∙ ГЛАВА 26 ∙ Лиaм

Я не отвечаю на вопрос Тру, зачем мне нужно знать его имя. Спокойно провожаю ее к гардеробу переодеться, меняю одежду сам и с нетерпением иду дожидаться ее на кухне.

Она входит босиком в одной из моих белых рубашек.

Это стало ее униформой. Даже готовясь к экзаменам, она в одной из них, с закатанными до локтей рукавами и подолом, чуть прикрывающим бедра. Чаще всего она не надевает под низ белье, потому что знает, что я все равно его сорву.

Тру усаживается на кухонный островок, и я ставлю перед ней миску с хлопьями.

Любуюсь, как она ест, пока Тру не вздыхает и не откладывает ложку в сторону.

— Ради бога, Лиам, перестань так на меня пялиться. Того и гляди просверлишь дыру в моей голове.

— Терпение не входит в число моих добродетелей.

— Поверь мне, я знаю, — сухо бормочет она.

Мы испепеляем друг друга взглядом. Требуется немалое самообладание, чтобы не сорваться с места и не заключить ее в объятия. Недавно я перестал пытаться посчитать, как много всего нас объединяет — потому что слишком многое. Но это…

Меньше всего происходящее похоже на обмен опытом и больше на знак свыше.

— Я весь во внимании, — говорю я.

Ее глаза темнеют. Она прикусывает нижнюю губу, потом опускает глаза на миску с хлопьями.

— Если через три дня мы больше никогда не увидимся, то какая разница?

Я весь в нетерпении, но сохраняю нейтральное выражение лица и спокойный голос.

— Хочу узнать о тебе побольше.

Она смотрит на меня исподлобья, сверкая зелеными глазами, а потом язвительно замечает:

— Должно быть, это неприятное чувство.

— Я это заслужил, — отвечаю, удерживая ее сердитый взгляд. — Пожалуйста, расскажи мне это все равно.

Мое «пожалуйста» явно ее поражает, и я проклинаю себя за то, что пру на нее, словно бульдозер. Делаю мысленную пометку в будущем лучше следить за своими манерами, а затем терпеливо жду, решит ли она выполнить мою просьбу.

Что чертовски сложно.

Наконец, Тру проводит рукой по своим длинным темным волосам и глубоко вдыхает. Выпрямляется, расправляет плечи и встречает мой пристальный взгляд.

— Я из бедной семьи, о чем тебе уже говорила. Выросла на восьмидесяти акрах земли в фермерском доме, который построил еще мой дедушка. К моему рождению дом порядком обветшал, потому как у папы нет феноменальных навыков разнорабочего. Если он попытается повесить картину, то ударит молотком по большому пальцу. Если полезет на лестницу, чтобы поменять лампочку, то обязательно упадет. Папа смертельно неуклюж, поэтому дом разваливался у нас на глазах. Но зато папа прекрасно выращивает урожай и животных, благодаря чему еды всегда хватало на семью из десяти человек. У каждого ребенка были свои обязанности по дому, но мой брат Майкл пошел по стопам отца в неуклюжести. Он был скорее угрозой, чем помощником. После третьего заезда в сарай на тракторе, мама окончательно запретила ему помогать на ферме.

Она взмахивает рукой.

— Короче говоря, оставшись без дел по хозяйству, только окончив среднюю школу, без вариантов поступить в колледж и без работы, у него появилось слишком много свободного времени. Он начал отираться в дешевых барах, где связался не с той компанией и начал продавать наркотики. Ничего серьезного, просто травка и таблетки, но в Техасе марихуана не легализирована. Так что, попасться за курением косяка — плохо, но за сбытом — еще хуже... но не настолько плохо, как попасться на торговле травы вместе с сыном местного судьи.

Она замолкает и смотрит на свои руки.

— Особенно если этот судья в старших классах был влюблен в твою мать, но та разбила ему сердце, когда вышла замуж за другого мужчину, — ее голос дрожит.

На мгновение она затихает. Я вижу, она предается воспоминаниям по боли, что отображается на ее лице. Мне снова приходится бороться с собой, чтобы не обнять ее.

— Разумеется, у сына судьи был хороший адвокат. Семья-то зажиточная. Со связями. Адвокат утверждал, что мой брат был вдохновителем этого наркобизнеса, как будто Майкл вообще мог стать вдохновителем чего-то. А еще, что Майкл принуждал и манипулировал сыном судьи. Неважно, что это было бредом сивой кобылы, потому что этот сынок был настоящим отморозком, как и вся его семья. В общем, все было с точностью наоборот. Но у нас не было денег на адвоката, поэтому ему назначили государственного защитника.

Ее голос становится жестче.

— Это было похоже на убой скота. Сын судьи отделался легким испугом. Ни дня в тюрьме, ни даже общественных работ. Моему брату же вынесли максимально суровый приговор.

— Какой?

Она колеблется, прежде чем спокойно сказать:

— Пять миллионов долларов штрафа. Плюс сорок лет в федеральной тюрьме.

Серийные насильники получают более легкие сроки.

Стиснув зубы от злости, я решаю промолчать.

— Но он все равно мог бы выйти досрочно за хорошее поведение. Государственный защитник к тому же собирался подавать апелляцию, но так и не смог это сделать, потому что спустя месяц заключения Майкла убили в душе.

