– Окей, – говорю я, откручивая крышку и делая большой глоток. Горячая жидкость прокладывает себе путь по моему горлу, прежде чем осесть в моем протестующем желудке.

– Эээ, какого хрена ты делаешь?

– Я должен избавиться от некоторых из них.

Габриэль выхватывает бутылку из моей руки и делает несколько глотков.

– Когда так жарко, на вкус как дерьмо, – говорит он, толкая бутылку обратно в мою сторону. Я ставлю бутылку между ног и хватаю нож из консоли, продирая дыру в мешочке с сукцинилхолином. Я осторожно выливаю во флакон больше половины препарата, затем опускаю окно и выбрасываю остаток на обочину дороги. Я закрываю бренди, чтобы убедиться, что он хорошо закрыт, прежде чем встряхнуть бутылку.

– Ты уверен, что это убьет их? – спрашивает Габриэль, когда мы подъезжаем к стоянке мотеля.

– Да, это убьет их в считанные минуты. Они используют это дерьмо для хирургии. Сначала парализует тебя, а без дыхательного аппарата ты будешь чертовски мертв. – Я протягиваю ему бутылку, и он тянется к спине, чтобы взять спортивную сумку.

– Они, блядь, попробуют это на вкус, а потом ...

– Они не разберут что это. На вкус как сахар.

Он запихивает бутылку внутрь и пристально смотрит на меня, постукивая пальцем по рулю, глядя в окно. Фигуристая женщина в короткой юбке и узком красном топе расхаживает по парковке. – Ей можно доверять? – спрашиваю.

– Шлюхам никогда нельзя верить, – отвечает он, изогнув бровь. – Но я убью ее, и она это знает. Она передаст ее Роберте, на случай, если кто-нибудь наблюдает.

Я киваю, когда он опускает окно. Женщина наклоняется в кабину, ее вьющиеся волосы падают на внутреннюю часть двери. Габриэль что-то шепчет ей по-испански, и она кивает. Она протягивает ему коричневый бумажный пакет, и он толкает сумку в окно. Она берет ее, перекидывает через плечо и целует его в щеку.

Эта женщина – наша последняя надежда прямо сейчас. Она должна отдать эту бутылку спиртного Роберте, с которой Мигель договорился нанести нашим друзьям небольшой визит сегодня вечером.

– Скажи ей, чтобы каждый из них выпил это дерьмо. Даже если ей придётся залить напиток себе в киску, чтобы они его выпили.

Женщина закатывает глаза.

– Si, si. Ese loco. Este es jodidamente loco.⁹

– Запомни это, Алессандра, – Габриэль хватает ее длинные волосы, сжимая их в кулаке и затаскивая дальше в грузовик. – Я убью тебя, если ты облажаешься, – выплевывает он. – Не говори ей, что это такое. Ни хрена, никому не говори.

На ее лице пробегает страх, глаза слезятся, когда она медленно кивает.

– Си. Си, Габриэль. – Он выталкивает ее из такси, и она исчезает за углом мотеля. Вздохнув, Габриэль опускает подбородок на грудь.

– Отравляя людей, следующим, кем я буду в гребаном костюме клоуна на детских днях рождения. Гребаный яд...

– Ох, перестань, – я похлопываю его по плечу: – Это дерьмовый путь. Они будут парализованы на несколько минут, пока их тела не отключатся. Подумай только: они не смогут ни плакать, ни кричать, ни, блядь, моргать. – Я улыбаюсь. – Чистая агония, Гейб. Это чистая агония.

– Ну, уже немного легче. – Он вздыхает. – Так что теперь нам остается ждать?

Я киваю. Ждем и, черт возьми, молимся, потому что у нас не будет возможности узнать, сработало ли это, пока мы не появимся там – без гребаного Андреа.

– Вот дерьмо, – стонет Габриэль. – Чёрт возьми. Нам нужна замена Андреа. – Он выезжает со стоянки мотеля, визжа шинами. Вереница ругательств на испанском языке кружит в машине, и Габриэль бьет кулаком по рулю, прежде чем включить классическую музыку на полную мощность. Он качает головой, все еще бормоча что-то по-испански, пока мы несемся по городу.

Он останавливается на красный свет, молодой парень идет впереди машины, свет фар отражается от его белой рубашки.

– Достаточно хорош, – говорит Габриэль, распахивая дверь и выскакивая из машины. Классическая музыка продолжает рев, пока я смотрю, как Габриэль подбегает к парню, направляет пистолет ему в голову, хватает его за руку и тянет через улицу к машине. Габриэль открывает заднюю дверь, держа пистолет нацеленным на него, когда он забирается на переднее сиденье. – Черт возьми. – Он поднимает руку. – Держи его на мушке.

Глядя на Габриэля, я медленно поднимаю пистолет и наставляю его на трясущегося на заднем сиденье парня. Не жалуйтесь на товарищей – поют парни.

Габриэль смеется.

– Я не буду тебя убивать. Добро пожаловать в картель Хуарес.

Я оглядываюсь и замечаю на джинсах парня темное пятно.

– Гейб, – говорю я, качая головой. – Ты только что заставил его обоссать штаны. Это хреново даже по моим меркам.

– Ах, все хотят быть в картеле, – кричит Габриэль, разворачивая машину на 180 градусов и уносясь прочь.

28

Джуд

Мы подъезжаем к полуразрушенному бетонному дому. Куры снуют по двору, а по соседству ездит маленький мальчик на трехколесном велосипеде по клочку земли. Мы с Габриэлем смотрим на дом. Наблюдаем. Парень, похищенный вчера вечером Габриэлем, сидит на заднем сиденье в окровавленной одежде Андреа и трясется. Его руки связаны, на голове мешок. Он наш запасной выход на тот случай, если нас кто-нибудь увидит.

