Глава тридцать пятая

Хуже было бы, только если бы я попала во Флетчера вместо единорога. Хотя и это не было бы самым худшим вариантом.

— Ты будешь оттуда спускаться? — грубо спросила я, подняв повязку, чтобы осмотреть мертвого мужчину на земле.

— С таким милым поведением удивительно, как у тебя нет пары, — сказал Скуврель, но я игнорировала его. Я это уже слышала. Больше раз, чем могла сосчитать, и от тех, кто мог задеть меня больше, чем он.

Мертвым был Вудривер. Судя по дыре в груди — шире моего кулака — он умер мгновенно, но это не помешало желчи подступить к горлу, жжение намекало, что меня стошнит, если я не возьму себя в руки.

Я всю жизнь имела дело с мертвыми животными, даже крохой сидела с папой, пока он зачищал куропаток, открывал их зобы, чтобы я видела листья и шишки, которые они ели, а в семь я получила от него первую куницу, чтобы я распотрошила и зачистила ее, сказав:

— Хорошо постараешься, монету за шкурку можешь оставить себе.

Но у меня не было опыта с мертвыми людьми. Это было совсем не близко. Было что-то ужасно неправильное в виде Вудривера, которого я знала всю жизнь, бледного и без жизни в луже его крови. Я была от этого рада, что потеряла зрение. Я могла сорвать повязку и перестать видеть. Но мне казалось, что стереть этот вид из головы не удастся. Он всплывет в темные часы, или когда гули выйдут поиграть.

На южной окраине деревне в маленьком домике женщина с тремя детьми больше не услышат голос Вудривера. Я знала их всех. Я буду видеть месяцами и годами, как они будут мириться с этой ночью.

Горло болело от мысли. Что-то ревело в ушах.

Я кашлянула.

— Мы просто гуляли, — заикался Флетчер. Он был вдвое меня старше, а то и больше. Ближе к сорока. Как и Вудривер.

Я смотрела на него, щурясь. Что они делали в лесу посреди ночи? Точно не рубили дерево и не собирали перья для стрел.

Я скрестила руки на груди.

— Ночью. В лесу.

Он взглянул на меня.

— Это не то, что ты думаешь.

Но мне было всего семнадцать, я была защищенной дочерью охотника. Я видела, что он имел в виду нечто важное, но не могла понять, что. Он думал, что я подозревала его в чем-то постыдном? Я сделала лицо холодным. Сделала вид, что знала, пока не выясню.

— Тогда что это было?

Он нервничал. Отчасти это было интересным. Я еще недавно была ребенком. Разве он не должен спрашивать, что я тут делала? Но это так не работало. Вина была сильным оружием, и она не давала подумать, что делали другие, а вдавливала человека в землю.

Я это понимала.

— Просто… — его голос утих, и мои глаза расширились под повязкой от запаха его дыхания.

— Вы пили, — я вспомнила, как отец ворчал зимой пару лет назад маме. В лесу горел костер. Зимой. Странное дело — даже неслыханное. Он говорил что-то о дураках и напитках, а мама шептала о самогоне. Я не знала тогда, что это значило, а они мне не рассказали. — Вы прячете самогон в лесу.

Я сказала это наугад, но попала, и он кивнул.

— Этот лес сейчас полон созданий фейри, — мрачно сказала я. — Пока что самогон в лесу — непозволительная роскошь. Помоги с Вудривером. Он слишком тяжелый для меня одной.

Флетчер кивнул, двигался быстро от облегчения, помогая мне поднять Вудривера.

Мы понесли его в деревню. Я едва справлялась. Если бы Флетчера не было, я бы его не дотащила.

Я тяжело дышала и устала, когда мы миновали первые окна, сияющие светом. Я сосредоточилась на своих ногах, каждый шаг давался с трудом, сил почти не осталось.

Он был слишком тяжелым. Руки и грудь болели от усилий.

Дорога тянулась с севера на юг, озаренная светом луны, и я боролась с болью в теле, пытаясь подстроиться под шаги Флетчера. Мы миновали кузню и постоялый двор, свет горел, несмотря на поздний час, и добрались до площади.

Я так сосредоточилась на грузе, что не заметила там толпу. Шепот тревожил.

— …жуткая с этой повязкой, но ходит так, будто видит…

А потом в ужасе:

— О, звезды, это Вудривер!

— Кто-нибудь, приведите его жену!

— И матушку Хербрен. Скорее!

— …пронзен!

Мы опустили его, и я подняла голову и увидела, что собрались почти все взрослые в деревне. Они оделись в спешке — ночные сорочки были заправлены в штаны. Шали поверх ночных рубашек, хотя вечер ранней осенью был теплым.

Их лица были мрачными, пока они смотрели на труп Вудривера на площади. Его лицо уже не было человеческим, стало незнакомым.

Флетчер сел рядом с другом и зарыдал. Мое сердце сдавило. Я не знала, стал он таким беспомощным от горя или выпивки, но эти люди уже злились на меня. Уже винили меня в потере певчего и охотника. Что они сделают теперь, когда я принесла Вудривера к их двери? Особенно, когда единственным свидетелем был пьяница?

— Что тут случилось? — спросил ледяной голос. Алебрен, хозяин постоялого двора. Он скрестил руки на груди.

— Осторожно, маленькая охотница, — прошептал Скуврель. — Это толпа. Я люблю толпы. Они чудесно слепы, и игры с ними заманчивы, но ты готова играть?