Мне хочется взять в руки пистолет и выпалить из него в кого-нибудь. Но я сдерживаюсь.

— Соболезную.

Она тяжело вздыхает.

— Угу. Спасибо.

— Выяснили, кто его убил?

Она поднимает на меня глаза, и я вижу, как блестят непролитые слезы ярости.

— Один из тех, кто был замешан в этом деле, признался. У него был пожизненный срок без права на условно-досрочное освобождение, так что ему нечего было терять. Однако его разозлило, что ему так и не заплатили обещанную сумму.

Когда она не продолжает, мой гнев разгорается еще сильнее.

— Судья?

С трудом сглотнув, она кивает.

— Но, само собой, с судьями приятельствуют много людей из правоохранительных органов и всякие чиновники. Обвинение ни к чему не привело. Через несколько недель этот заключенный был найден мертвым в своей камере. Как указано в документах, в результате естественной смерти.

Ее голос становится спокойным.

— Только представь: тридцатилетний мужчина в добром здравии без каких-либо серьезных заболеваний внезапно умирает от естественных причин в своей камере. Тайна века.

Я не могу больше стоять на месте. Обхожу кухонный островок и беру Тру на руки.

Она утыкается лицом в мою грудь, обхватывает руками мою талию и, всхлипнув, вздыхает.

Я обнимаю ее, пока она не перестает дрожать, а затем нежно целую ее в макушку.

— Спасибо, что поделилась со мной. Я знаю, что говорить об этом нелегко. Назови мне имя судьи.

Она поднимает голову и смотрит на меня влажными глазами.

— Зачем?

— Ради катарсиса.

Она изучает выражение моего лица, затем качает головой.

— Нет, Лиам. Я не хочу, чтобы на моих руках была кровь.

Я удивлен, что она настолько хорошо меня изучила, хотя не должен был. Отрицать мои планы бесполезно.

— На чьей совести это будет, так это на моей. Назови мне имя.

— Мое определение мести охватывает только имущественный ущерб и выбор профессии.

— Но не мое. Я хочу убить его ради тебя.

Сморщив нос, она закрывает глаза.

— Меня так огорчает, что я нахожу это романтичным. — Потом отталкивает меня и уверенно заявляет: — Конец дискуссии.

Я просто улыбаюсь.

Кто сказал, что я не смогу узнать имя самостоятельно?

В этот момент на кухонном прилавке начинает звонить мой мобильный. Я его игнорирую. Он замолкает на мгновение, потом звонит снова. Через несколько секунд после того, как этот звонок заканчивается, приходит сообщение.

«Ar mhaith leat tae?»

Оно от Деклана, переводится как «Не желаете ли выпить чаю?»

Шифровка, что мне срочно нужно с ним связаться из-за очередного дерьма.

Сообщив Тру, что мне нужно позвонить, оставляю ее на кухне. Я чувствую на себе ее любопытный взгляд, пока тянусь к своему кабинету и закрываю дверь.

Как только Деклан отвечает, говорю ему по-ирландски:

— Да, будьте добры, принесите мне чаю.

Скажи я, что предпочитаю кофе, он бы понял, что говорить небезопасно.

— Тут кое-кого поймали, кто пытался заложить самодельное взрывное устройство для тебя.

Если судить по его тону, то он явно удивлен.

Интересно.

Но еще интереснее самодельное взрывное устройство. Любой из тех, кто жаждет моей смерти, воспользовался бы ядом или услугами снайпера. Как обычно. Взрывать меня самодельным взрывным устройством — это что-то новенькое.

— Где?

— Переулок за «Косентино».

«Косентино» — один из моих ресторанов. Именно там Тру праздновала окончание учебы с друзьями.

— В переулке? С чего ты взял, что бомба предназначалась мне?

Деклан хихикает.

— Потому что парня, который устанавливал эту тупую штуку, с поличным поймал Киран. Этот тупица сам сказал.

В голове сразу вспомнилось предупреждение Тру, и я стону.

— Дай угадаю. Латиноамериканец. Симпатичный. Лет двадцати пяти. Много болтает.

— Ага. Твой друг?

— Типо того. Где он сейчас?

— На складе в доках. Он там с середины ночи, но я не стал... — Деклан откашливается. — Беспокоить тебя в столь поздний час. Что с ним сделать? Пустить на корм рыбам?

— Нет. Приведи сюда. Я хочу поговорить с ним. И ни единого синяка на нем быть не должно, понятно?

— Понял. Дам знать, когда будем на Р1.

Деклан отключается. Я запираю дверь библиотеки, затем через потайную дверь за книжным шкафом выхожу в коридор, который ведет к лифту. Затем направляюсь вниз к Р1. Подожду там.

* * *

Минут через двадцать приводят мужчину в наручниках и с черным мешком на голове. Его ставят на колени на холодный цементный пол гаража.

Своим шипением и барахтаньем он напоминает дикую кошку. Удержать его на месте получается только при помощи двух здоровенных парней.

Деклан стоит рядом со мной, скрестив руки на груди, и с интересом наблюдает.

Через мешок доносится разъяренный мужской голос, такой громкий, что эхо отражается от стен.

— Я убью каждого из вас, pinche puto pendejo babosos! Снимите мешок и посмотрите мне в глаза, как мужчины!

Выдержав паузу, Деклан поворачивается ко мне.

— Просто из любопытства, что означает пинче-путо-что-то-там?