Я сделал еще один глоток кофе и устроился на стуле поудобнее. Это было немного странно, что я получаю столько информации из чужих уст о человеке, который сам даже не желал делиться ей со мною. Мы с Хаксли были практически незнакомы друг с другом. Количество сведений, обнародованных Аннет, ставило меня в неловкое положение, потому что я не мог ей ничего ответить.

Она, кажется, абсолютно не обращала на это внимания, поэтому продолжала свой рассказ.

— Заставить его обратиться к психотерапевту было крайне нелегко. У него и Натаниэля только зарождались отношения в то время, но так как они были знакомы с начальной школы, то тому удалось достучаться до моего сына, как никому другому. Он практически за руку привел Хаксли в кабинет доктора Коллиера, и именно он убедил моего мальчика, что ему необходима поддерживающая терапия. Боюсь, что в кругу знакомых Хаксли практически нет людей, которым он доверяет. А с уходом Натаниэля, возможно их совсем не осталось.

Я поставил свою чашку на стол, обхватив ее керамическую поверхность руками.

— Миссис Демпси, я правда пока не знаю, чем могу вам помочь, но честно говоря, когда я встретил вашего сына, то... я хотел бы, что бы вы...

Я замолчал, поджав губы, не зная, как объяснить Аннет, что я чувствовал, когда был рядом с ее сыном. При виде Хаксли я трепетал от желания, меня тянуло к нему, словно магнитом, я всеми силами хотел доказать ему, что я не враг ему. Но я прекрасно понимал, что сейчас говорить об этом было бы неуместно.

— Пожалуйста, подскажите, что мне делать дальше, — добавил я.

Удивление промелькнуло в ее лице, и она неуверенно повела плечами.

— Я буду с тобой предельно честна, Аспен. Хаксли пять лет живет во власти собственного разума. Как бы я не хотела верить в то, что ты сможешь вернуть его домой и убедить продолжить лечение, в котором он отчаянно нуждается, реальность говорит об обратном, и я сомневаюсь, что тебе это удастся. А я не могу путешествовать на дальние расстояния, так как перенесла операцию на тазобедренном суставе несколько лет назад, и теперь поездка на машине больше двадцати минут доставляет мне адские боли. Я осознаю, что это будет травматично для моего сына, но, наверное, обращение к властям — это единственно правильное решение.

— Нет, — произнес я настолько твердым тоном, что сам напрягся от этого, — не нужно на него так давить. Позвольте мне попробовать. Я навещал его несколько раз. Мы общались с ним. Может, мне все же удастся завоевать его доверие, доказав, что я не представляю для него угрозы. Если я сообщу ему, что вы ждете его дома, возможно, это повлияет на него, не так ли?

Она улыбнулась, но ее глаза оставались печальными.

— Ты славный парень, Аспен.

— Я просто хочу помочь вам.

И я правда собирался сделать это. Только сейчас, сидя за столом с Аннет, я осознал, насколько это важно для меня.

— Пожалуйста, посоветуйте мне что-нибудь. Обещаю, что я сделаю все, что в моих силах, и буду всегда держать вас в курсе событий.

Отчаянно стараясь убедить ее, я совсем не задумывался о том, насколько растерянным я сейчас выгляжу, и что она услышит между строк в моих уговорах. Выражение ее лица изменилась, и она пристально смотрела на меня. Я знал этот взгляд, так смотрела моя мама на парней, которых я представлял ей. Она смотрела на меня с надеждой, что я именно тот, кто сможет защитить ее сына. Я не хотел открыто говорить ей о своих чувствах, но мысль о том, что она готова довериться мне больше, чем полиции, придавала мне уверенности. Если бы она обратилась к властям, то Хаксли сразу бы обвинил в этом меня, а я не мог этого допустить ни в коем случае.

Аннет глубоко вздохнула и протянула свою руку через стол в мою сторону, чтобы дотронутся до моей руки.

— Я действительно не уверена, что ты осознаешь, на что именно ты подписываешься. Дружить с Хаксли — это равносильно тому, что ты сидишь на пороховой бочке. Он способен перевернуть любые твои слова и действия с ног на голову, чтобы убедить себя, что единственная твоя цель — причинить ему боль. Он будет кидать в твою сторону обвинения, подозревать тебя во всем на свете, спорить с тобой по любому поводу, не доверять тебе, и, возможно, он даже причинит тебе боль, если рассмотрит в твоих действиях слишком сильную угрозу. Хаксли не умеет радоваться жизни, как другие люди. Его разуму необходимо наличие врагов и угроз, поэтому он сам их себе выдумывает. Все его подозрения, подобны небольшим пророчествам, которые он сам себе сулит. Самое ужасное, что мой сын не может контролировать это, потому что он не осознает, что с ним что-то не так.

В воздухе повисла затяжная пауза, пока я укладывал в голове все то, с чем я столкнулся.

— Вы говорите так, будто с этим невозможно бороться. Как же Натаниэлю удалось преодолеть эти преграды и стать для Хаксли партнером?

