— Он найдёт другую работу, мама, — уверила я её настойчивым шёпотом. — Он всегда находит.

Она не повернулась ко мне. Она даже не дрогнула.

— Хотя бы ты здесь больше не живёшь, — сказала она.

Я опять сосредоточилась на салфетках. Я не знала, что она имеет в виду. Может быть, она была рада, что мне не нужно выносить все эти тяготы, и видеть, как папа скатывается в депрессию, потому что он мучил себя за то, что не может сохранить работу, как большинство других людей. Либо она была рада, что одним ртом, который надо кормить, и человеком, за которым надо ухаживать, стало меньше. Может быть, она просто была рада, что у неё разрешилась одна из проблем.

— Если тебе нужна помощь, мама, я могу....

Её рука резко взмыла вверх и застыла как деревянная, оборвав мои слова.

— Нет, нам не нужна помощь. Особенно от нашей дочери. У тебя счета, и новая машина, поэтому даже не думай о нас. Это проблемы твоего отца. Пусть сам решает, что мы будем делать.

Дыра у меня в груди стала шире, трещины поползли по всему моему телу до самых пяток, словно это была какая-то болезнь.

— Ну, тогда дай мне знать, если я могу помочь, — сказала я упрямо. — Вы всю жизнь обо мне заботились, мне важно иметь возможность помогать вам.

— Молли Николь, забота о тебе моя работа.

И вот оно снова возникло. Замешательство, которое всегда не давало мне покоя и кусало за кожу, словно противная мошка. Неужели это всё, чем я для неё была? Обязанность? Ещё одна работа, где ей приходилось расплачиваться за лень отца?

Я случайно сломала шею моему журавлику из салфетки. Я постаралась починить его, но салфетка была не достаточно плотная, и я только сделала хуже.

Тяжёлые шаги папы послышались в конце коридора. Не говоря ни слова друг другу, мы с мамой перестали разговаривать о работе и сосредоточились на своих занятиях.

— Пэтти, ты не видела мою зелёную футболку? — папа начал говорить ещё до того, как дошёл до кухни.

— Она в прачечной, — ответила мама, которая всё ещё смотрела на мясные шарики. — Она грязная.

— Твою мать, — проворчал в ответ папа. Он завернул в кухню и остановился, удивившись, увидев меня, стоящую у стола. — Ну, если это не самая прекрасная девушка в Северной Каролине, то я не знаю.

Я подняла голову и улыбнулась человеку, которого хотела видеть героем, а не злодеем в истории моей жизни. Он был худой и неуклюжий, но так как его живот выдавался на два метра вперед, его попытки держать равновесие выглядели неловко. Он прислонился к косяку двери и улыбнулся мне в ответ.

— Привет, папочка.

— Эй, котёнок. Я скучал.

Я вышла из-за стола и, встретившись с ним посередине кухни, обняла его.

— Я тоже по тебе скучала.

Он поцеловал меня в макушку и сказал то же, что всегда говорил мне:

— Ты знаешь, я и не заметил, как ты выросла. Не думал, что ты переедешь и будешь жить не с нами. Тебе надо вернуться, Молли Монстр.

Я шмыгнула носом, почувствовав слёзы в уголках своих глаз. Я не позволила бы им упасть, но боль в груди стала давящей, вибрирующей, разрушающей, и это всё, что я могла сделать, чтобы не сломаться.

Он пах дешёвым пивом, "Олд Спайсом" и моим папой. Я зажмурила глаза и удержала предательские слёзы.

— Я здесь, — сказала я ему. — Не могла пропустить.

Он опять поцеловал мою голову и даже не назвал меня лгуньей. Он знал, что я бы пропустила ужин, если бы могла. Что я пропустила уже столько семейных ужинов. Он знал, что я бы лучше была в сотне в других мест, также как и он сам.

— Всё готово, — объявила мама.

Папа и я разошлись по своим местам, он на свой стул, а я взяла стаканы и наполнила их водой. Мама и я поставили на стол мясные шарики — звучит мерзко, но на самом деле они были чудесные — плов и листья салата. Как только мы уселись, мы начали передавать еду по кругу.

— Ну что, Молли Монстр, мы готовы слушать. Расскажи нам о своей жизни, — потребовал папа своим звучным и тёплым голосом. — Кто из мальчиков за тобой бегает?

Я как будто бы снова перенеслась в свое двенадцатилетнее тело, которое не знало, что делать с грудью и как сделать коленки менее выпуклыми.

— Нет никаких мальчиков, — ответила я честно. — Я решила сосредоточиться на кошках.

