Она стучит по стеклу она, а потом… а потом…

В темноте появляется бледное лицо.

Это Элли.

Там Элли.

Элли открывает окно и улыбается ей.

Она чистая. Она тоже одета в ночнушку, но на ней изображён мультяшный пёсик, и она чистая, улыбается Касс и думает, что всё это — большая игра.

В те несколько секунд Балидор хочет врезать Элли кулаком по лицу.

Он хочет схватить её и тряхануть так, чтобы у той застучали зубы.

Она знает, что это иррационально. Абсолютно иррационально. Это жестоко.

Он понимает, что в этих эмоциях нет логики.

Она ребёнок.

В глазах Балидора они обе дети.

Бл*дь, они дети.

Ярость всё равно переполняет его.

То рычащее животное возвращается. Та часть его, которой хочется голыми руками забить человеческого отца Кассандры насмерть… она поднимает голову и вместо этого рычит на Элли.

Это нелогично. Его ярости плевать на логику. Он ненавидит всё в чистоте Элли, в её милой смеющейся улыбке, в её ночнушке с мультяшным пёсиком.

Вся эта несправедливость. Её неведение.

То, как она совершенно не догадывается, бл*дь.

Элли ребёнок, но она же Мост, чёрт возьми.

Как она могла этого не увидеть?

И вновь Балидор понимает, что он думает абсолютно нелогично. Он сам думает как ребёнок, хотя в Кассандре он не чувствует злости. Маленькая Касси к этому привыкла. Она привыкла к неравенству между ними, между реальностью Элли и её реальностью.

Каким-то странным, необъяснимо мудрым образом детский разум Касси понимает то, чего не может постичь разум Балидора.

Элли не виновата в том, что её любят.

Элли не виновата в том, что её любят, а Касс — нет.

Элли любит Касс. Элли её любит.

Элли открывает для неё окно. Элли впускает её даже посреди ночи. Элли хочет видеть Касс у себя. Она всегда рада её видеть. Элли хочет, чтобы она была её сестрой, частью её семьи. Элли хочет, чтобы она постоянно была рядом. Элли хочет, чтобы Касс жила с ней.

Это для Касс важнее.

Для Касс это значит целый мир.

Балидор чувствует в Касс эту любовь, эту благодарность, и какое-то благоговение смешивается с беспомощностью, когда его взрослый разум пытается осмыслить это сквозь ослепляющую ярость.

Элли — это всё, что есть у Касс.

Только она.

Касси шепчет в темноте.

Она говорит Элли, что им нужно бежать. Она умоляет Элли убежать с ней, и Элли тут же соглашается, говорит, что они будут делать бутерброды, заведут щеночков, будут жить на острове в окружении волн…

…и Касс кивает, но её разум может говорить лишь «пошли сейчас нам нужно бежать сейчас пожалуйста нам нужно уходить сейчас пожалуйста поспеши поспеши поспеши пожалуйста услышь меня в этом элли и поспеши пожалуйста поспеши нам нужно уходить сейчас прямо сейчас…»

Они шепчутся в темноте, Касс свешивается с веток дерева, стараясь не заплакать и тоже притворяется, что всё это игра.

Каким-то образом Касс заставляет Элли понять, что она серьёзно, что им нужно уходить, что им нужно уходить прямо сейчас, пока темно, пока не прошло слишком много времени, пока её отец не пошёл её искать и не нашёл.

Отец Касс знает, что она может пойти лишь в одно место.

Даже когда он пьёт, он знает, куда пойдёт Касс.

Он ищет её прямо сейчас.

Он начнёт с дома.

Он начнёт с того, что наорёт на её маму.

Он проверит двор, соседскую собачью конуру, где нашёл её однажды.

Он поищет на улице.

Затем он придёт сюда.

Вскоре он придёт сюда, рыком потребует от неё спуститься, на тайском скажет ей перестать общаться с этой маленькой сучкой, перестать делиться секретами их семьи с этой мелкой чопорной пи**ой, которая думает, что её дерьмо не воняет как их дерьмо.

Элли манит Касс залезть в окно, видя, как та дрожит.

Через несколько секунд они надели одежду и обувь, и они внизу на кухне, где Элли делает им бутерброды с колбасой. Касс наблюдает за ней, смотрит, как Элли тихо напевает за работой, и на её губах играет улыбка. А Касс может лишь смотреть на неё, пока какая-то часть её разума орёт «ПОСПЕШИ ПОСПЕШИ ПОСПЕШИ», хотя она молча сидит на красном стульчике, одетая в одежду Элли, и старается вообще ни о чём не думать.

Время совершает скачок.

Касси снова бежит.

Он видит, как она бежит, на сей раз с Элли, и они держатся за руки.

Но он уже знает, как это закончится.

Он никогда не видел этого в деталях, но он знает.

Она не сбегает. Она никогда не оказывается на свободе.

Такое бывает только в сказках.

Такое бывает только с принцессами и с особенными людьми.

Касси — ни то, ни другое.

При этой мысли он слышит в её разуме крик, и какая-то часть его разрывается на куски вместе с ней, ненавидя каждую секунду.

Больше всего он ненавидит тот факт, что это уже свершилось, что история уже написана. Эта часть её хронологии застыла во времени, неподвижная и неизменная.

Он ничего не может сделать.

Это никак нельзя остановить.

Когда он думает об этом, что-то в его груди взрывается.

Трескается как лёд, раздирает его на части.

Такое ощущение, будто кто-то вогнал гигантский топор в его грудь, расколол рёбра как полено, убил одним ударом, но так, что он прочувствовал всё.

Он кричит.

Он снова кричит, затерявшись в невыносимой боли.

Затерявшись в горе, в понимании, что это никогда не будет исправлено, никогда не будет в порядке.

Её отец мёртв.

Отец Касс мёртв.

Возмездия не будет.

И тут ничего не поделаешь.

Слишком поздно. Слишком поздно спасать их обоих.

Было бы лучше, если бы они не любили их. Было бы лучше, если бы ни один из них никогда не был любим. Было бы лучше, если бы их отцы были монстрами, которых они увидели в конце. Но Балидор видит глаза отца Касс, полные любви. Он видит, как тот смеётся, качает её на руке. Он видит, как он дует на её животик, обнимает её.

От этого только хуже.

От этого лишь намного хуже, бл*дь.

Он видит там своего отца, его прекрасные глаза, его раскатистый смех…

Он кричит в темноту и осознает, что она тоже кричит.

Она кричит, и он кричит с ней.

Они кричат в темноту, выкрикивая своё горе в небо.

Крича к созданиям за Барьером.

Долгое время кажется, что никто не слушает.

Долгое время кажется, что никому просто нет дела.