Она не знала, пока дрожала, но могла поклясться, что и статуя подрагивала, пока существо приближалось. Виддершинс не описывала такое существо, но оно подходило к Сумрачному двору.

Щелкая и стрекоча, оно приближалось, хоть она заметила, что оно дважды запнулось. Но лишь на долю секунды. Это было едва заметно, но точно произошло.

— Тебе не нравится быть тут с идолом, да? — спросила она с ноткой насмешки. Оно загудело в ответ и пошло к ней. Оно было уже в нескольких шагах от нее. — Я живу своей верой, — продолжила она, пытаясь смотреть в его жуткие глаза. — Я верю, например, что он направит меня и не даст смотреть туда, куда не нужно.

Узкая конечность потянулась к ней. Она лишь подняла кинжал в защиту.

— И что его проклятие, хоть и для смертных, навредит и тебе. Проверим?

Фейри был в дюймах от нее, Игрейн сорвала капюшон с идола Скрытого бога.

* * *

Эврард Даррас отлетел по ковру. Его щека была растерзана, его плечо оставило кровавый след на ковре. Это напоминало детский рисунок рядом с изящными кровавыми следами, что пятнали ковер до этого.

Он закашлялся, кривясь от боли на лице. Прижавшись рукой к стене, опираясь на рапиру, как на трость, он заставил себя подняться на ноги. Он плохо обходился с мечом, но тот и без того пострадал за последние пару минут.

Она появилась из коридора, в воздухе запахло цветами. Изящная, с волосами цвета осени, одеянием из листьев, глазами из коры и пальцами из шипов. Она смеялась, и звук был шелестом ветра среди ветвей.

За окнами ревел гром, парируя ей.

— Скажи хоть, — прохрипел Эврард, — что мне досталась самая красивая из вас, потому что я этого достоин.

Шипы роз обвили меч, который он едва успел поднять, царапая сталь еще сильнее. Он был умелым дуэлянтом, но даже не пытался отбиваться, ведь знал по собственному опыту, что обычный меч не навредит существу.

Нужно действовать иначе.

Прутья с шипами отступили, готовясь к новой атаке, и он бросил рапиру следом за ними. Он не навредил, но это заставило ее отступить на шаг. Этого мига хватило, чтобы Эврард дотянулся до мечей, которые лежали грудой, к которым он и пытался подобраться с каждым шагом и падением.

Оружие было слишком толстым для рапиры. Это был длинный меч.

Странно, что клинок сиял тускло, это был не блеск стали.

— Это сделали, — сказал он, вытирая кровь с губ, — после нашей стычки с Ируоком в прошлом году.

Существо зашипело, услышав имя, и звук напоминал треск ветки.

— Так что тут святой символ. И это железо. Чистое.

Он взмахнул мечом пару раз и занял защитную стойку.

— Попробуем снова?

* * *

Дождь превратил золу и пепел в густую пасту, что липла к ногам, смешивалась с грязью и хлюпала. Ручьи с сажей стекали по деревянному скелету — части еще стояли — и были черными в свете луны и фонарей.

Запах жареного мяса и алкоголя ощущался даже среди сильного запаха недавнего пожара.

— Мы отстроимся? — спросила Робин в сотый раз, выдавливая слова сквозь всхлипы, делая медленные шаги.

Фостин уже придерживала возлюбленную за талию, помогая ей идти среди развалин «Дерзкой ведьмы». Она прижала Робин к себе.

— Конечно. Ты слышала Шинс. Будет лучше, чем было!

— Но не будет так, как было!

— Не будет, — Фостин повернула Робин, чтобы обнять ее обеими руками. Они смотрели друг на друга, дрожащие, промокшие, волосы прилипли к головам из-за дождя, а потом они крепко обняли друг друга. — Не будет, любимая. Но ничто уже не будет прежним.

Робин всхлипнула в ответ, но кивнула в плечо женщины.

В дальнем конце развалин ждала Шинс, обвив себя руками, глядя намеренно в пустоту. Она щедро дала паре побыть наедине, но она, на самом деле, почти забыла, что они были тут, почти забыла, где была.

«Ведьма» занимала большое место в ее сердце, но она обсуждала кое-что важнее. В отличие от ее друзей неподалеку, она дрожала не от холода.

— …я не хочу! — она не должна была уметь кричать под нос, но она говорила так тихо уже долгое время, так что научилась трюкам. — Боги, Ольгун, ты — часть меня! Это как просить меня отдать мое чувство юмора или легкие… Не знаю… как лишить меня знаний или воспоминаний. Но ты… — она была рада дождю, он не только скрывал слезы от Робин и Ольгуна, но и позволял ей отрицать, что она плакала. — Нам везло последние годы, и мы знаем это. Если со мной что-то случится… О, хватит! Это возможно! На прошлой неделе, если бы не пришли Ренард и Игрейн… — она сжала себя сильнее, пока не захрустели ребра. — Я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Я все равно умру. Не в ближайшее время, но все же. Но ты? Ты должен идти дальше. Ты должен жить вечно. Я не… ты не можешь лишиться этого. Я не могу… — она зря притворялась, что держится, ее всхлипы чуть не заставили ее согнуться. — Я не могу быть причиной, по которой ты потеряешь это. Мы говорили об этом с самого начала. Мы знали, что это должно произойти, — каждая буква была усилием, она едва могла стоять от этого. Ее горло так сдавило, что она подумывала, что Ольгун что-то делал с ней, пытался помешать говорить. Но она знала, что он не стал бы так делать. — Мне нужно это сделать. Ради тебя! Пойти к Сикару и…

Перед ней появились четкие картинки. Она видела все хорошие мгновения жизни с Ольгуном. Все победы и радости. Все удобства.

А потом боль одиночества, какую она не знала, что было больше, чем пространство между звездами на ночном небе.

Он был готов рискнуть смертью — бессмертный хотел убрать одну руку с вечности — чтобы остаться с ней.

Это было слишком. Что-то в ней растаяло.

— Конечно, ты сейчас так думаешь, — всхлипывала она. — Но через десять лет? Сто? Тысячу?

Его хватка стала сильнее. Она ощущала, как он вплетался в ее воспоминания и мечты, обвивал ее душу. И, несмотря на слезы и уверенность, она невольно покачала головой и улыбнулась.

— Ладно, ладно! Пока решать не будем. Еще есть время. Я пока из команды не ухожу.

Ее улыбка стала шире от вспышки радости в ней.

— Точнее, я пока тебя не выгоню. Большой ребенок, — она рассмеялась, хоть еще минуту назад сомневалась, что сможет это сделать, из-за его реакции.

За ней кашлянули два женских голоса, едва слышные из-за дождя.

— Давно вы там? — спросила она, чуть покраснев.

Робин шагнула к ней и обняла подругу сзади.

— Достаточно долго, чтобы понять, что ты расстроена. Что случилось?

— Ничего, — Виддершинс повернулась и обняла ее, а потом протянула руку, чтобы Фостин присоединилась к ним. — Все хорошо, — они стояли у могилы старой «Дерзкой ведьмы», и они поклялись, что тут возникнет новая жизнь. — Ладно, хватит! — заявила Шинс, отходя от остальных, фальшиво хмурясь. — Нам не нужно стоять тут всю ночь. Если я промокну еще сильнее, у меня точно появятся жабры. Завтра, или когда дождь закончится, мы вернемся и попробуем понять…

На крыше напротив, скрываясь за ночью и грозой, что-то завыло не голосом человека. А второй крик услышала только Виддершинс. Ольгун кричал от страха из-за грядущего.