Глава 11

Я в кои-то веки встал рано, и впервые за последние дни я ощутил, будто мои разум и тело находились в гармонии. Я большую часть жизни прожил по расписанию «от рассвета до заката», поэтому засиживание допоздна сильно выбило моё тело из колеи. А ещё у меня был план — вещи, которые надо было сделать. Ощущение осмысленной цели вновь наполнило меня живительной энергией.

Я никому пока не сказал, но прошлым вечером я решил, что сегодня вернусь домой. Я уже начал тосковать по дому. В конце концов, я был просто сыном обычного кузнеца. Политика и интриги придворной жизни действовали мне на нервы. Их я терпеть не мог. Однако я не собирался оставаться на ночь — я намеревался поехать обратно ещё до заката. Мысль, посетившая меня предыдущим вечером, требовала много широко открытого пространства, и я хотел место, где не подниму своим экспериментом панику.

Мой дом идеально подходил для этой цели — вдали от города у нас не было близких соседей, а если кто-то оказался бы поблизости, то кузница часто была источником странных звуков. Но мне придётся заранее объяснить ситуацию моим родителям. Мне нужно было это сделать, даже если бы я не планировал мой «тест». Мой внезапный отъезд оставил родителей в неведении.

Я одолжил лошадь у отца Дориана — так поднималось меньше вопросов — и поехал домой. Дорога заняла у меня почти час, но погода была хорошей, а у верховой лошади, на которой я ехал, была гладкая поступь. К тому времени, как я добрался до цели, я пришёл в хорошее настроение. Моим единственным беспокойством было то, как мои родители отреагируют на мои новые способности. Я весьма уверен, что не каждый день у ваш сын приходит домой и говорит, что у него развились способности к магии. Я предположил, что с мамой неприятностей будет больше всего — она плохо ладит с неожиданностями. Папа вероятнее всего спросит меня, поможет ли это каким-то образом с металлом. Такой уж он практичный.

Отца я застал за работой. Он увидел моё приближение, и кивнул, указав мне взглядом на кузнечные мехи. Я принялся их накачивать. Полчаса спустя он отложил в сторону изделие, над которым работал. Это называлось отжигом, чтобы отпустить закалку.

— Я думал, что тебе полагалось не возвращаться ещё несколько дней, — сказал он.

— Много чего произошло, и я этим вечером возвращаюсь обратно, но мне нужно поговорить с тобой и мамой, — ответил я.

— Она в доме, я думаю — дай мне умыться, и мы зайдём. Она, наверное, захочет скормить тебе остатки завтрака, — сказал он, не дрогнув лицом, но в голосе его сквозила улыбка.

Через некоторое время, после бекона и драников, мы сидели вместе за столом. Я начал потихоньку рассказывать им о том, что со мной случилось. У меня ушло на это больше времени, чем я думал, даже учитывая то, что я опустил касавшиеся Пенни моменты. Мне не казалось уместным обсуждать случившееся с ней. Отец тихо сидел в течение всего рассказа, его суровое лицо показывало глубокую задумчивость. Несколько раз мать выглядела так, будто собиралась встрять, но он шикал на неё, и она продолжала молчать. Когда я закончил, она встала:

— Мне нужно развесить бельё. Я скоро вернусь, — сказала она напряжённым голосом.

— Что не так с мамой? — спросил я.

— Ей просто трудно посмотреть в лицо будущему, скоро она будет в порядке, — ответил он мне. — Иди, проводи свой «тест». Только позаботься о том, что он достаточно далеко от коров, а то у них молоко прокиснет.

— Я постараюсь.

Он хлопнул меня по спине:

— Иди, я поговорю с твоей матерью. У нас ещё будет, что сказать тебе, когда вернёшься. Нам просто нужно немного времени, чтобы это обдумать, — сказал отец. Я не мог его не любить. Может, он и был тихим и неразговорчивым, но потребуется нечто большее, чем новость о том, что его сын — маг, чтобы заставить моего Папу оставить свою спокойную манеру держать себя.

Я пошёл прочь от дома, а когда обернулся, то увидел, что они разговаривают. Их дискуссия выглядела довольно горячей — по крайней мере для Мамы. Я продолжил идти — что именно не так, я выясню, когда вернусь. Отойдя подальше, я проверил округу, убеждаясь, что наши немногочисленные коровы были в другом месте. Уверившись в этом, я задумался над тем, что планировал сделать.

Фейерверки подали мне идею. Я объединю заклинание для света с кое-чем ещё, чтобы создать громкий звук. Про себя я называл его «флэ́шбэнг[9]». Говорят, что называния я придумывать совершенно не умею. Я проверил себя, убеждаясь, что всё ещё был закрыт щитом. После чего приступил.

Я сосредоточился на точке в тридцати ярдах от себя, и собрал свою волю: «Лэет ни Бэрэ́к!». Я использовал свою волю подобно кнуту, стремительно ударив ею по выбранной мною точке. Результат меня удивил.

Меня ослепила вспышка света, сопровождавшаяся звуком, похожим на выстрел из пушки — низкий, трещащий грохот, бывший настолько громким и внезапным, что заставил меня отступить на шаг, покачнувшись. «Папа был прав, когда волновался за коров», — подумал я про себя. Я добился того, что создал похожий на взрыв эффект, но без повреждений. Я повторил свой эксперимент, на этот раз — расположив его у земли, чтобы посмотреть, оставит ли он отпечаток в почве. Не оставил. Я продолжил, каждый раз создавая их всё дальше и дальше, поскольку у меня и так уже звенело в ушах. Судя по всему, я мог размещать их на большом расстоянии. Возможно — в сотне ярдов или больше, хотя с ростом расстояния росла и нагрузка на меня.

