— Что случается с шинигами, когда они умирают? — спросила я, опустев.

— Они пропадают, — ответил Шимада. — Это ждет и Шутен-доджи, если мы преуспеем.

На востоке небо стало краснеть.

«Времени мало», — я видела единственный путь для победы.

Ронин схватил О-бэй на руки. Я посмотрела на Шимаду.

— Ты можешь сделать меня шинигами, Шимада-сама? Времени хватит?

— Кира! — охнул Широ.

— Другого выбора нет, — я встала на ноги. — Я не позволю жертве О-бэй быть напрасной.

Широ вскочил.

— Мы найдем другой способ…

— Какой, Широ? — я взяла мешок осколков и тряхнула им. — Кусанаги но Цуруги не восстановить, кровавая луна восходит. Выбора нет. Времени нет.

— Это не значит, что нужно отдавать жизнь! — крикнул Широ, вена пульсировала у него на лбу.

— Хватит, — Шимада встал между нами. — Я согласен с твоим стражем храма, Кира. Даже если бы времени хватало, победа над Шутен-доджи не стоит твоей жизни. У нас есть другие варианты.

— И что нам делать? — холодно сказала я.

— То же, что и пятьсот лет назад, — Роджи скрестила руки на груди. — Мы убежим.

— Куда? — я не знала, что потрясло меня больше: то, что Роджи могла бросить нашу миссию, или что она могла быть связана с нынешним состоянием Кусанаги но Цуруги. — Не важно, куда мы пойдем, Шутен-доджи найдет нас.

— Тогда мы продолжим бежать, — Широ схватил меня за руку. — Я не буду сидеть тут и смотреть, как ты погибаешь, Кира. Моя работа — защищать храм. Ты — его бьющееся сердце. Если ты умрешь, я не только не выполню клятвы, но и подведу того, кто для меня важнее всего в этом мире.

Слова пропали. Я открывала и закрывала рот, как кои, словно Широ лишил мир вокруг нас воздуха. Я не могла ответить умно или дерзко, гнев сдувался, жар рос во мне.

— Как нам защитить храм, если мы его бросим? — прошептала я ему.

Он сжал мои ладони.

— Сначала меч, потом храм.

Я поджала губы, мне не нравилось, что в его словах была логика. Если мы покинем храм, его растерзают ёкаи Шутен-доджи, но если мы не защитим Кусанаги но Цуруги, потеря храма будет не важна. Как и все остальное.

— Жаль прерывать тошнотворный момент, — Роджи сидела на краю крыши на корточках, — но идти нужно сейчас. Луна восходит.

Полоска красной луны появилась на востоке. Шинигами повернули головы в унисон, словно ощущали ее энергию.

— Роджи права, нужно уходить, — сказал Шимада. — Разделимся. Встретимся в гостинице «Красная слива» в Нижнем Токио, мы с Роджи будем охранять жрицу.

Другие шинигами скрылись в тенях. Даже Кику спрыгнул с крыши, бормоча что-то про Шутен-доджи. Широ поцеловал меня в лоб.

— Скоро увидимся.

— Ты не идешь с нами? — я смотрела то на него, то на Шимаду.

— Кто-то должен присмотреть за Они-чаном, — сказал Широ с улыбкой.

— Лучше двигаться по одному, — сказал Шимада. — Но мы не можем так рисковать с осколками Кусанаги.

— Идемте! — Роджи повела меня к краю крыши. — У нас нет всей ночи.

Я спрыгнула на землю и уловила мерцание света. Золотистый призрак стоял на веранде, одетый в изящное красное кимоно. Ее девять длинных хвостов ниспадали за ней пушистым подолом. Она источала тепло и доброту, почти как щит, который защитил меня при Сумеречном дворе, или огонь, который срывался с моих пальцев в Железном замке.

— Кузуноха? — прошептала я.

Она с улыбкой поманила меня. Воздух мерцал вокруг меня. Время замедлилось. Роджи замерла в прыжке с крыши, словно кто-то нажал на кнопку паузы, пока она двигалась. За мной летел в прыжке Они-чан, Широ замер на носочках посреди шага.

Я повернулась, дух кицунэ пропал за углом.

— Стой! — я побежала за ней, следовала за золотыми углями, остающимися за ней. Они вели меня к зияющему рту мотомии, который теперь был в тени.

Угли вели в темный подвал.

Я быстро оглянулась, но решилась и прошла внутрь.

Тридцать три

Храм Фуджикава

Киото, Япония

Погреб был пустым.

Золотые угольки Кузунохи летали в воздухе, шипя. Шепот звучал из одного из углов комнаты. Я повернулась туда, и что-то пробежало между моих ног. Пульс трепетал в горле. Я потянулась за катаной, поздно вспомнила, что потеряла ее в бою на крыше.

— Кто там? — я отпрянула, когда шепот стал четким в моих ушах.

— Изгой.

— Неудачница.

— Позор.

— Малявка.

Что-то двигалось сбоку. Оно хрипло вдохнуло и получило облик в углу. В тусклом свете я могла едва разобрать неровный край юбки в складку и длинные спутанные волосы. Голова дернулась влево, тело шагнуло вперед, от движений суставы словно выворачивало. Ее голова покачнулась на плечах, и стало видно черные дыры на месте глаз. Темная маслянистая субстанция текла из глазниц и красила ее щеки в черный.

— Ты никогда не найдешь свое место… — простонал призрак голосом Аяко.

Я отпрянула.

— Мне не нужно искать место, не с таким монстром как ты.

Второй голос добавил:

— Ты не можешь сражаться… Кира… — я повернулась, существо выбралось из колодца, это было бледным, с волосами в грязи и лисьими ушами. Его взгляд без зрачков заставил мою душу сжаться.

