Изменить стиль страницы

Глава 12

Исторически боги и волшебники были главным образом антитетичны друг другу, учитывая то, что они обычно воплощали в себе противоположные философии — «покорность» и «свободу воли» соответственно. Волшебники редко имеют какие-то дела с небожителями и высшими силами, будучи едва ли заинтересованными в том, чтобы жертвовать своими собственными целями. Однако обратное не всегда верно — боги всегда очень интересовались волшебниками из-за их способности предоставлять то, чего не может предоставить ни один направляющий. Боги ограничены тем фактом, что они располагаются в иной грани бытия. Хотя направляющий может предоставить им отдушину в наш вещественный мир, он не может предложить им вход. Акт создания портала, через который могут соединяться различные грани, требует много силы с обеих сторон разделяющей миры бездны. Единственный известный случай, когда волшебник по собственной воле сговорился с богом для осуществления подобного, привёл к разрушению, которое историки называют Расколом. Тёмному богу Ба́линтору было позволено пересечь бездну, и его действия здесь почти разрушили наш мир. Точно не известно, как именно предки в конце концов его остановили, или как принудительно изгнали обратно в полагающуюся ему грань.

Еретик Маркус,
«О Природе Веры и Магии»
Сын Кузнеца

Уже почти стемнело, когда я достиг Ланкастера, но так случилось, что Марк и некоторые гости как раз в это же время заезжали обратно. После полудня, когда меня уже не было, они ездили на соколиную охоту, что меня совершенно устраивало. С меня уже хватало «культурного» общества, и проведённый с родителями день был приятной передышкой. Я был погружён в свои мысли, всё ещё переваривая то, что узнал о моих «других» родителях, поэтому я лишь небрежно махнул остальным, и отправился возвращать лошадь Лорда Торнбера.

Выходя из конюшен, я снова встретил их, во дворе. У Марка на плече сидел гордый сокол, и в своей охотничьей кожаной куртке он выглядел молодым дворянином до мозга костей. С ним по-прежнему были Стивен Эйрдэйл, Дэвон и Элизабет Малверн. Полагаю, другие его спутники уже оставили своих лошадей на попечение конюхов, и пошли умываться.

— Хо! Мордэкай! Посмотри на мою добычу!

Он как всегда сохранял юношеское процветание. Я не мог не найти его энтузиазм заразительным. Подойдя, я позволил ему показать мне содержимое его охотничьей сумки. У него была недурная коллекция маленьких птиц, и, глядя на смертоносную красоту ястреба, которого он нёс, я не был удивлён. Увидев это, я почувствовал себя немного менее виноватым в случившемся на днях случайном «убийстве» ястреба. Птицы мира, ликуйте! Мордэкай, истребитель ястребов, трудится, чтобы поквитаться за вас.

— Куда ты сегодня запропастился, Мордэкай? Я не смог тебя найти утром, — спросил мой друг.

— Мои извинения, я ощутил внезапную потребность в свежем воздухе, и одолжил у Лорда Торнбера лошадь, — невинно ответил я.

Дэвон выбрал этот момент, чтобы дать нам ощутить своё присутствие:

— Ездили навестить кузнеца, Мастер Элдридж?

Это застало меня врасплох:

— Вообще-то я действительно ездил в ту сторону. Почему вы спрашиваете?

— Да просто так, — ответил он с ясно слышимой усмешкой. — Как ваш батюшка? Здоров, я надеюсь?

Потрясённый, я не мог найти ответа. Искусных слов здесь было недостаточно — я мог либо солгать, либо признаться в своём обмане. Марк моим колебаниям подвержен не был:

— Что на тебя нашло, Дэвон? Или ты просто по своему обыкновению упражняешься в том, как быть грубым ослом?

Дэвон проигнорировал оскорбление:

— Я просто полюбопытствовал. Я слышал, что вот этот наш Мастер Элдридж — на самом деле сын кузнеца, и решил проверить, правда это или нет.

Щёки Маркуса покраснели:

— Я очень не рад тому, как ты обращаешься с моими гостями, Трэмонт, — сделал он ударение на фамилии, чтобы напомнить Дэвону о том, какие за его оскорбление могут быть политические последствия, я полагаю.

Элизабет Малверн попыталась сбросить напряжение:

— Дэвон, тебе не следует уделять так много внимания слухам, которые ходят среди прислуги, ты этим унижаешься. Где ты вообще такое услышал?

— От одной из служанок, Пенелопы — так, насколько я помню, она назвалась, — сказал он, глядя прямо на меня.

— Зачем ей говорить тебе такое? — спросил Стивен.

— По моему опыту, лежащая на спине женщина скажет тебе всё, что ты захочешь узнать, — с плотоядной ухмылкой сказал Дэвон. Ни стыда, ни совести.

Меня затопила ярость. Мир окрасился красным, и видел лишь Дэвона Трэмонта, окровавленного и разорванного у моих ног. Я поднял кулаки, и пошёл на него, приготовившись сделать моё видение реальностью. Я услышал шелест стали, и ощутил острое лезвие у своего горла, что тотчас же меня остановило.

— Я вижу, что ты носишь меч, кузнец. Почему бы тебе не попробовать воспользоваться им? — спросил Дэвон, и глаза его торжествующе сверкнули. Он обучался владению мечом с детства, в то время как я никогда в жизни клинка не держал. Исход мог быть только один.

