И они оставили меня наедине с Мэб.

Мэб подняла руку, когда я начал говорить, и прервала усталым и бесстрастным голосом:

— Да. Ты бросаешь мне вызов. Очевидно. Как и всегда. В интересах оперативности предположим, что ты сделаешь некую непонятную отсылку к популярной у смертных чепухе, я строго посмотрю на тебя и напомню о власти, которой над тобой обладаю, ты подтвердишь, что продолжаешь понимать обстоятельства, которые требуют от меня терпеть твою беззаботность и мы оба согласимся продолжать этот абсурдный танец в будущем, вероятно, все оставшееся время.

Что заставило меня моргнуть.

Мэб обычно не вступала в мета-дискуссии о природе наших с ней отношений.

Она прошла мимо меня и оглядела голые стены большого зала.

— Барон завоевал львиную долю уважения среди старейших, пережив бурю такой силы, не говоря уже о том, чтобы подготовиться к ней, перехватить инициативу и успешно бороться за свою территорию. И все же ты потребовал от него награды, и он имел милость уступить ее тебе. И многие подозревают, что ты также завладел Оком по праву победителя — обстоятельство гораздо более благоприятное для тебя, нежели если бы они знали наверняка, у тебя оно или нет.

Она поджала губы.

— Ты начал понимать, как облечь себя броней из сомнений своих врагов. Твоя репутация становится все более грозной.

— Достаточно грозной, чтобы Белый Совет не захотел иметь со мной ничего общего, — хмыкнул я.

Она махнула рукой, ее голос звучал совершенно уверенно.

— Овцы боятся волков, мой Рыцарь. И вполне уместно, что они это делают.

— Большая страшная мамочка злых фей просто смотрит на меня из-за проблем с работой и говорит: «Что поделаешь?» — вздохнул я. — Наверное это дурной знак.

Мэб остановилась под дырой в крыше и заглянула на нее, ее лицо было бледным и совершенным в тусклом луче дневного света, просачивающегося сквозь густые, сонные дождевые облака. Дождевые капли отскакивали от нее и падали на пол с резкими щелчками, как крошечные кусочки льда.

— Ты начинаешь видеть очертания моих проблем, мой Рыцарь, — она взглянула на меня — Ты волк. Хищник. Который им нужен.

— Я герой, которого Чикаго заслуживает, — сказал я, подражая голосу Бэтмена. — Но не тот, которого он свайпнет в Тиндере.

Мэб утомленно посмотрела на меня.

— Тебе известно, каково это, — сказала она, — продавать кусочки своей души, чтобы у того, кто никогда не узнает твоего имени, появился еще один шанс на жизнь.

На это у меня не нашлось ответа.

Воцарилась тишина.

Я подошел к Мэб и выглянул из замка на мягкий дневной свет и падающий дождь.

Когда капли начали падать на меня, я сразу промок.

— Я всегда считал, — произнес я, — что, когда продаешь свою душу, ты отдаешь ее всю целиком за раз.

Ее губы тронула легкая улыбка. Шлеп, шлеп, шлеп.

— Ты даже не понял, кто будет ее получать, — обронила она. — Честное слово, я никогда не смогу понять почему вы, дети, продолжаете заключать такие сделки со старыми змеями, вроде меня.

Я нахмурился, глядя на свет.

— Когда большое, страшное, голодное зло постучалось в дверь, — проговорил я. — Я хотел спасти людей Чикаго. Потому я сражался с ним. Всем, что у меня было.

— Да, — подтвердила Мэб.

— И Марконе, — продолжил я. — В конце концов, когда дело дошло до драки, он дал людям, попавшим в беду, убежище за своими стенами. И он сражался, чтобы защитить город.

— Это так, — согласилась Мэб.

— Я этого не забуду.

Я посмотрел на нее.

— И ты, — сказал я.

Она смотрела на свет, не обращая на меня внимания. Шлеп, шлеп, шлеп.

— Спасибо тебе, — поблагодарил я. — Ты билась за мой город. За моих людей. Спасибо тебе.

Она воззрилась на меня в неожиданном замешательстве.

— Спасибо тебе, — в третий раз сказал я.

Три повторения отделяют случайное от намеренного. Повторите что-то три раза, и вы сделаете это более настоящим.

Мэб вздрогнула от моей благодарности.

Она закрыла глаза.

И на секунду дождевые капли упали через дыру в крыше.

Потом они снова продолжили свой шлеп, шлеп, шлеп. А Мэб открыла глаза.

— Дитя, — ответила она. — Всегда пожалуйста.

— У меня есть вопрос, — сказал я.

— Спрашивай.

— Око, — сказал я. — Оно сделано из чистой ненависти. Я это почувствовал.

— Да.

— Оно уничтожает все, чего коснется, — сказал я. — Кроме тебя. Даже Титания не могла коснуться его, когда противостояла ему. А ты смогла. Почему?

Губы Мэб изогнулись в легкой улыбке.

— Все, — сказала она. — считают, что ненависть и любовь это противоположные силы. Но это не так. Это одна и та же сила, обращенная в противоположные стороны.

Она взглянула на меня.

— Любовь — это пламя, мой Рыцарь. Любовь, повернувшая не в ту сторону, убила не меньше, чем ненависть. Разум, юный чародей, противоположен ненависти, а не любви. Этниу не могла уничтожить меня одним выстрелом Ока. Я была в этом совершенно уверена. Я проверила цифры.

Мгновение я смотрел на нее. Потом я кивнул.

