Глава 5
Изредка люди рождаются с достаточно высоким испусканием, но с низкой ёмкостью. Эта черта появляется не чаще, чем у одного человека из сотни. Рождённые с нею не осознают её наличие до наступления половой зрелости, когда их тела начинают становиться взрослыми, хотя время от времени она проявляется даже раньше. Основная черта, обнаруживаемая в людях с высоким испусканием, известна в народе как «взор». Это относится к их способности ощущать и видеть вещи, имеющие чисто магическую природу. Иногда у этих людей проявляются экстрасенсорные способности или другие формы предвидения и ясновидения. Большинство из них становятся мистиками, прорицатели и гадалками. Некоторые вступают в духовенство или жречество различных религий, поскольку их способность позволяет им направлять силу их богов. Так рождаются легенды о «святых». Таковой, вероятно, стала бы и моя участь, если бы не вмешались судьба и моё собственное интеллектуальное любопытство.
Моя аудиенция с Герцогом прошла примерно так, как я и ожидал. Он не придал значения тому, что я спал допоздна, списав это на «юношескую невоздержанность», но я всё же был уверен, что разочаровал его. В любом случае, он позаботился о том, чтобы я был в курсе, что и он, и Герцогиня собирались преувеличивать мой социальный статус. Как Марк уже говорил ранее, я должен был представляться путешествующим учёным, и избегать вопросов о том, какое именно место я занимаю в обществе; со своей стороны, они будут отводить вопросы высказыванием о том, что я был каким-то дальним родственником.
Оглядываясь назад, я не могу не подивиться их беззаботности в введении такого количества людей в заблуждение насчёт моего социального положения. С точки зрения сына простого кузнеца это кажется невероятным, но когда я рассматриваю это с их высокого положения, это представляется немного более осмысленным. Для них это было буквально мелочью — Ланкастеры уступали по рангу лишь самой королевской династии. Кто стал бы им перечить? Кто станет сомневаться в ранге безвестного учёного? И если правда всплывёт, то что с того? Они могут списать это как мелкую шутку, и в худшем случае кого-то рассердить. Меня же, с моей стороны, это всё пугало до усрачки, и я чувствовал себя так, будто моя шея лежала на плахе.
Освободившееся после полудня время я потратил на то, чтобы продолжить чтение и немного поэкспериментировать. Одной из наиболее интересных вещей, которые Вестриус усвоил в самом начале своего обучения, было заклинание для погружения кого-либо в магический сон. Судя по всему, это был простой трюк, и ему рано учили из-за его общей полезности. Его можно было использовать для защиты от людей и зверей, или чтобы выбраться из деликатных ситуаций. Оно также обладало преимуществом правдоподобного дезавуирования, если все свидетели попадали под его эффект. Груммонд подчеркнул для Вестриуса, что заклинание не подействует на «стоиков», но я пока не обнаружил, что это значило.
Я отправился на поиски подходящей цели для экспериментирования. Вначале я рассматривал Маркуса или Дориана, но отложил эту мысль. Я всё ещё не был уверен в своих способностях, и не хотел рисковать введением их в какую-то перманентную кому. В итоге я сел у окна, и пытался заставить заснуть птиц. Моей первой целью был чёрный дрозд, столь любезным образом приземлившийся на подоконник.
Я сосредоточил свою волю, и посмотрел на птицу:
— Шиба́л, — и она потеряла сознание, будто кто-то попал в неё метко брошенным камнем. Я понаблюдал за ней несколько минут, чтобы посмотреть, не проснётся ли она. Не проснулась. Заклинание должно было длится немалое время, в зависимости от того, насколько много его творец вкладывал в него силы, но я понятия не имел, являлся ли фактором размер существа. Я попытался разбудить птицу громкими звуками, но она упрямо продолжала спать. Я был весьма уверен, что это не было нормально для спящих птиц. Наконец я взял её в руки, и убедился, что она всё ещё дышала. С птицей на вид было всё в порядке, за исключением её очень крепкого сна. Я попытался потрясти её немного, а потом потыкал её пальцем.
— Ай! Блядь! — воскликнул я, когда птица немедленно проснулась, и клюнула мой палец. Она несколько минут летала по комнате, пока я преследовал её, пытаясь отогнать её к открытому окну. Наконец она нашла выход, а я сел подумать о том, чему научился. Я определённо не буду приносить в комнату ещё каких-нибудь птиц, палец мой до сих пор болезненно пульсировал.
Я решил попробовать ещё раз, на этот раз на чём-то подальше. Я заметил кружившего в небе ястреба:
— Шибал, — произнёс я. Птица дрогнула на миг, но быстро пришла в себя. Я не был уверен, было ли это из-за расстояния, или её было труднее усыпить потому, что она была в полёте. Я мысленно погрузился в себя, и сосредоточил своё внимание на птице:
— Шибал! — сказал я с нажимом. Ястреб камнем упал вниз. Я скорее не услышал, а почувствовал «хрясь», когда он ударился о каменный двор. «Етить! Я его убил». Я быстро отошёл от окна, чтобы никто не увидел меня, и не связал со случившимся. Рассказ о сожжении колледжа в Албамарле оставил на мне глубокий отпечаток.
