Глава сороковая

Я не плакала, пока собирала вещи в сумку, которую мне дала мама. Сдаться — признать, что отказ деревни и всех, кроме моей семьи, оставил раны, которые я чувствовала, а я не собиралась так их радовать. Особенно Олэна.

Когда я закончила собираться, я развела костер. Я поставила клетку у огня, когда он разгорелся. Только потом я сняла повязку и осмотрела ключ.

— Правда или ложь, — сказал Скуврель. — Это самое красивое, что ты видела.

— Ложь, — сказала я. Самым красивым был он, но я не собиралась признавать это.

— Правда или ложь, — спросила я, стараясь не краснеть от своих мыслей. — Ты знаешь, как использовать этот ключ.

— Я знаю, как открыть круг, — согласился он.

— Ключом? — уточнила я. Он был красивым — золотым, хотя не из настоящего золота. Ни у кого в Скандтоне нет золота. Точно не столько.

— Я могу открыть его в любое время, — сказал он.

— И ты можешь сказать мне, как его открыть? — спросила я.

Я попыталась пожелать, чтобы ключ открыл круг. Ничто не произошло.

— Наша игра не завершена, — сказал Скуврель. — Я не прерываю игры. Ни за что. Ты не читала правила в той своей книге?

Я фыркнула, встала и проверила каждый камень в поисках скважины. Я поискала в траве замок, но прошел час, я проверила каждый дюйм обычным зрением и духовным, и пришлось сдаться. Ключ тут нигде не подходил.

— Правда или ложь? — спросил Скуврель. — Тебе нужно поймать единорога, чтобы использовать ключ.

Я посмотрела на него пристально.

— Правда?

Он усмехнулся.

Отлично. Мне нужно было оружие. А деревня лишила меня лука.

Я повернула ключ в ладонях.

— Зачем делать ключ, если он ничего не делает? Который не работает? — пожаловалась я.

— Он работает, — сказал Скуврель. — Просто ты делаешь это не так.

— Правда или ложь? — ворчливо спросила я, взяв нож и огниво. — Тебе холодно без камзола на таком ледяном ветру.

— Ложь, — его тон был игривым. — Только сердце холодное.

Тогда он справится. Я старалась не смотреть на то, как его кожа покрывалась мурашками от ветра, как его мышцы двигались под ней. Это было не честно. Мне не нравилось, когда он смотрел на мою кожу прошлой ночью.

Он отвязал камзол, встряхнул его, пытаясь убрать лед, и надел. Ткань задубела от инея. Мышцы его плеч и рук двигались, пока он работал.

Я недовольно фыркнула, вернула повязку на глаза и пошла к дому семьи.

Лесные тропы были слишком тихими. Я не снимала повязку, смотрела на них с тревогой. Не пищали бурундуки, не возмущались белки. Не каркал ворон, не щебетали синицы. Заяц не выбежал перед нами, куропатка не взлетела из-за моего появления. В тенях не было гулей.

Да, было ветрено и холодно. Да, тучи собирались над Скандтоном, обещая больше плохой погоды. Но я не думала, что тут должно быть так тихо.

Я нашла оленя у участка, который мы держали чистым вокруг дома. Он лежал на тропе, его огромное тело отец повесил бы на двери сарая, если бы был тут. Но в нем не было стрелы. Вместо этого на его груди были огромные дыры. Каждая шириной с мой кулак. Я зашипела от вида. Единорог.

Я не видела его следы, пока не сняла повязку. Тогда появился его след — лиловое сияние в лесу.

Я заворчала.

— Правда или ложь, — спросил Скуврель. — Я поймал единорога, когда был маленьким, и он исполнил мое желание.

— Звучит как ложь, — сказала я. — Ничто в этом мире не исполняет желания.

Он захихикал.

— Разве у тебя не холодное сердце, маленькая охотница? И, кстати, я побеждаю в игре.

— Правда или ложь? Ты жульничаешь.

— Всегда.

