Глава 21. В ПОИСКАХ ПРИСТАНИ

– Да, мистер Ти, вы были правы: я также склоняюсь к мысли, что Торпин услужил влиятельному человеку, гораздо выше него стоящему. Люди, наделенные огромной властью, всегда шагают широко, часто не глядя под ноги. Связи с ними неизменно ценятся дороже справедливости и чести, от которых нет ни капли выгоды, а отказ, наоборот, грозит немилостью. Торпин с готовностью позволил подлецу прятаться за его спиной. Но все же, если не муки совести, то ее укоры впоследствии имели место, – заключила миссис Ловетт.

– Укоры совести? – с горькой иронией отозвался Бенджамин. – Потворствовать капризам негодяя, а потом пытаться искупить свою вину, отняв у матери ее дитя… Нет, этот человек так и не понял, что значит искупление. Эгоистичный и высокомерный, Торпин вряд ли искренне жалел о том, что совершил. Однако я подозреваю, что он все-таки боялся божьей кары. Но Бога не обманешь. Раскаяние – это не запоздалый страх перед расплатой, а милосердие – не откуп, не подачка, которую бросают пострадавшим свысока. Как странно… Я не прощаю Торпина и не испытываю ненависти: его просто нет. И никогда не будет. Мне даже жаль его: пресыщенный своим богатством, он ни в чем не знал отказа и нужды, а внутри у него было пусто, как в кармане бедняка.

У миссис Ловетт ненароком промелькнула мысль, что Торпин позаботился бы и о Люси, если б она не отвергала его помощь. Но что он мог ей предложить – тот же благотворительный приют или больницу для умалишенных?.. Исключительная щедрость, нечего сказать!

– Да, – со вздохом согласилась Нелли, – судья всегда пытался утаить за видимостью истинную суть. Но есть еще другой, нам неизвестный, что привык захватывать и разрушать, подобно варвару, и он из тех, кого приводит в ярость неповиновение. Однажды вы сказали, что смирились, не узнав, кто он…

– А теперь я хочу его уничтожить, и с каждой минутой все больше.

Бенджамин говорил, не повышая голоса, но это настораживало Нелли сильнее, чем если бы он закричал. Кто-то испытывает облегчение от громких фраз или пустых угроз, до полного изнеможения сотрясая воздух, и, только ослабев, приходит, наконец, в себя. Бенджамин Баркер, или вернее Суини Тодд, всегда был немногословен, а чувства его – в сотни раз сильнее слов.

– Тише! Вас услышат, – зашептала Нелли, бросив быстрый взгляд на внутреннюю дверь. К счастью, она была закрыта.

Они сидели в первой комнате у выхода, в то время как Джоанна с матерью заканчивали обшивать рубашки кружевами, чтобы завтра отнести их на продажу.

Бенджамин сдержанно кивнул и, глубоко вздохнув, откинулся на спинку стула.

– Но почему она сказала «я не помню»? – спросил он, словно обращаясь к самому себе. – Разве смогла бы она забыть такое? В ее памяти живы все события до мельчайших деталей, каждое имя. Даже люди, которых она знала лишь несколько дней…

Недоверчивость Бена заставила Нелли задуматься. Годы, бесспорно, сильно изменили Люси, и дело не во внешнем облике. На самом деле оболочка – большей частью лишь одежда. Разве можно было, встретив женщину в лохмотьях на церковной паперти, предположить, что за ее болезненной и хрупкой внешностью скрывается такой характер? Со стороны казалось, что в ней умерли последние надежды и тепло души. Что ей не жаль даже саму себя, и, одинокая, бродящая без цели, она не ищет смерти, лишь потому, что давно мертва. Как ошибаются те, кто поверхностно судит о людях, не заглянув им в глаза! Короткого рассказа Бенджамина было достаточно, чтобы познать всю ее истинную сущность. Люси порой не чувствовала своей боли, переживая за других, она стыдилась мечтать о смерти потому, что рядом, во что бы то ни стало, продолжали жить отверженные, угнетенные, несчастные, и умирали те, кто из последних сил стремился выжить. Год за годом волю этой женщины закаляло то, что не смогло ее убить. Но многие черты ее характера остались прежними: Люси всегда была, пожалуй, чересчур прямолинейна, щепетильна и самокритична, а ее честность выходила за пределы осторожности. Вот уже несколько дней, как она рассказала все мужу – все, о чем другая умолчала бы и без колебаний предала забвению. Да, безусловно, он знал о многих ее бедах и злоключениях, но знать – одно, а выслушать – и от нее самой! – совсем другое. Теперь он их УВИДЕЛ и не сможет стереть из памяти. Нелли готова была поклясться, что только страх за Бенджамина заставил Люси солгать впервые в жизни, скрывая роковое имя, и мысленно от всего сердца поблагодарила ее за это.

– Оставьте все, как есть – довольно испытывать судьбу, – сказала она вслух. – Поверьте мне, так будет легче. – В зеркале ваших глаз я часто вижу кровожадных демонов, которые терзают вас, и, знаете ли, мне от них не по себе. Я с содроганьем вспоминаю ночь, когда вы, с бритвой и отмычками в кармане, отправились к судье. Но вы ведь укротили самые опасные свои порывы… мистер Ти? – закончила с надеждой Нелл.

