- За тобой иногда забавно наблюдать, неразумное существо, - насмешливо прокомментировал её мысли даарнианин. – Столько противоречия.

- Отпусти меня, раз я неразумное существо! С неразумными это называется зоофилией!

- Ладно, - ответил даарнианин, но вместо того, чтобы отпустить Нилу, обеими руками нежно очертил контур её лица и медленным движением высунул свой гипнотизирующе длинный, разветвляющийся на несколько отростков язык, устремляя его ко рту землянки.

Он наклонился к ней, и свет костра озарил его лицо.

- Даарн, потому что часть меня всегда неразрывно связана с Даарном. Ты заблудилась в моих снах.

Ну конечно, и как она раньше не догадалась! У этих её последних снов был один скрытый фундамент, одна основа, одна канва, они как бусины нанизывались на невидимую прошивающую их нить. Ту же живую «нить», что всегда собирала вокруг себя «ожерелье» чужих разумов, превращая разрозненные элементы в одно целое, большее просто сумма частей. Но почему же Лле кажется ей таким странным, узнаваемым, но неизвестным, другим?

Нила не успела обдумать эту мысль: Лле приник к ней в хищном поцелуе, проникая в её рот своим змеевидным языком и сбивая, смешивая её размышления и осознание своего «я» яркими ощущениями. Меняющийся, многослойный телекинез обхватил её, словно тысяча рук разной конфигурации, разной поверхности, фактуры: от нежного пуха, щекочущих перьев, ласкающего ветерка до холодящей металлической твёрдости, угрожающе сжимающей её мягкую кожу. Пользуясь тем, что обездвиженная Нила не могла пошевелиться, телекинетические поля, изменив свою плотность до проникающей, едва ощущаемой рябью проникли под кожу, внутрь её тела, двигаясь почти незаметно, ускользающе, будто невесомая ласка с изнанки реальности. Восприятие разрывало потоком ни на что не похожих импульсов, одна ошибка в балансе плотности телекинетических полей со стороны псионика – и Нила бы лишилась кусков собственной плоти, но Лле никогда не допускал подобных ошибок. Не убирая своих вечных щитов, Аму сделал их полупрозрачными, и землянку затопило чужими ощущениями и иной, выворачивающей наизнанку страстью, затмевающей целый мир вокруг, а затем Лле влился в неё своей менталкой, окончательно смешивая их в подобие единого существа, и от восприятия Нилы остались лишь разрозненные фрагменты, фиксируемые её памятью словно скачущее слайд-шоу.

В такие минуты Нила обычно инстинктивно вцеплялась в своего инопланетного партнёра всеми конечностями, но сейчас яд плотоядного растения всё ещё держал её в невидимых тисках, и девушка могла обнимать Лле только ментально, всеми устремлениями своих мыслей, точнее тем, что от них осталось. Да и вслушиваться в восприятие Лле было всегда гораздо интереснее, чем сосредотачиваться на своих ощущениях, впрочем, Аму быстро надоедал нилин «режим зеркала», и его желание живых реакций иного существа перераспределяло грани их растворения друг в друге таким образом, чтобы оставалось пространство для собственных ощущений сознания и тела землянки. За всё время, проведённое с Лле, Нила научилась очень быстро растворяться, подстраиваясь и отказываясь от собственного «я», быстро «собираться» обратно, относиться к этому постоянному перестраиванию мышления и восприятия как к норме, шустро ориентироваться в изменяющихся границах своего самосознания и никогда не сопротивляться всем тем ментальным манипуляциям, которые производил с ней сверхдаарнианин: последнее было бы не только бесполезно, но и очень больно.

Жажда любовного слияния псионика ощущалась столь же подавляюще, как и его голод тогда в лесу, во время охоты на зверя, - сила этих желаний заставляла содрогаться где-то на самой грани ужаса и восторга и сразу же давала ответ на вопрос, зачем даарниане сызмальства учатся тотальному контролю над своими эмоциональными импульсами. Уже само ментальное ощущение этой жажды парализовывало и подавляло, словно проявление дикого и непокорного, превосходящего человека разгула стихии: землетрясения, гигантской цунами, горной лавины или чего-то подобного.

