладывает путь вниз по шее к груди.

Я улыбаюсь. Видите, это забавно. Вот каким должен быть флирт.

— Мисс Ортиз?

Я опускаю подбородок при звуке голоса моего брата, сопровождаемого его шагами.

— Вы здесь? Я звонил на мобильный.

Я смотрю на Бена, который изучает меня и Сюзетту, как будто ожидая увидеть пятна спермы на ее одежде.

— Пастор Лэнгли, простите. — Она показывает на меня. — Вы знали, что в вашей церкви огромная знаменитость?

Это должно быть весело. Я наблюдаю, как мой брат спотыкается, пытаясь объяснить мое присутствие в его крошечном, скромном молитвенном доме.

— Ух… эм…

Я поднимаю брови, ожидая ответа.

Бен почесывает затылок.

— Вообще-то, да.

— Разве это не здорово? — Сюзетта смотрит на меня. — Ты будешь здесь на службе в воскресенье?

— Нет, боюсь, Джесси не придет, — говорит мой брат.

Я хмурюсь. Он никогда не называет меня Джесси. И с каких это пор он думает, что имеет право говорить от моего имени?

— На самом деле, да. Я буду здесь в воскресенье.

— Отлично! — Сюзетта сжимает мою руку. Ее длинные ногти мягко впиваются в мою кожу, ощущение, которое я раньше любил от женщин, но теперь испытываю желание выдернуть руку. Странно. — Я займу тебе место.

Меня переполняет удовлетворение при виде ужаса на лице брата.

— Отлично. Увидимся там. — Я поднимаю подбородок, глядя на брата. — До свидания.

Я направляюсь к «Лексусу», радуясь тому, как все прошло. Мало того, что у меня появилась забавная новая игра с Сюзеттой, но я умудрился отправить своего старшего брата в штопор, даже не пытаясь. Эта история с Сюзеттой может быть забавной, моей личной головоломкой — просто хобби, чтобы занять себя, пока не вернусь домой.

— Ты в хорошем настроении, — говорит Бетани с подозрением в голосе, когда я заставляю ее пересесть с водительского сиденья на пассажирское.

— Так и есть. Я понял, что для того, чтобы не хотеть пить или нюхать кокс, мне просто нужно хобби.

— О, вау, — произносит она, широко раскрыв глаза. — У тебя есть хобби?

— Нет, не совсем, но мне кажется, я нашел себе занятие по душе.

— Строительство моделей кораблей?

— Что? Нет.

— О. — Похоже, она разочарована.

— Что заставляет тебя думать, что я способен на такое?

Она пожимает плечами.

— Ничего, просто предположение. — Няня даже не смотрит на меня.

— Я тебе не верю.

— Это глупо. Просто забудь об этом.

— Погоди... что-то глупое? От тебя? Не может быть.

— Ш-ш-ш... не двигайся. — Ее глаза обшаривают пространство перед ней, затем она сильно хлопает в ладоши. — Есть!

— Что это было? Комар?

— Нет, но все равно надоедливо. Это был твой сарказм.

— Не смешно.

— Тогда почему ты улыбаешься? — говорит она с юмором в голосе. Знаю, что она тоже улыбается, но будь я проклят, если оглянусь и увижу это.

— Почему именно модели кораблей? — спрашиваю я.

— Ты когда-нибудь сдаешься? — Она поворачивает голову, но я вижу, как румянец заливает ее шею, и это чертовски меня интригует.

— Нет. Просто ответь на вопрос.

Она вздыхает, качает головой, потом пожимает плечами.

— Просто подумала, что ты умеешь работать руками, — говорит она, произнося слова очень быстро.

Я улыбаюсь и смотрю вперед.

— Ты думаешь, я буду использовать свои талантливые руки, чтобы строить модели? — Я бы с удовольствием использовал свои руки на тебе, няня. Выпустил ее напряженную энергию и заставил растаять подо мной, вокруг меня… Черт, мне нужно потрахаться.

— Ты уверен, что не против проехать со мной через весь город?

— Мне нужна машина, так что да. Ты уверена, что тебя подвезут домой?

Конечно, подвезут. Этот идиот не только пригласил ее на обед и даже не заехал за ней. Он отвезет ее домой, надеясь на обжимашки или послеобеденное удовольствие, или еще какое-нибудь дерьмо, которое любят такие тупицы. Мне почти жаль ее. Но она не ребенок, и знает, что делает.

Следующие полчаса я провожу на автостраде, пока мои барабанные перепонки истекают кровью и умирают медленной смертью. Должен быть закон штата, запрещающий этой женщине петь. Никогда. Она явно плохо слышит, иначе знала бы, что чертов медведь наступил ей на ухо, не говоря уже о том, что она уничтожает тексты почти каждой песни, которую поет.

— Съезжай здесь. — Она показывает, покачивая головой в такт песне Селены Гомес.

Каждый раз, когда я смотрю в боковые зеркала, украдкой бросаю взгляд на ее голые бедра, когда ее платье скользит немного выше, пока она пританцовывает. Ее кожа безупречная и загорелая. Не такой загар как после чрезмерного солярия, а с естественный сиянием, вероятно, от часов, проведенных на улице.

— Я пукаю морковкой. — Ее губы едва шевелятся, когда она поет, если то, что она делает, можно назвать пением. — Я пукаю морковкой…

— Позволь мне спросить тебя кое о чем.

— О, и ты снова говоришь.

— Ты действительно веришь, что безумно красивая Селена Гомес напишет и выпустит песню, в которой она поет слова «я пукаю морковкой»?

Она пожимает плечами.

— Даже не знаю. Может быть.

Должно быть, мы уже близко, потому что она лезет в свою потертую (явно поддельную) кожаную сумочку и хватает гигиеническую помаду. Бальзам ей очень идет. У нее от природы губы гораздо темнее, чем кожа. Глупо покрывать их розовой помадой…

О чем черт возьми, я думаю?

— Ты написал и выпустил песню, где ты... ну, знаешь, взял все в свои руки? — Она наносит бальзам на губы. — Пукать морковкой может быть чем-то особенным.

— Ничего особенного, это глупо и мерзко, и она поет «четырнадцать карат», а не «пукать морковкой», гений (прим. созвучие «fourteen carats» и «farting carrots»).

— Поверни сюда.

Я поворачиваю.

— И спасибо, что послушала песню, в которой я взял все в свои руки. — Я ухмыляюсь ей. — «Изгнание» стало мировым хитом. Она поднялась в первую десятку через двадцать четыре часа после того, как была выпущена.

— И кто теперь мерзкий?

— Думать о том, как Селена Гомес пердит морковкой, — я вздрагиваю, — гораздо более отвратительно, чем мужчина, берущий свой член в руку.

Няня неловко ерзает на месте, и я знаю, что она думает о том, как застала меня в комнате в ту первую неделю. Мне нравится, что она видела, как я это делаю, и мне действительно нравится, что мысль об этом заставляет ее нервничать. Теперь я становлюсь твердым. Отлично.

— Позвольте спросить вас кое о чем, мистер эксперт по женской анатомии.

— Конечно, что ты хочешь знать? Хочешь, я покажу тебе, как найти твою точку G…