— Это не правда, — сказала я ему, сжимая кулаки по бокам. — Ты знаешь, что меня постоянно тренировали…

— Ты — позор семьи, — призраки родителей появились у двери погреба, бок о бок, их темные глаза не были живыми.

— Только я оберегаю наследие семьи, — сказала я, повернувшись к ним. — И я старалась быть благородной дочерью.

— Благородной? — прошипел кто-то. Я повернулась и поразилась при виде О-бэй за мной. Она шагнула вперед, впиваясь в меня невидящим взглядом. Она сказала обгоревшими губами. — Не было чести в том, как ты позволила мне умереть.

Шестой голос прозвучал во тьме:

— Или в том, как ты пряталась в погребе, пока Ибараки забирал мою жизнь, — дедушка вышел из теней, масло текло из его пустых глаз. — Ты бросила меня умирать, трусиха. Ты не заслуживаешь моей фамилии!

Эти слова меня задели, вонзились между ребер и пронзили сердце. Я закрыла глаза. Мое горло сжалось.

— Я сделала то, что ты просил, дедушка, — но слова звучали шепотом. Колени дрожали. Эхо дрожи было в костях и черепе. — Прости. Мне так жаль.

— Ты — тяжкое бремя, Кира, — сказал Широ.

— Позоришь себя и нашу школу, — рявкнула Аяко.

— Я жалею, что ты родилась, — сказала мама.

Они приблизились, скрипя суставами. Я подняла взгляд, когда не-мать сжала мое плечо, вонзила сломанные ногти в мою плоть.

— Ты — изгой.

Призраки окружили меня.

— Ты — неудачница.

Их ладони опустились на мою голову, плечи, руки.

— Ты недостойна своего имени.

Они говорили теперь одним голосом. Чем больше я его слушала, тем больше понимала, что он звучал как мой. Он рвал воздух в комнате, и было сложно дышать. Их ногти рвали мою плоть, тянули вниз. На колени.

— Ты уже проиграла, — шептали они мне. — Сдавайся.

— Нет, — сказала я. Слово было маленьким и хриплым. Я сглотнула, сосредоточилась на сияющем угольке Кузунохи. Я покачала головой и сказала. — Нет, — уже сильнее. Я сжала рукав, оторвала ткань, открывая браслет. Металл пылал, отгоняя тени. Призраки закричали, закрывая лица руками и взрываясь облаками черной пыли. — Меня зовут Кира Фуджикава, — сказала я безымянному существу перед собой. Пыль подняла с земли и стала обретать новый облик. — Я — не позор, пока еще встает солнце, и твои слова это не изменят.

Когда пыль улеглась, я увидела перед собой свое лицо. Глаза существа были как спины черных жуков. Она поманила меня, прося присоединиться к ней у пустого алтаря. Я шагнула вперед, выдерживая ее странный бездушный взгляд.

— Я не стыжусь того, кто я, — сказала я ей, сняла осколки Кусанаги но Цуруги со спины и опустила на алтарь. — Уже нет.

Не-Кира закрыла глаза и склонила голову. Она рассеялась пылинками, тьма улетела, оставив после себя сияющее существо. Я прищурилась, прикрыла глаза рукой.

Во тьме погреба Кузуноха сияла как золотая звезда. Парящая корона из лучей солнца была на ее макушке. На ней было многослойное золотое кимоно эпохи Хейан, и ее белоснежные волосы ниспадали с головы длинным ровным плащом. Мой рот раскрылся, и я низко поклонилась, чтобы не выглядеть как дура.

— Ты не можешь владеть Кусанаги по Цуруги с тьмой в душе, — сказала Кузуноха, ее голос был высоким, напоминал флейту. Она махнула на алтарь, и ткань развернулась, шелк ровно лег по ее приказу. Осколки меча взмыли в воздух и соединились, но не слились в целое.

— И не могу владеть разбитым мечом, — я осмелилась посмотреть ей в глаза. — Как мне сделать Кусанаги но Цуруги целым снова?

Кузуноха улыбнулась, наполняя мое сердце теплом летнего дня.

— Дитя, ты носила ответ с собой годами.

— Я не понимаю.

— Нет?

— То, что я носила… — я притихла и подняла левую руку. Мой рукав сдвинулся, открывая браслет. Я знала звенья наизусть — прыгающие тигры, цветущие хризантемы, дракон в полете. Но два звена были как солнце, один амулет был солнцем, выглядывающим из тумана, другой изображал лучи, сияющие из пещеры. От времени поверхность потемнела, но золото мерцало на краях. — Это не амулеты, — я сняла браслет с запястья. — Это менуки для рукояти Кусанаги но Цуруги, да?

Улыбка Кузунохи стала шире. Мои ладони дрожали, я оторвала другие звенья. Дедушка говорил защищать браслет жизнью, но не говорил, что звенья были не просто священными, а божественными. Он знал? Или тайна потерялась со временем?

Кусанаги но Цуруги парил над алтарем. Я благоговейно вставила менуки в рукоять под шелковые нити, обвивающие ее. Я отошла, а у кончика клинка появился жидкий свет. Он впитался в тупой край, заполнил трещины, змеился венами золота по клинку. Ржавчина осыпалась, может, ее сдуло дыхание ками. Рукоять стала как новая, на ней виднелись птицы, цветы и два солнца украшали гарду.

Звездочка пролетела от кончика к рукояти, и клинок стал острым, как лезвие.

Кузуноха прижала ладони под клинком и рукоятью, подняла меч и протянула мне с неглубоким поклоном. Я приняла его из ее рук, поклонилась ниже.

Я встала, и она пропала.

— Спасибо, — прошептала я во тьме. — Я не подведу тебя, Кузуноха.