Час спустя я основательно напугал всю местную живность, заставив её искать себе более мирные обиталища. Я вернулся к дому, гадая, что могла думать Мама о моей войне против сельской тишины. Их я нашёл сидящими в доме, снова за столом. Ситуация выглядела не очень.

Моя мать была вся покрасневшая, с припухшими глазами. Она плакала в моё отсутствие. Папа выглядел уставшим, его глаза не отрывались от стоявшего на кухонном столе ларчика.

— Всё в порядке? — спросил я.

Учитывая то, как выглядела Мама, я ожидал ответа от Папы, но заговорила она:

— Нет. Не в порядке, но твой Отец убедил меня, что пришло время показать тебе вот это, — посмотрела она на ларчик.

— Это имеет какое-то отношение к моим новым способностям? — взволнованно спросил я — что бы там ни было в этом ларчике, оно расстроило мою мать так, как на моей памяти не расстраивало ничто другое. Чем бы это ни было, оно могло изменить всё.

— Ну, в каком-то роде… — начал мой отец.

— Молчи, Ройс! Она дала это мне. Ты, может, и решил за нас всех, но это моя ответственность! — воскликнула Мама, в слезах, но всё же прямо посмотрела на меня: — Мордэкай, это — от твоей матери, твоей настоящей матери. Она доверила это мне, чтобы я дала его тебе, когда ты будешь старше, когда тебе понадобится узнать. Мы с нею надеялись, что ты будешь уже взрослым, прежде чем увидишь это, — зыркнула на моего отца так, будто у того проклюнулись рога.

— Что там внутри? — неуверенно спросил я.

— Её письмо, адресованное тебе. Она написала его здесь, в этой комнате, когда ты был лишь младенцем. Это — последнее, что она сделала перед смертью. Оно — твоё, — произнесла она таким голосом, будто наступил конец света.

Я протянул руки к ларчику, и мой отец положил свою ладонь поверх моей:

— Сын, в этом ларце ты найдёшь любовь матери к сыну, которого она не могла вырастить. Ты также найдёшь её боль, — предостерёг он. Затем убрал руку, и отвёл взгляд. Я никогда не видел отца плачущим, но когда он произносил эти слова, его глаза были влажными.

Я поднял деревянную крышку. Она крепилась двумя изящными петлями — работа моего отца. Внутри ларец был выложен бархатом, и там лежала аккуратно сложенная толстая накидка. Она была тёмно-бордового цвета, с золотой каймой, а в центре был золотой ястреб с разведёнными в стороны крыльями. Позже я узнаю, что эта поза называлась «вздыбленный».

— Это — табард[10] твоей матери, — сказала Мама. — Она была дочерью Дома Камерон.

Я глупо кивнул, и вытащил его, позволив ему развернуться. Я попытался вообразить женщину, которая его носила.

— Она была высокой, — сказал мой отец. — Почти такой же высокой, как и я, и с сильными конечностями; у неё были светлые волосы и голубые глаза. Глаза как у тебя, сын, хотя волосы ты, наверное, получил от твоего отца.

Под табардом лежал сложенный кусок бумаги. Я осторожно поднял его, и развернул. Затем я начал читать:

Сын мой,

Мне больно, что эти слова — единственные, которые ты от меня получишь. Поверь мне — мы с твоим отцом нежно любили тебя, и часто говорили тебе это, когда ты был ещё младенцем. Я доверяю тебя Мириам Элдридж, поскольку я не проживу дольше нескольких дней. Она — хорошая женщина, и я прониклась уважением к ней, пока она ухаживала здесь за мной. Надеюсь, что ты вырастешь, любя её так же, как я любила тебя, как я по-прежнему люблю тебя.

Меня зовут Элейна ди'Камерон, и я была замужем за великим человеком, твоим отцом, Тиндалом Ардэс'Иллэниэл. Он был последним и лучшим волшебником в своём роду. Учитывая твою родословную, ты вполне можешь унаследовать его силы, но его не будет рядом, чтобы наставлять тебя. Знания, которыми он мог бы поделиться, теперь пропали, потерянные в пожаре, поглотившем Замок Камерон, дом моего детства.

Челядь отравили, и ночью пришли убийцы — Дети Мал'гороса, если я не ошибаюсь. Это фанатичный культ, одержимый одним из тёмных богов. Мы с твоим отцом сражались той ночью, чтобы сохранить твою жизнь, но мы не сумели защититься сами. Я не сумела. Клятва и узы обязывали меня защищать твоего отца. Я была Анас'Меридум, одной из особых стражей, в течение поколений охранявших старые кровные линии магов. Так я с ним и познакомилась, но нашу любовь не могли удержать простые узы, и мы поженились. Результатом этого являешься ты.

По просьбе твоего отца я отказалась от своих клятв, и покинула его той ночью, унеся тебя от опасности — или, по крайней мере, так я надеюсь. Столь многое ещё нужно сказать, но у меня нет сил написать это всё. Я рассказала Мири столько, сколько могла в оставшееся у меня время. Я также уведомила Герцога Ланкастера, чтобы он мог присматривать за тобой издалека. Теперь, прочитав это, ты, возможно, захочешь встретиться с ним — он будет знать гораздо больше, чем я могла бы здесь написать.

И превыше всего — не злись на Мири. Я молила её не рассказывать тебе всё это, пока ты не будешь старше. Ни в чём из этого нет её вины. Они с Ройсом просто были достаточно добры, чтобы позаботиться о незнакомке, не думая о риске, которому они подвергали себя. Они — хорошие люди, соль земли; такие, кого всегда желал защищать твой отец. Теперь они защищают тебя, и за это я вечно им благодарна.