— Тебе нужно проверить их получше, — посоветовал я. — Потому что ты просишь от меня слишком многого. Больше, чем я могу тебе отдать.

— Почему? — спросила она — Потому что твоя возлюбленная пала в бою?

Я одарил ее яростным взглядом.

Она оставила его без внимания, а я слишком устал, чтобы продолжать.

— Ты исцелишься. Я похоронила когорту любимых за все эти годы, Дрезден, — беззлобно сказала она. — Мы выиграли эту битву. Наслаждайся победой. Но война продолжается — и ее все еще надо вести.

Не то чтобы я видел здесь тень Мерфи. Это было бы уже слишком. Но я мог себе представить, как это выглядело бы — если бы она стояла там, нетерпеливо глядя на меня, пока Мэб говорит вещи, которые не станут менее правдивыми только потому, что они мне не нравятся.

— Ты просишь от меня слишком многого, — повторил я.

— Ты находишь выбор пары нежелательным?

— Я нахожу это самоубийственным, и не имеет значения, кто она, — сказал я. — Ты принуждаешь меня к тому, к чему нельзя принуждать.

Ее голос стал холоднее и тверже любого камня в Антарктиде.

— Да. Именно так.

Она глянула на меня.

— Потому что я рассудила, что это необходимо. Наш мир только что стал бесконечно более нестабильным и опасным. Нам должно стать сильнее и устойчивее, чтобы противостоять ему, обеспечив как видимость, так и факт надежного союза с компетентным партнером. Это важнее любой конкретной личности или ее мелких желаний. Включая тебя.

— В этом есть смысл, — задумался я. — Но это неважно. Тебе следовало сделать это самой.

— Сделать что?

— Пожениться. Лара была бы не против.

— Невозможно, — отклонила Мэб. — Если бы это было тем делом, которое я могла бы решить сама, я бы так и поступила.

В это... я на самом деле верил.

— Почему нет?

— Определенные аспекты моей силы связаны с выборами, которые я сделала, когда была смертной, — поведала она. — Будут... проблемы с совместимостью. Это часть задачи, для которой был создан Рыцарь.

— Создан? Я не... Это не так работает. Не такой выбор я сделал. Вот так-то.

Шлеп, шлеп, шлеп.

— Есть, — сказала Мэб с очень мягким, очень нежным предупреждением в голосе, — один год, на то, чтобы изменить это.

— Это так не работает, — настаивал я. — Люди — не запчасти от машины. Ты не можешь просто подключать их куда угодно. Они не игровые фигуры. Ты не можешь просто взять их и поставить на доску туда, куда захочешь.

— Тем не менее, машина по-прежнему должна работать. А игра должна продолжаться, — сказала она неумолимым голосом, констатируя факты без всякой злости. — Не испытывай меня. В этом танце у тебя нет права на ошибку. Склонись, чародей. Или я тебя сломаю.

Я сделал глубокий вдох и снова выдохнул.

— Полагаю, мы увидим, — сказал я.

Ее глаза сверкнули. Но она выглядела так, словно услышала то, что ожидала услышать. Она наклонила ко мне голову в знак согласия.

— Увидим.

Машину Молли вел один из сидхе, который был, я не мог точно сказать, то ли мужчиной то ли женщиной, и который, вероятно, мог убить меня дюжину раз, пока я пыталась понять это.

— Ты ничего не слышишь — обратилась Молли к сидхе, и создание слегка вздрогнуло и кивнуло.

— Буквально, — похвасталась Молли. — Это мой голос Закона Зимы. Водитель фактически глух, пока я не скажу иначе.

А потом она задернула шторку между передней и задней дверями.

— Водитель читает по губам? — догадался я.

— Я считаю, что лучше перебздеть, — сказала она. — Зимний Двор как раз то место, где это не помешает.

Она сложила руки на груди и скрестила колени, что выглядело очень мило в ее строгом, довольно консервативном костюме.

— Поверить не могу, что она вот так запросто продала тебя Ларе, как коня.

— Спасибо? — сказал я.

Она махнула рукой в неопределенном извиняющем жесте.

— Ты понял, о чем я. Это бессовестно.

— На протяжении большей части истории человечества, — подметил я, — это было обычным делом. Брак пары, символизирующий действия государства, связан воедино в акте высшей ритуальной магии. И это практиковалось так долго, потому что это работало.

Молли посмотрела на меня.

— Кого, по твоему, ты здесь учишь, Сократ?

Я поднял руку, признавая ее правоту.

— Я... устал, Молли. Прости.

Она поморщилась и уставилась в окно.

— Нет. Мне не нужно было давить, — она покачала головой. — Я просто не могу поверить, что Мэб сделала это с тобой сейчас. Земля еще не успела осесть на могиле Мерфи.

Нет.

Не успела.

Какое-то время я смотрела в окно, своего рода просто позволяя всему происходящему в мире случиться со мной. Кажется, Молли что-то говорила.

— Ты ведь ни слова не услышал из того, что сказала? — спросила она через некоторое время.

Я моргнул и попытался вспомнить, но на самом деле я не слишком внимательно слушал.

— Мне жаль, — сказал я. — Точнее, мне не жаль. Мне хреново и я заслуживаю сочувствия. Но прости, если это сейчас причинило тебе боль.

Молли одарила меня слабой мрачной улыбкой и помотала головой.

— Нет. Все в порядке. Потерять кого-то, кто тебе дорог. Чтобы их забрали. Это на какое-то время меняет тебя.

Я посмотрел на нее и вздрогнул.