Порою это был ее последний аргумент – нежное сокращение вымышленного имени, мимолетная волнующая нотка, тайно согревшая ей душу. Так называла его только Нелли и больше никто. Ее бесплодные заветные фантазии сменила грусть, которую она бы ни за что не вырвала из сердца. Старалась видеть в нем родного брата – и не могла! Но что предосудительного в этом, если Нелли трепетно оберегала его счастье, не выдавая своего секрета?

Бенджамин поднял голову и долгим взглядом посмотрел в ее глаза. Он делал так, когда просил помочь ему советом. Но сейчас, увы, не время – бесполезно; это скорее чувствуешь, чем видишь.

– Теперь я не уверен, что мне удастся превозмочь себя, – сказал он тихо. – Вы сами понимаете: когда нельзя простить – нельзя забыть… Он точно был уже в моих руках. Вот здесь, передо мной – и снова испарился, бесплотный и безымянный! Вы думаете, собственные муки разжигают мою ненависть? Да все мои страданья для меня – ничто в сравнении с тем злом, что испытали на себе моя жена и дочь!

У Нелли промелькнула мысль, что Бенджамину Баркеру на самом деле выпала самая суровая судьба из всех троих. Он никогда не говорил о том, что пережил в Австралии, никто не знал, как часто воспоминания о каторжной неволе бередили его душу. С ними он справлялся в одиночку…

– Довольно! – Бенджамин резко поднялся со стула и прошелся по комнате. Стены, казалось, давили на него, лишая простора взгляд.. – В этом огромном городе жизнь словно загнана в тупик! Нет смысла откладывать больше – нам надо уехать отсюда.

– Уехать?.. – упавшим голосом повторила Нелли.

Беглое, молниеносно ранящее «нам» прозвучало для нее, как выстрел. Пора смириться с тем, что Бенджамин принадлежит своей семье – не ей! А может?.. Он столько раз прощался, чтобы уехать навсегда – и возвращался вновь…

– Но как же? Чем я стану, если вы уйдете?.. Вы научили меня жить, бороться, верить!.. – Нелли растерянно пыталась найти причину, чтобы удержать его, не сознавая, что на самом деле все ее смятенные мольбы – нелепый вздор. Ведь в Лондоне ему грозит опасность!

Бенджамин поднял было руку, словно хотел прервать ее, но Нелли не сумела промолчать:

– Я так люблю вас…

Что она могла еще прибавить? Разве существует правда чище и светлее? Впервые, без смущения, без дрожи в голосе она произнесла эти слова, которые так долго и тщетно рвались на волю, и неожиданно они приобрели совсем иное, непривычное для нее значение.

Бенджамин осторожно берет ее за руки, и она ощущает себя еще более хрупкой и уязвимой. Хмурое выражение исчезает с его лица, а губы приоткрывает легкая улыбка.

– Я тоже очень вас люблю, – серьезно отвечает он. И пускай в его голосе нет и тени запретной, волнующей страсти – лишь горячая, искренняя благодарность, сердце Нелли на миг замирает от радости. Неужели такое возможно? Только что они оба признались друг другу в любви. И теперь это чувство, как будто рожденное заново, обретает свободу и уже не боится отказа и осуждения.

– Как вы могли подумать, что я оставлю вас одну? – мягко упрекает ее Бенджамин. – Ведь я сказал, что МЫ уедем – значит уедем все.

Нелли не выдержала: слезы, непослушные, невольные, непрошенные, внезапно навернулись ей на глаза.

– Не надо, Нелли… Мы так много выстрадали вместе, и вот сейчас вы плачете, как беззащитное дитя.

Что? Он назвал ее по имени?!.. Поистине сегодня необычный день!

Наклонившись, Бенджамин внимательно вгляделся в ее взволнованное побледневшее лицо. Ей показалось, он забыл о мрачных мыслях, тревоживших его непримиримый дух. Еще немного, и, покинув этот город, он окончательно освободится от искушения отомстить. Реальность не оставит ему другого выбора: призраки прошлого развеются и унесут с собою ненависть и боль. Дай Бог, чтобы так и случилось!

Нелли вздохнула полной грудью – слабость и головокружение понемногу отпустили, а в памяти ожили простые немудреные слова, которые неоднократно помогали ей поверить в чудо:

– Все хорошо.

И время понемногу оправдывало ее надежды.

Стремясь уехать поскорее, куда угодно, лишь бы – из Лондона, Бенджамин должен был, однако, заранее обдумать, какое место на огромной карте станет их новым домом. Не будет больше бегства, поисков и странствий – пора остановиться и просто жить! Миссис Ловетт уже грезила о скромном, но уютном домике – где-нибудь на юге, в небольшом провинциальном городе. Может быть, у моря? Нелли всегда мечтала его увидеть – лазурное, непостижимо-бесконечное, торжественно сверкающее в солнечных лучах! Каков он, этот ветер, что моряки с восторгом зовут соленым ветром воли?.. А, если повезет, они бы вместе с Люси и Джоанной могли открыть свой магазинчик и снова продавать там пироги, лучшие в… Где же? Там будет видно! А Бенджамин вернулся бы к своей профессии.

От этих смелых мыслей у Нелли захватывало дух. Закрыв глаза, она уже парила на свободе, вырвавшись из клетки, которая служила ей убежищем.