— Я нашла его в лесу. Мертвого, — я не слушала Скувреля. Правда была моим единственным оружием тут.

Алебрен оглядел кольцо жителей деревни, и я не понимала выражение его лица. Но, пока госпожа Тэтчер улыбалась ему, это не обещало ничего хорошего. Я искала в толпе маму, но не видела ее. Как и госпожу Чантер. Во рту пересохло.

— Об этом мы говорили, когда вы выбрали меня мэром пару часов назад.

Мэром? В этой деревушке никогда не было мэра.

— Жадные до власти обожают конфликты. Как весело, — слова Скувреля вызвали во мне холод. Я сжала его клетку, еще привязанную к моему поясу, свободной рукой, сглотнула, нервничая.

— Ты убила существо, убившее его, Эластра Хантер? — спросил новый мэр.

— Нет, — сказала я. — Я вернусь…

Он поднял руку и перебил меня:

— Ты не тронешь существо фейри. Никто не тронет, пока не прибудут Рыцари Света.

— Но оно убило Вудривера, — возмутилась я. — У него в крупе моя стрела.

Мэр цокнул.

— Охотники всюду ищут жестокость. Во что ты превратила нашу мирную деревню?

Он указал на труп Вудривера. На краю толпы послышался шум, и вой жены Вудривера разбил ночь, она растолкала людей и рухнула на грудь мертвого мужа.

Моя голова кружилась, горло обжигала рвота.

— Твоя семья принесла трагедию, — строго сказал мэр. — Охотник — старая работа. Старая, как зимние бури, и такая же ненужная. Мы встретились и решили, что в деревне больше не будет охотника. Такая работа нам не нужна. Мы не будем провоцировать их. Мы дождемся Рыцарей, они решат, как справиться с проблемой. Может, великий лорд или леди сжалятся над Скандтоном и возьмут нас под свое крыло.

Мой рот раскрылся. Я резко закрыла его.

— А что с единорогом, сделавшим это? — спросила я в ужасе, указывая на Вудривера.

— Ты сказала, что попала в него стрелой, — тихо сказал мэр.

— Но…

Он поднял руку.

— Она выстрелила до того, как его пронзили, или после, Флетчер?

Флетчер встряхнулся, пьяные рыдания утихли на миг.

— Не знаю.

— Думай, — попросил мэр Алебрен, и впервые в жизни я увидела жадный блеск в его обычно скромных глазах.

— Я… это могло быть до, — сказал Флетчер. Предатель.

— Нет, — возразила я. — Если его не остановить, он пронзит больше людей. Рыцари будут ехать неделями. За эти недели все мы падем жертвами существ фейри, если я их не остановлю!

— Хватит, Элли, — сказал новый мэр. — Мы не будем беспокоить существ фейри, и они не тронут нас.

Но это так не работало. Хищники охотились. Такими они были созданы. Люди выживали, если охотились лучше. Я открыла рот, но он заговорил громко, чтобы все слышали:

— Ты уберешь силки охотников, — громко заявил он. — И перестанешь тут охотиться. До решения Рыцарей Света все ловушки и охота отменены. Это наше решение для Скандтона.

— А если я откажусь? — спросила я, толпа притихла. Они не ожидали такого от меня. Так могла бы сделать Хуланна, смелая и красивая, но не Эластра с ее едкими замечаниями и молчаливой натурой.

Мэр вздохнул.

— Ты подвергнешь всех нас опасности. Мы достаточно страдали.

Он махнул на жену Вудривера, лежащую на муже, ее всхлипы сотрясали обоих. Мое сердце болело. Вудриверы не нравились мне, но их боль почти калечила меня. И так больно было бы за любого из деревни. Я знала только это место, знала его хорошо — каждого человека, каждого зверя, каждую тропу и каждое укрытие.

Я должна найти ключ к порталу. Я должна была уже решить ту загадку и освободить отца и сестру. Если бы я это сделала, трагедия не произошла бы.

— Твоя мать у Тэтчеров, — сказал мэр Алебрен, и я охнула. Мама не пошла бы к Тэтчерам по своей воле. Я была в этом уверена. Он продолжил стальным тоном. — Принеси силки и оружие завтра на постоялый двор, и вы сможете вернуться в дом и растить коз. Но больше никаких убийств. Никаких смертей.

Я ощутила грубые ладони на спине, попыталась развернуться, но с меня уже сняли колчан. Я не ожидала нападения, никогда не боялась, что жители деревни мне навредят. Я не думала, что такое было возможно.

— Это мои лук и стрелы, — мои губы онемели, словно не могли признать это предательство.

— Они теперь тебе не понадобятся, — сказал властно мэр. — Мы — мирная деревня. И я повешу того, кто нарушит покой.

Охнула не я одна. Он повернулся и позвал мужчину в конце толпы:

— Могильщик!

Могильщик прошел вперед с женой. Она с жалостью посмотрела на меня, этот взгляд пронзал. Я поняла в тот миг, что, даже если не все были согласны с новым мэром, никто не выступит против. Никто не вернет мне лук или титул охотницы. Это было все, что у меня было. И я лишилась этого.

Я смотрела, онемев, как они забрали Вудривера, новый мэр ушел на постоялый двор. Я смотрела, онемев, как народ Скандтона расходится по домам.

Мое сердце смертельно похолодело.

А потом, словно мир ощутил ту же ледяную боль, снег пошел над деревней. Снег во время сбора урожая.

Мне не хватило тепла, чтобы удивиться.