Нила попыталась дёрнуться, когда длинные стеблевидные отростки поползли по её телу: ей показалось на секунду, что она снова оказалась в плену у плотоядного растения из ручья и оно опять тянет к ней свои лианы, чтобы оплести и растворить её плоть. Но это «растение» испытывало желание совсем другого рода: все пять тонких щупалец одно за другим проникли в её женское естество, многократно складываясь и осторожно, чтобы не повредить хрупкую земную плоть, шевелясь, - аналогичный женский половой орган даарниан обладал гораздо большей прочностью, как и их тела в целом по сравнению с человеческими. Дёрнуться не вышло: остатки яда в её крови и телекинез держали крепко, оставалось лишь захлёбываться воздухом от каждого движения пары видимых и тысячи невидимых телекинетических «рук» Лле, обостряющих то наслаждение, что вызывали находящиеся внутри неё гибкие отростки мужского полового органа даарнианина. Они могли двигаться во все стороны, складываться в несколько раз, сплетаться в один более толстый отросток, причём все движения Лле контролировал не хуже движений собственных пальцев. Природа столь щедро наделила даарниан ради размножения: в результате разнонаправленных сложных движений, благодаря повышенной чувствительности внешних покровов «стеблей», небольшие утолщения, находящиеся на протяжении всей длины отростков через равные промежутки, исторгали в момент эякуляции клетки, приводящие к зачатию и последующему откладыванию икры партнёром, играющим женскую роль в половом акте. Зачать от представителя другого вида Нила не могла, да и Лле, насколько она знала, не хотел оставлять потомства, ведь у Аму ни во втором, ни в третьем, ни даже в шестом поколении не мог родиться другого Аму, а обычные даарниане и так в каком-то смысле являлись опекаемыми «детьми» всех представителей их высшей расы.

Нила давно бы полностью растворилась в ощущении удовольствия, исходящего от Лле, но телепат оставлял её сознание «включённым», делая тем самым сладкое сметающее безумие их слияния ещё более острым. Он словно специально доводил её до самой невыносимости, проникая в неё не только своей менталкой и половым органом, но и жутким телекинезом, жадно ловя все грани её бесконечного умирания, так хищно, что Нила краем сознания успела удивиться, подумав вновь, что Лле ведёт себя необычно: чаще всего, когда он переходил к столь интенсивным движениям внутри неё, то акцентировался уже на желаниях собственной плоти, позволяя девушке воспламеняться и сгорать дотла от искр его удовольствия, и в этом было меньше охоты, меньше контроля и пугающего прессинга. Сейчас же Ниле казалось, что это их слияние станет последним для неё, что её просто раздробит на части и окончательно уничтожит яростным накалом страсти и этим выворачивающим ощущением под кожей, всего одно лёгкое движение телекинеза или резко распрямляющееся щупальце внутри неё – и экстаз любви вольётся в экстаз смерти, а мир вечных винных сумерек впитает её кровь. Страх мерцающе вспыхивал на грани восприятия, привычно подавляемый, – следуя постоянным просьбам Лле, Нила привыкла всегда бороться со страхом, стараясь снизить дискомфорт для даарнианина, - но сейчас Аму не реагировал на него, не старался избавиться или утопить его в нежности, а под конец и вовсе настолько пугающе и сильно обхватил тело землянки, что Нила отчаянно закричала мысленно, уступая иррациональной животной панике и чувствуя сжимающие её нутро спазмы. Крик просочился наружу жалобным стоном, а оргазм, как обычно подхваченный и продлённый Лле искусственно, – даарнианам требовалось для эякуляции более продолжительное и интенсивное давление содрогающихся в спазмах стенок – показался Ниле агонией умирания, почти больно раз за разом сжимающей больше не повинующееся ей тело. Она успела услышать такой чуждый земному уху хриплый стон-выдох Лле, намекающий на то, что рудиментарные голосовые связки у даарниан всё ещё имеются, и тут нервную систему Нилы окончательно перегрузило яркой вспышкой экстаза Аму, будто звезда взорвалась прямо в голове, и девушка потеряла сознание.

Очнулась Нила от приятных тёплых волн, расходящихся по её телу. Не сразу она поняла, что лежит на боку лицом к костру, чьё осязаемое тепло концентрируется вокруг неё благодаря хитро расставленным невидимым телекинетическим щитам. Тело внутри слегка ныло, как после интенсивных упражнений. Девушка чуть шевельнулась и обнаружила две вещи: во-первых, паралич прошёл, а во-вторых, сзади к ней плотно прижимался серый гуманоид, пряча лицо где-то в её волосах.

- Я думала, умру, - протелепатировала Нила сквозь волны накатывающей неги. – Ты мне кажешься непохожим на себя, я даже не узнала тебя сразу. Это потому, что я нахожусь в твоём сне, Лле?

- Для меня это не совсем сон, неразумное существо, - отозвалось мысленное присутствие внутри её разума, до поры такое же неощутимое, как и серокожее создание сзади. – Как можно было подумать, что я убью тебя во время соития?

От ворчливого, хоть и через довольные интонации истомы, тона Нилу вновь пронзило странным ощущением узнавания-неузнавания.

- Ну же, думай. Прямые ответы ты можешь получить, только проснувшись. У меня. Но не здесь и сейчас. Не у меня.

Странные интонации противоречивой мыслеречи даарнианина натолкнули Нилу на ответ.

- Ты другая тень! – подпрыгнув, сообщила она. – Ты Лле, но другой Лле. Чёрт, не знаю, как сказать.

- Другой аспект Лле, - сообщил инопланетянин, положив свою серую руку с длинными пальцами на нилино бедро: серое на белом выделялось ярким контрастом в неровном свете костра.