Мне не нравилось признавать, но вид оленя меня потряс. Я знала, каким сильным был олень, как метко нужно было попасть стрелой, чтобы сбить его, как даже выстрел в глаз мог не помочь с этим. Он мог бежать и бежать, хоть умирал при этом. Этот не бежал. Кровь залила траву и снег, тяжело пахла осенней охотой.

Я кашлянула и пошла к нашему дому, вернув повязку на место.

Я вышла из-за деревьев у загона для коз и охнула.

Что-то убило наших коз. Нечто нечеловеческое. Следы из кишок, лужи крови и клочки шерсти покрывали ограду, словно жуткие флажки на праздник, куда меня не звали. Не было части козы больше пары дюймов. Но было много кусков. Достаточно, чтобы знать, что все наши козы были мертвы, и многих даже не съели.

Желчь подступала к горлу. Хищные существа фейри. Это была их работа.

— Правда или ложь? — хрипло спросила я. — Твой вид убивает ради развлечения.

— Правда, — прошептал Скуврель.

Дверь моего дома была открыта, и я замедлила шаги, глядя, как ее раскачивает ветер. Мы не оставляли дверь открытой. Особенно в холодное время. Кто-то — или что-то — могло быть там. Я сжимала в одной руке охотничий нож, боялась двигаться быстро. Шаг за шагом я приближалась к дому, озираясь.

Дом мамы всегда был аккуратным. Все было на местах. Пахло травами, уксусом и чистотой. Я еще не видела его таким раньше.

Все, чем мы владели, было разбито и разбросано на полах. Матрацы были выпотрошены, одеяла — изорваны. Еда валялась на полу. Я шла среди бардака, осторожно искала, проверяла за каждой дверью. Я оставила чердак напоследок. Он был пустым. Он даже не так сильно пострадал.

Но в доме не было оружия. Каждая стрела, каждый лук — даже те, что требовали починки — пропали.

— Правда или ложь? — мягко спросил Скуврель. — Это сделали люди.

— Правда, — прошептала я. Гнев бурлил во мне.

Хорошо, что они попросили меня больше не быть их охотницей. Потому что сейчас нашей деревне вредили хищники без контроля — люди. И я хотела охотиться на них почти так же сильно, как хотела охотиться на фейри.

Я поспешила к сараю. Толпа забыла обыскать его или нашла там обломки и запутанную веревку и решила не лезть в тот бардак. Они не знали, что это был мир моего отца, а дом — миром мамы. Дом был чистым, но тут все было в хаосе. На каждое аккуратно сложенное одеяло у нее у него была спутанная веревка. На каждый букетик трав, которые она хранила, у него была старая бочка стрел и множество предметов, нуждающихся в починке. На каждое хорошее оружие, которое он хранил в ее мире, у него была дюжина не идеальных под грудами мусора тут.

Я нашла один из его старых луков, оставшийся с его юношества, сохраненный им, но уже маленький для мужчины. Он был под веревками и сухими листьями. Он идеально подходил для меня. Я нашла сломанный лук под грудой отчасти обтесанных тростей. С него я сняла хорошую и смазанную тетиву и заменила ею тетиву на луке из юности отца.

Хорошие стрелы я искала дольше. Но отец ценил стрелы, а еще часто терял вещи на виду. Было ошибкой считать, что все в этом сарае было сломанным. Я не совершила эту ошибку.

Я нашла шесть хороших стрел и старый чуть заплесневевший колчан, который еще можно было использовать. Я вытащила гнездо мыши из шерсти оленя со дна колчана и наполнила его стрела.

Ха! Я покажу этим жителям деревни. И они пожалеют, что выдвинули мне ультиматум. Они пожалеют, что разгромили наш дом. Они пожалеют, что взяли маму в заложники.

Я собиралась поймать этого единорога, использовать ключ, выпустить отца, и тогда они заплатят.

Я не понимала, что мрачно смеялась под нос, пока Скуврель не присоединился ко мне. Я резко притихла. Его веселило точно что-то опасное.

— Правда или ложь? — спросила я. — Ты — самое злобное существо из всех, кого я встречала.

Он засмеялся сильнее.

— А то ты не знаешь?