В дверь постучали, и я вздрогнул. Никто ведь не мог увидеть ястреба, и успеть подняться сюда? Я открыл дверь, и обнаружил стоящего за ней Дориана.
— Тебе нужно спуститься через несколько минут, Морт. Прибыли первые гости, и Марк хочет, чтобы ты поприветствовал их вместе с ним, — сказал он, оглядывая комнату. Кровать всё ещё была в беспорядке, а подушки — разбросаны. — Похоже, что ты уже стал заводить дружбу с уборщицами.
Я задумался на миг, не говорил ли он с Марком.
— Дориан, ты же мне доверяешь, верно? — сказал я, и затянул его в комнату, захлопнув дверь.
— Ну, конечно. Ты помнишь тот случай, когда вы с Марком вытащили меня на ферму старика Уилкина, чтобы помочь вам воровать тыквы?
У него была милая привычка повторять при любой возможности истории из нашего детства — или раздражающая привычка, в зависимости от обстоятельств.
— Да, да, иди сюда, присядь на секунду, — подтолкнул я его к дивану.
— Вы с Марком сказали мне, что используете тыквы, чтобы напугать до смерти… — продолжил он рассказывать. Обычно я был бы не против, но эту историю я слышал уже дюжину раз, и у меня на уме были другие вещи.
— Шибал, — с серьёзным видом произнёс я. Ничего не произошло.
— …Сэра Келтона, пока он стоял той ночью на страже, — продолжил Дориан, ничуть не сбившись. Возможно, это было потому, что я пристально смотрел на него, и он думал, что я его слушаю. Мои мысли прервал новый стук в дверь.
В дверях стоял Бенчли, камердинер Марка:
— Его Благородие подумал, что вам может потребоваться помощь, чтобы привести себя в порядок, — сказал он. Полагаю, Пенни передумала насчёт одевания меня, или, возможно, передумал Марк.
Внезапно мне в голову пришла мысль:
— Вообще-то, Бенчли, я уже одет как положено, но ты мог бы помочь мне с кроватью. Я понятия не имею, как вернуть одеяло и подушки в прежнее положение, — махнул я в сторону зоны бедствия, которую я называл кроватью.
Бенчли слегка выпрямился, и я осознал, что, вероятно, оскорбил его, поскольку такая работа обычно была уделом горничных. Он же, в конце концов, был «джентльменским джентльменом». Однако он попридержал язык за зубами, и подошёл, чтобы поднять одеяла. Я внимательно наблюдал за ним, выбирая момент. Между тем Дориан прекратил рассказывать, и смотрел на меня со странным выражением на лице — он знал: я что-то замыслил.
Как только Бенчли наклонился над кроватью, чтобы расправить одеяло, я произнёс: «Шибал». Он повалился на матрас, будто ему врезали по голове.
— Мать честная! — встал Дориан, уставившись на Бенчли, потом посмотрел на меня с открытым ртом. А потом беззвучно прошептал «Что ты наделал?», будто нас кто-то мог подслушать. Если честно, я люблю Дориана наполовину за его чересчур серьёзные выражения лица.
Следующие несколько минут я провёл, объясняя то, что я сделал. К чести Дориана, он не перебивает, в отличие от Марка. Он внимательно слушал меня, и его глаза расширялись всё больше по мере того, как я говорил. Моя демонстрация определённо привела его в состояние крайнего беспокойства, но другое качество, за которое я люблю Дориана — это его глубокая верность.
— Мне лучше постоять на страже в коридоре, чтобы никто не вошёл, — приглушённым тоном сказал он. Я попытался убедить его, что в этом не будет необходимости, поскольку в комнате не было ничего более преступного, чем спящий слуга, но если он вбил себе в голову какую-то мысль, то её из него уже не вытрясешь.
Когда он покинул комнату, я подошёл к Бенчли. Моей первой мыслью было разбудить его, встряхнув, поскольку именно это и сработало на птице, но потом я решил, что мне следует использовать эту возможность, чтобы получить из моего эксперимента побольше информации. Сперва я попытался кричать, что не сработало, но заставило взволнованного Дориана вернуться из коридора.
— Что ты делаешь? — беззвучно прошептал он.
— Ничего, возвращайся в коридор, — беззвучно прошептал я в ответ. Бог ты мой, он и меня этим заразил! Дориан опять вышел, и я решил мягко потрясти спящего камердинера. Через некоторое время мне пришлось затрясти его энергичнее, поскольку, судя по всему, я ввёл Бенчли в глубокий сон. Это тоже не сработало. Наконец я сходил к туалетному столику, и взял с него тонкую булавку. Я никогда не был уверен, зачем нужны были эти штуки, но сейчас дна из них пригодилась.
— Гах! — издал чрезвычайно неджентльменский звук Бенчли, и сел на кровати. Я быстро спрятал булавку, которую только что втыкал в его пятую точку. — Что со мной произошло? — спросил он, выглядя совсем сбитым с толку.
— Похоже, что ты упал в обморок, Бенчли. Как думаешь, может, ты в последнее время работал слишком усердно? Тебе не помешало бы больше отдыхать, — сказал я, изо всех сил стараясь выглядеть обеспокоенным его самочувствием, и мягко толкая его к двери.