Со всей любовью,

Элейна ди'Камерон

Я уставился в никуда. Мой мир распадался на части и формировался заново неузнаваемым мною образом. В письме Элейны было гораздо больше, чем я когда-либо надеялся, и гораздо меньше. Я не могу описать эмоции, которые пробегали по мне в тот момент. У меня для них нет даже названий.

— Это — всё? — наконец спросил я.

— Нет, Мордэкай, есть ещё, — заговорила моя мать. — Твоя мать провела с нами очень мало времени, но она рассказала нам о той ночи, когда она сбежала вместе с тобой, — продолжила она, и пересказала мне всё, что знала. Её речь пару раз спотыкалась, поскольку были в её рассказе вещи, которые было трудно произнести. Нелегко рассказывать кому-то о смерти его родителей, даже если он никогда их не знал.

По ходу её рассказа я начал задавать вопросы. Мы говорили, пока не миновал полдень. Наконец она больше ничего не могла мне рассказать. Мириам Элдридж смотрела на меня покрасневшими глазами, не будучи уверенной, как я теперь могу к ней относиться.

Мои чувства были такими, что я не знал, как их выразить, но некоторые вещи не изменились. Мириам и Ройс Элдридж по-прежнему были моими родителями.

— Мам, перестань так на меня смотреть. Я по-прежнему тебя люблю. Ты всегда будешь моей матерью. Просто теперь матери у меня две, — сказал я, и посмотрел на отца: — И я — всё ещё сын кузнеца, — закончил я. Потом было много обнимания. Мой Папа, обычно очень сдержанный, обхватил нас обоих своими руками.

— Мне нужно идти, — сказал я.

— Что будешь делать? — спросил мой отец.

— Пока ничего — я поговорю с Герцогом, и посмотрю, что он может добавить. Я не собираюсь сходить с ума от жажды мести, если вы этого опасаетесь — я даже не знаю, с чего начать, — сказал я. «Пока не знаю», — добавил я мысленно. Письмо я положил обратно в ларец, но табард оставил себе. У меня на него были планы. Я вышел наружу, и начал седлать одолжённую лошадь. Отец подошёл сзади, когда я начал забираться в седло, и положил ладонь мне на плечо.

— Постой, у меня есть кое-что для тебя, — сказал он, и отвёл меня в кузницу.

— У твоей с собой был меч, когда я её нашёл. Она сказала мне, что это был клинок одного из людей, убивших твоего отца. Она не хотела иметь с ним ничего общего, её собственного меча больше не было, но этот я сохранил, — говорил он, пройдя в заднюю часть кузницы, и вытащил длинный обитый железом ящик.

— Я не оружейник, но даже мне было видно, что клинок был сделан неважно. Я взял металл, и переплавил его на заготовку, — сказал он. Это меня удивило. Обычно мой отец покупал железные болванки в литейных цехах Албамарла. Для маленькой кузницы, вроде нашей, было сложно и дорого осуществлять собственную переплавку. Он на это затратил много усилий. — У меня не было нужных навыков, так что на это ушли годы, но я подумал, что однажды ты можешь захотеть что-то подобное.

Отец открыл ящик, внутри него гнездился меч. Он был простым, прямым, правильной формы, с остро отточенными кромками. Гарда была неброской, но на головке был вырезан герб Камерона. У основания клинка стояло клеймо Ройса Элдриджа. Насколько я знал, это было единственное оружие, которое он когда-либо выковал, если не считать ножей и прочих подобных инструментов. Он не любил насилие.

— Я делал его не для твоей мести. Я сделал его чтобы показать, что даже из пепла злодеяния и трагедии может подняться что-то прекрасное. Я сделал его, надеясь на то же самое для тебя. Используй его для себя — используй его, защищая людей, которые не могут защищаться сами, как это сделал бы твой истинный отец. Не навлеки позор на нас обоих, — сказал он. Потом он снова меня обнял. Дважды за день — он точно начал впадать в маразм. Но я не жаловался.

Он вложил меч в ножны, хранившиеся вместе с клинком в ящике, и отдал мне. Я нацепил его, чувствуя себя неуклюже, поскольку никогда не носил меча, не говоря уже о том, чтобы учиться им пользоваться. После этого я наконец сел верхом, и медленно поехал прочь. Прежде чем пересечь взгорок, который скрыл бы от меня вид на наш дом, я оглянулся. Он всё ещё стоял во дворе, наблюдая за мной. Ройс Элдридж — кузнец, и работа сделала его крепким, но в тот момент он показался мне старым.

Я поехал дальше, к Ланкастеру, среди отбрасываемых сумерками густых теней.