Я хочу открыть дверь машины, потому что, черт возьми, если Кайла там, она совсем одна, но Габриэль хватает меня за руку, останавливая.

– Подожди, мы должны сделать это правдоподобным. Мы должны быть удивлены. Возмущены... – Он берет свой телефон и нажимает на экран, прежде чем поднести его к уху. – Хесус, мы здесь. Твои люди стреляют в нас, а Андреа мертв. Ты меня слышь? Позвони им и скажи, чтобы они не трогали нас. – Я слышу, как на другом конце провода кричит какой-то мужчина. – Сначала мы получим Кайлу. – Еще больше криков. – Я сейчас вгоню пулю ему в голову, и тогда тебе придется отвечать, блядь, Доминго.

Я хватаю Гейба за руку, глядя на него. Гейб смотрит на меня и кивает, прежде чем закрыть глаза и закусить губы.

– Буэно. – И он вешает трубку.

– Готовы? – спрашиваю я, взводя пистолет.

– Ага, ese. – Он вздыхает, толкая дверь.

Когда я выхожу из «Хаммера», меня окутывает горячий воздух. Габриэль тащит парня с заднего сиденья, направляя пистолет ему в затылок и заставляя идти. Из дома доносится громкая музыка – хороший знак, потому что, надеюсь, она играет с прошлой ночи.

С каждым шагом мы приближаемся, мое сердце бешено колотится. Я всего в нескольких футах от дома, где находится моя дочь. В одиночестве и среди, надеюсь, мертвых тел. Мой живот сжимается, напрягаясь, когда я думаю о том, как она, должно быть, напугана. Плач. Ее щеки красные. Я сжимаю кулак, крепче обхватывая пальцами холодный металл пистолета. Гейб открывает защелку ворот, и они со скрипом распахиваются. Как только мы ступаем во двор, сквозь высокие сорняки, лая и рыча, выскакивает собака.

– Ох, дерьмо. – Гейб убирает пистолет от головы парня, целится в собаку и стреляет. Парень подпрыгивает и кричит одновременно с тявканьем собаки. Габриэль оглядывается на меня. – Это хороший знак, не так ли? Тихо. – Он не ждет ответа, просто заставляет парня идти вместе с нами к входной двери.

Музыка гудит через деревянную дверь, сотрясая ее с каждым ударом баса.

Я использую пистолет, чтобы постучать в дверь. Музыка гудит так громко, что я едва слышу, как Габриэль говорит мне подождать. Гейб снова разговаривает по телефону и затыкает ухо рукой, в которой держит пистолет. Это часть плана, от которой все зависит. Если парни в этом доме выпили этот яд, они мертвы, и мы должны притвориться удивленными. Мы должны притвориться, что нас не пустят. Мы должны притвориться, что возмущены. Вышибая дверь...

– Хесус, – говорит Габриэль, – скажи своим hombres, чтобы они открыли la puerta. Они не открывают дверь. – Габриэль стучит в дверь. – Открой дверь, coños. – Пауза. Это может быть всего несколько секунд, но ничего не происходит. – Что за хрень? – говорит он в трубку. – Ты меня подставил, Джесус? – Он смотрит на меня, и на его губах расплывается глубокая ухмылка.

– Черт возьми, – кричу я – все это часть сценария. Все это должно казаться реальным. – Что за херня, Гейб?

– Эсе, что, черт возьми, происходит? – кричит он в трубку, – Я пускаю пулю в дурацкую голову Андреа.

Мое сердце стучит в ушах.

– Что, черт возьми, происходит, Гейб?

– Иисус!

– Открой эту долбаную дверь, – стучу я по дереву. – Где моя дочь?

– Хесус, где твои ребята? Я прикончу Андреа...

Я слышу крик и ругань Хесуса. И мне наплевать, я отступаю на несколько шагов и бегу к двери, навалившись всем своим весом о дверь.

– Эсе! – говорит Габриэль. Я просто отступаю назад и снова и снова врезаюсь плечом в дверь, пока петли не начинают поддаваться. Задыхаясь, я отступаю и пинаю дверь. Он рушится, эта дерьмовая музыка раздается в утреннем воздухе.

– О, Иисус, твои ребята все мертвы, – говорит Гейб, бросая телефон на бок.

Пыль оседает, и все, что я вижу, – это тела. На полу валялись десять человек. Двое из них голые. На столе стоит пустая бутылка из-под бренди. Роберта сидит на диване без штанов, ее ноги широко расставлены, между ними на полу валяются двое мужчин. Я переступаю порог, и разбитая дверь хрустит под моими ботинками.

– Кайла? – кричу я, судорожно оглядываясь. Я чертовски зол, что она оказалась посреди этого дерьма прямо здесь. – Кайла?

Габриэль толкает парня в выбитую дверь и тычет дулом пистолета по мешковине возле виска парня.

– Уйдешь с этого места, и я тебя убью. Ты понимаешь?

Парень кивает, и Габриэль идет по коридору с пистолетом наготове.

– Кайла... малышка? – кричу я. С каждой секундой в моей груди укореняется страх. Я подхожу к стереосистеме и выключаю ее, внезапная тишина почти оглушает. Двери распахиваются, Габриэль осматривает каждую комнату. Я отталкиваю трупы, отрываю диван от стены, открываю каждый гребаный шкаф в этом дерьмовом доме, а ее нигде нет.

Я чувствую себя неловко. Потерянно. Я нахожусь на чужой долбаной земле, принадлежащей картелю, может поэтому.