— Планируешь добавить убийство к своему списку грехов, Дэвон? Ты же знаешь, что он не может победить тебя с мечом, — спокойно и уверенно произнёс Марк. — Лишь трус провоцирует бой, который не может проиграть. Почему бы тебе не попробовать что-то поинтереснее.

Меч Дэвона не шелохнулся, но его уверенность пошатнулась:

— Что ты предлагаешь?

Марк улыбнулся:

— Поскольку ты бросил вызов, позволь Мордэкаю выбрать состязание.

Дэвон поразмыслил над этим немного, затем ответил:

— Что выберешь, мальчишка? — зыркнул он на меня. У меня сложилось чёткое впечатление, что если бы я выбрал состязание, в котором он не мог победить, то он всё равно бы нашёл повод воспользоваться мечом.

— Шахматы, — сказал я. Я почувствовал стекающий по моей спине холодный пот, но выражение моего лица было вызывающим.

— Ты думаешь, что можешь победить меня в джентльменской игре?

— Я вас джентльменом не считаю, — ответил я, но моя более благоразумная сторона вопила, чтобы я заткнулся. Обычно не следует провоцировать человека, держащего острый инструмент у твоего горла.

— Хорошо, — сказал он, и изящным движением вложил меч в ножны. — Но без крови честь не может быть удовлетворена. Почему бы нам немного не побиться от заклад?

— На что вы хотите поспорить? — сказал я.

— Сто золотых марок, — осклабился он, — и если ты не сможешь выплатить долг, то я возьму тебя к себе в качестве крепостного.

Вот теперь я вляпался глубоко, такой суммы я и за десять жизней не заработаю, даже дворянин побоялся бы потерять такие деньги.

— Нет, — послышался низкий голос, — если он проиграет, то его заклад выплачу я, — сказал у нас за спинами стоял никем не замеченный Джеймс, Герцог Ланкастера. — А если он победит, то ты заплатишь, я об этом позабочусь.

Дэвон нашёл свои манеры, и отвесил неглубокий поклон:

— Будет по-вашему, ваша светлость, — сказал он, уже не осмеливаясь оскорбить человека, у которого был гостем.

После этого мы отправились в гостиную солнечной комнаты, где было предостаточно столов. Герцог шёл рядом со мной.

— Надеюсь, ты преподашь этому псу урок, Мордэкай, — сказал он тоном, который предназначался только для общения между нами. Я посмотрел на него, и впервые задумался о том, сколько он для меня сделал. Мальчишкой я никогда не подвергал сомнениям тот факт, что семья Марка желала, чтобы я проводил время с их сыном. Теперь, когда я узнал о своём происхождении, всё это приобрело гораздо больше смысла. Я решил, что постараюсь победить.

Чего Дэвон не мог знать, так это того, что я был, возможно, лучшим шахматистом в Ланкастере. Марк на это и рассчитывал, когда предложил, чтобы я выбрал игру. Самой крупной неизвестностью являлись навыки самого Дэвона, которые, как я подозревал, могли быть достаточно значительными.

— Я постараюсь, ваша светлость, — ответил я ему. — Я также попросил бы вас позднее о приватной аудиенции.

— Не нужно быть таким формальным, Мордэкай, ты сам мне почти как сын, от кого бы ты ни родился, — учтиво ответил он.

— Я как раз о моём рождении и хотел поговорить, — сказал я, и он посмотрел на меня с поднятыми бровями. Затем он кивнул:

— Я ожидал, что этот день наступит, — ответил он, — но давай сперва позаботимся о более насущных делах, — закончил герцог. Марк подошёл ближе, и вопросительно посмотрел на меня. Я покачал головой, давая ему понять, что сейчас не время.

Несколько минут спустя я сидел за столиком напротив Дэвона Трэмонта.

— Почему бы тебе не расставить фигуры, кузнец? — усмехнулся он, будто намекая, что я не знаю их правильное положение. Я без комментариев сделал, как он сказал.

— Похоже, что у тебя не хватает одной фигуры, или ты не знаешь, куда она ставится? — сказал он, когда я закончил.

— Я подумал, что мы могли бы сделать игру поинтереснее, — ответил я. Если честно, то я не уверен, что на меня тогда нашло. Его снисходительное отношение окончательно меня достало: — Даю фору: я буду играть без одной ладьи.

— Ты оскорбляешь меня. Давая такую фору, ты ставишь себя в заведомо проигрышное положение. Я бы предпочёл обыграть тебя в равных условиях, чтобы никто не стал утверждать, будто победу мне дала твоя глупость, — отозвался Дэвон. Он больше не усмехался, его ум напряжённо работал, пытаясь решить, кем я был — хитрецом или глупцом.

— Тогда подсластим заклад, поскольку эта фора может обесценить вашу победу, — сказал я. Меня охватила холодная ярость, и я хотел увидеть, как этот мелочный дворянчик вспотеет: — Как насчёт двухсот марок? А я буду вашим крепостным даже если герцог выплатит мой долг.

Дэвон чуть не дёрнулся, когда я озвучил эту сумму:

— Ты хочешь поставить на кон чужие деньги — возможно, добрый Герцог имеет собственное мнение по поводу твоей безрассудной небрежности в отношении его кошелька, — воспротивился Дэвон. Он бросил взгляд на Джеймса: — Ваша светлость? — спросил он, в ожидании ответа.