— Натаниэль был исключительным случаем. Они росли бок о бок, и он всегда поддерживал Хаксли, какие бы трудности у него не возникали. Между ними был очень высокий уровень доверия еще до того, как мой сын начал страдать параноидальными расстройствами. Но, несмотря на это, Натаниэлю все равно приходилось очень нелегко. Не нужно обманывать себя. Он взвалил на свои плечи почти непосильную ношу. Но ему удалось уговорить Хаксли прибегнуть к терапии, и это помогло моему сыну жить более-менее нормальной жизнью. Безумно сложно завоевать доверие человека, который страдает от такого рода психических расстройств. Если ты убедишь Хаксли вернуться к лечению, то тогда возможно у тебя получится.

Я прекрасно осознавал, что говорить об этом гораздо легче, чем провернуть в реальности.

— Он доверял своему психотерапевту? — поинтересовался я.

Она поджала губы и задумалась.

— Если только отчасти, и то только потому, что ему доверял Натаниэль.

— Миссис Демпси, ваш сын убежден в том, что я появился в тех краях, чтобы арестовать его или что-то в этом роде. Вчера, по дороге в наш город, меня осенило воспоминание о том, как судебный медэксперт говорил о том, что есть вероятность, что Хаксли сбежал, потому что убедил себя, что виновным в убийстве считают его. Как думаете, есть смысл в этих словах?

— Безусловно, есть. На самом деле, я практически уверена, что он скрывается именно по этой причине. Если он что-то вбил себе в голову, то долгое время не разубедится в своей правоте. Во время терапии доктор Коллиер постоянно напоминал ему о том, что необходимо придерживаться реальных фактов, а не своих предположений. Но я подозреваю, что он забыл о большинстве установок, что давал ему психотерапевт.

Я выпрямился на стуле, пытаясь сообразить, как именно я бы смог использовать эту информацию.

— А что если я покажу вашему сыну, чем закончилось судебное разбирательство, и что виновник уже давно сидит в тюрьме? Ведь если он узнает, что дело уже закрыто, а он вне всяких подозрений, то ему будет проще довериться мне и прислушаться к моим советам.

— О, милый, — ее сочувственная улыбка вновь появилась на ее лице, и она похлопала меня по плечу, — если бы все было так просто. Понимаешь, если пытаться опровергнуть убеждение Хаксли, то он попросту совсем потеряет к тебе доверие. Ты никогда не должен оспаривать то, что для него истина. Если ты совершишь такую ошибку, то навсегда оттолкнешь его от себя. Я не прошу тебя во всем потакать ему, но он нуждается в сопереживании, а не в опровержении. Видишь ли, Хаксли комфортнее чувствует себя с теми, кто не осуждает его. Я имею в виду, что ты не должен еще больше подпитывать его заблуждения, но ты должен чутко наблюдать, как правда, которую ты пытаешься до него донести, действует на него. Ему не нужно сочувствие, ему необходимо понимание. Ты понимаешь, о чем я?

Я утвердительно кивнул, чувствуя, как груз ответственности и тяжесть полученной информации обрушились на мои плечи. Я не хотел отступать и говорить ей, что лучше передать решение этой проблемы властям, но я уже не был уверен, что в состоянии справиться с этим самостоятельно.

— Натаниэль всегда повторял Хаксли слова о том, что не все хотят его заполучить. Чудесным образом они помогали моему сыну. Они заставляли его задуматься о многом. Ему нужна постоянная терапия. Если ты хочешь ему помочь, то попробуй убедить его вернуться к лечению.

Я закончил пить свой кофе и кивнул вместо ответа, стараясь понять, зачем и почему я во все это ввязываюсь. Я думал о том, стоит ли мне еще кому-то сообщать о Хаксли, живущем в хижине, которая даже не принадлежит ему. Аннет вырвала меня из круговорота моих мыслей.

— Он хороший парень, Аспен. Он может совладать с реальностью и жить нормальной жизнью большую часть времени. Сейчас разум моего сына пошатнулся и, возможно, гораздо сильнее, чем раньше, но поверь, в нем есть и чувственная сторона. Натаниэль рассмотрел в нем и всячески лелеял. У них был очень крепкий брак, несмотря на болезнь моего сына. Натаниэль выдерживал все выпады Хаксли, практически не придавая им внимания. Просто ужасно, что его больше нет.

После слов о покойном супруге Хаксли и их крепкой семье, во мне пробудились странные чувства. Аннет настолько восторженно и ярко описывала покойного и его отношение к ее сыну, что я начал сомневаться, в состоянии ли я, довольно невзрачный и поверхностный, сравниться с ним. Честно говоря, я вообще не понимал, почему мое сознание проводит какие-то параллели между мной и бывшим любовником Хаксли. Мое подсознание говорило о том, что я бы хотел заменить для Хаксли Натаниэля. И это было похоже на ревность.

Я раз за разом обмозговывал тот факт, что я сорвался в Крикстоун, чтобы пообщаться с его матерью, но настойчиво не готов сдавать его властям. Исходя из рассказов Аннет и из того, что за наши немногочисленные встречи с Хаксли я так и не нашел с ним общего языка, все что я напридумывал себе в голове казалось мне все менее осуществимым.