Глаза парня устремляются к окну дома, вглядываясь в него.

— Послушай, я не хочу показаться грубым, но не могла бы ты сделать мне одолжение и уйти? Холодно, и я отмораживаю себе яйца.

Я стараюсь не смотреть на его джинсы спереди, на молнию. На его яйца.

— Значит, это правда? Ты серьезно меня выгоняешь?

Его кивок, не терпящий возражений.

— Да. Я, серьезно надираю твою тощую задницу.

У меня не тощая задница!

— Это самая глупая вещь, которую я когда-либо слышала.

— Оставайся здесь достаточно долго, и это продолжится. — Он снова смеется над собой. — Я говорю довольно глупую чушь.

— Ну ты и засранец. — Мое убеждение слабо — так слабо — и больше принимает желаемое за действительное.

— Ты нарушила покой или естественный порядок вещей, если хочешь. И мне было поручено выпроводить тебя из помещения. Не стреляй в посланника.

Выпроводить меня из помещения. Что за нелепая чушь?

— Пресловутая короткая соломинка, о которой ты говорил? — Я понимающе киваю о том, как это мудро и умно.

— Именно.

Он доволен собой, прислонившись к балюстраде, ноги такие длинные, что его задница удобно лежит на перилах.

Нервный, головокружительный смех срывается с моих губ. Я не могу справиться с такими моментами; они заставляют меня чувствовать себя неловко, когда я не готова, и эта холодная погода не помогает делу.

Я смеюсь, как идиотка, а он смотрит на меня так, словно я сошла с ума, и теперь он ни за что не пустит меня обратно.

— Выпроводить меня из помещения? — размышляю я, потирая подбородок. — Ты что, полицейский под прикрытием? — Теперь я огрызаюсь, превращая свое смущение в тонко завуалированную шутку.

Разве что…

Если это шутка, то она совсем не смешная — это неловко и неудобно, и мы здесь, на крыльце, в холоде, дрожим. Сцепившись в битве воли, ни один из нас не желает сгибаться, мои зубы слегка стучат. Мысли блуждают от его красивого лица к теплому шарфу, спрятанному в моей сумке.

Интересно, было бы это бестактно, если бы я обернула его вокруг шеи, пока он стоит там, часто вздрагивая, покрытый гусиной кожей.

— Могу я хотя бы вернуться в дом и сказать друзьям, что ты меня выгоняешь?

— Не-а. У меня строгий приказ не пускать тебя обратно.

— Чей строгий приказ?

— Мой. Почему ты споришь? — Одна гигантская лапа царапает его тупо сексуальную квадратную челюсть. — Это не поможет твоему делу.

— О, теперь у меня есть дело? — саркастически спрашиваю я, закатывая глаза к небу. — Это законный суд или я каким-то образом попала в особое чистилище?

Его улыбка становится шире.

— Если бы я действительно был полицейским под прикрытием, я бы арестовал тебя за сопротивление офицеру.

— Это плохо?

— Сопротивляться офицеру? Черт возьми, да.

Он ухмыляется, и боже, какой он милый. Очень, очень милый. Красивый.

Я смотрю вниз на свои ботинки, шаркая ногами, затем на улицу, чтобы не смотреть прямо на его белые зубы, точеную челюсть и глупые, сверкающие глаза.

Каким же клише он оказался.

Придурок.

— Пожалуйста, просто позволь мне забежать внутрь. — Я стараюсь не умолять. — Я быстро, как кролик, и скажу им, что ухожу?

— Быстро, как кролик? — Он потирает небритый подбородок. — За это я мог бы заплатить.

Я хлопаю ресницами, жалея, что не накрасила хотя бы один слой туши перед тем, как выйти из дома сегодня вечером. Мое лицо открыто и свежо, и вряд ли кто-то подчинится моей воле, не говоря уже об этом парне.

— Ну, пожалуйста.

— Давай попробуем еще раз. Ты следишь за моими губами? Ты внимательна? Потому что я собираюсь сказать это только еще раз.

Я киваю, не сводя глаз с его великолепного рта.

— Я тебя слушаю.

— Ты. Не. Вернешься. Внутрь. — Его глаза пробегают по моей куртке, ища карманы по бокам. — Если у тебя там есть телефон, достань его и напиши своим друзьям. Посмотрим, будет ли им насрать, что ты ушла. Давай.

— Я так и сделаю!

Низкий смешок.

— Чего ты ждешь?

Почему он так себя ведет? Разве он не знает, как грубо с моей стороны просто исчезнуть от моих друзей? При любых других обстоятельствах я бы никогда не ушла и не оставила их внутри.

Я топаю ногой, как капризный ребенок, и упрямая сторона моего тела начинает брыкаться, как реакция на коленный рефлекс. Спортсмены — не единственные, у кого есть решимость.

— Я не уйду с этого крыльца, пока ты не впустишь меня обратно!

Он зевает в мою сторону со скучающим видом, похлопывая себя по губам.

— Почему ты так драматизируешь? Ты еще хуже, чем мой четырехлетний кузен.

— Потому что! Это идет вразрез с моими… — я подыскиваю подходящие слова, — гражданскими правами!

— Это противоречит твоим гражданским правам, — сухо повторяет он, кривя губы. — Теперь ты говоришь, как сумасшедшая.

— Ты не можешь меня выгнать.

— А теперь ты мешаешь мне выгнать тебя? Разве ты не видишь здесь иронии?

Я сужаю глаза.

— Перестань пытаться меня смешить — это не сработает.

— Но это так просто.

— Я не собираюсь торчать на этом крыльце, пока мои подруги находятся внутри. Я их не брошу.

— Э-э... — бормочет он. — Я могу гарантировать, что все будет наоборот.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Ты же не думаешь, что эти цыпочки внутри не пользуются ситуацией? — Он бросает большой палец через плечо в сторону дома.

— Нет, я не думаю, что они пользуются ситуацией. Они понятия не имеют, что происходит. На самом деле, они, вероятно, думают…

«Что ты собирался приударить за мной, а они не собирались стоять у тебя на пути».

— Видишь, как легко отвлечь твое внимание? Ты похожа на милую пушистую коричневую белку без ореха — в этом был смысл? — Он обхватывает себя руками, двигая ими вверх и вниз. — Давай на чистоту. Если ты не уйдешь отсюда, я закончу тем, что буду нянчиться с тобой, а я не хочу так убивать время в пятницу вечером.

Я делаю вид, что не обращаю на него внимания, и чувство вины сжимает мой желудок. Его зубы скребут по нижней губе туда-сюда, сверкая белизной, пока он изучает меня.

— Ладно. — Он покорно вздыхает. — Пока ты будешь стоять здесь и упрямиться, я буду стоять на лестнице, не обращая на тебя внимания, а ты — на меня.

Достав мобильник из заднего кармана джинсов, он поднимает его вверх, скользя большим пальцем по экрану, свет освещает его невероятно привлекательное лицо. Он поворачивает запястье в мою сторону, водя пальцем по маленьким кругам.

— Не стесняйся написать своим друзьям и сказать им, что ты уходишь.

— Командир, — ворчу я, завидуя, что он может так легко игнорировать меня, чтобы играть на своем телефоне, пока я переживаю свое затруднительное положение.

— Я не уйду, потому что я надежная и преданная.

Его уши даже не дергаются, он не слушает.

Прошло еще три минуты.

— Ты действительно не впустишь меня обратно?

Он едва удостоил меня взглядом.

— Я действительно не позволю тебе вернуться.

— А если я пообещаю вести себя хорошо? — Я провожу двумя сжатыми пальцами по закрытым губам и выбрасываю ключ. — Я буду хорошо себя вести. Никакого вмешательства.

— Мило. — Его глаза все еще прикованы к телефону. — Но нет.

— Я не могу остаться здесь и оставить моих бедных друзей наедине с этими идиотами. — Я делаю паузу. — Ой, неужели я сказала это вслух?

Его голова медленно качается.

— Это будет очень долгая ночь, если ты будешь продолжать делать это.

— Делать что?

— Умолять вернуться в дом. Это жалко и раздражает. Напиши своим чертовым друзьям.

— Я не умоляю. Я спрашиваю.

Его глаза отрываются от экрана телефона, обводя мое тело вверх и вниз пренебрежительным взглядом.

— Это мольба — я знаю, в чем разница, и ты ведешь себя надоедливо.

Черт. Тот факт, что он использовал слово «надоедливо»?

Что-то вроде огромного возбуждения.

— Я думала, что решительность — это замечательное качество. — Мой голос звучит жалко, даже для моих собственных ушей. — Конечно, ты лучше всех можешь это оценить.

— Только когда используется в нужных обстоятельствах, — ворчит он после долгой паузы. — Как, скажем, более теплые обстоятельства.

— Если... — я роюсь в своем мозгу в поисках чего-нибудь разумного, что можно было бы сказать, чтобы обрести равную позицию, но заканчиваю словами: — если ты не впустишь меня обратно, я вызову полицию.

Почему я не могу просто держать рот на замке?

— Будь любезна, вызови полицию. — Он делает громкий глоток пива, которое держит в руке. — Скажи им, что тебя послал Роуди Уэйд.

— Ты невозможен.

— Поверь мне, куколка, меня называли и похуже.

— О боже, не называй меня куколкой.

— Как же мне тогда тебя называть? Я знаю, что тебе не нравится членоблокатор в качестве обращения.

Я топаю ногой в отчаянии.

— Почему ты такой упрямый?

— Это я упрямый? Ладно. — Он бормочет себе под нос «Боже правый», как будто это клятва, яркий свет от телефона освещает его заостренные черты.

Я отступаю.

— Мне очень жаль. Я просто… — Я чувствую себя беспомощной здесь, на крыльце. — Эта ночь идет совсем не так, как я планировала. Я не была на вечеринке целую вечность, и я просто хотела повеселиться сегодня вечером, вот и все.

— Держу пари ... — медленно произнес он, — когда ты училась в старшей школе, то была одной из тех девушек, которые поднимали руку во время урока, чтобы попросить у учителя дополнительную оценку.

— Ну и что? — выскользнуло у меня, и я застонала, одновременно прижимая ладонь к лицу.

— Ну и что? Эти девушки никому не нравились.

Мой подбородок поднимается выше.

— Держу пари, что ты был одним из тех спортсменов, которые с трудом сдают экзамены и обманывают таких девушек, как я.

Он широко раскидывает руки. Злорадно ухмыляется, все его лицо светится.

— И все же я здесь с полной поездкой в колледж. Вот такой расклад.

Смирившись, я прислоняюсь к стене дома, ткань куртки цепляется за деревянную обшивку.

— И что мне делать, пока не выйдут мои друзья?

Клянусь, он мне подмигивает.

— Опять же, это не моя проблема.

— Ты только что подмигнул мне?

Он потирает лицо костяшками пальцев левой руки.

— Нет. У меня, очевидно, пыль в глазу.

Моя голова ударяется о дом, когда я отклоняю ее, чтобы рассмеяться.