Я всегда предполагала, что маме была неинтересна эта тема или, в крайнем случае, она упорно отказывалась разговаривать об этом. Но сегодня она удивила меня вопросом:

— Мне казалось, на прошлой неделе у тебя было свидание с кем-то?

— Уже несколько месяцев как не было. Я решила навсегда отказаться от свиданий, аминь. После них моё разочарование в человечестве подпитывается снова и снова, — уточнила я. — Я встречалась с Уайеттом и Ванном на прошлой неделе. Ты об этом?

— А что не так с Ванном? — спросил папа. Это был не первый и даже не сотый раз, когда он пытался убедить меня присмотреться к Ванну. Я была ещё ребёнком, а папа уже толкал меня в его сторону.

— Он милый парень. И он не разочарует тебя, как все остальные ублюдки.

Я терпеливо улыбнулась папе.

— Ванн и я никогда не будем вместе, папочка. Мы друзья. Ничего больше.

Мама подняла одну бровь.

— А что насчёт второго?

— Уайетт? Он тоже друг.

— Все эти твои друзья, — цыкнула мама. — Ты говоришь, что они хорошие ребята, но они никогда тебя не интересовали. Может и хорошо, что ты так избирательна, Молли Николь.

Я точно была такой.

— Разве плохо быть избирательной?

— Конечно, нет, — уверил меня папа.

Голос мамы стал тверже, и она украдкой глянула на папу, сидящего на другом конце стола.

— Конечно, выбирай. Тебе некуда торопиться. Только убедись, что они делают то же, что говорят. Не надо просто слушать их, и не надо верить им на слово. В большинстве своём это ничего не значит. Найди трудягу, Молли. Найди кого-нибудь, кто будет усердно трудиться всю жизнь.

— Пэтти, — прорычал папа, который понял её подкол. — Это сейчас обязательно?

Мама бросила в его сторону безжалостный взгляд.

— Я просто хочу, чтобы она была осторожна, Том. Каждое решение имеет свои последствия. Или ты забыл?

Папа скрипнул зубами и выдавил:

— О, у меня есть богатый опыт последствий. Вся моя жизнь это одно большое последствие.

— Тогда, может быть, тебе стоит перестать предлагать ей ходить на эти свидания? Мы не хотим, чтобы она вышла замуж за первого парня, который попросит её руки, и оказалась вместе с кем–то, кто не сможет разделить с ней часть её расходов.

— У меня новый проект! — объявила я максимально радостно, насколько это было вообще возможно. — И в конце меня, вероятно, ожидает что-то типа продвижения! Под продвижением я понимала то, что меня начнут, наконец, замечать.

То есть социальное продвижение.

— Это здорово, котёнок, — пробормотал папа.

— Ты мне уже об этом говорила, — пробубнила мама.

Я катала по тарелке мясной шарик, мой аппетит улетучился.

— Вообще-то, это серьёзно.

— Это из-за работы, Пэтти? — грозно сказал папа. Он воткнул вилку в мясной шарик так, что она осталась стоять на его тарелке. — Ты всё ещё злишься из-за того, что меня выперли? Я уже говорил тебе, и скажу ещё сто раз, компания не может содержать продавцов! У них осталось только два или три места, поэтому работа осталась за теми, кто был там дольше всех.

Мама наклонилась вперёд, над её головой формировалось грозовое облако.

— Это не из-за работы, Том. Не из-за этой работы. Из-за всех!

— Да в конце–то концов! — папа вскочил из-за стола, его тарелка слегка задрожала в знак протеста. — Как же я устал от этого твоего отношения, когда ты у нас самая святая, Пэтти.

— Ты устал от меня? — возмутилась мама. — От меня?!

И понеслось. Меня начало подташнивать, но я заставила себя поесть, зная, что будет ещё хуже, если я этого не сделаю. Я выключила привычную для себя ссору и решила сосредоточиться на подсчитывании кусочков еды и воде, которую я медленно цедила мелкими глотками. Я рисовала вилкой маленькие картинки в сладком соусе, которым были политы мясные шарики. Я не ввязывалась. Я не говорила. Я просто слушала и терпела, и ждала момента, когда я смогу незаметно улизнуть.

В конце концов, мама встала из-за стола и начала убирать посуду, а папа потопал в спальню, взяв ещё пару бутылок пива. Мама провела остаток вечера, яростно убирая на кухне и жалея о каждой минуте свой жизни до этого самого момента. А папа пил пиво, пока не погрузился в блаженное беспамятство. Потом они пошли спать, не понимая, что с ними не так. Или, по крайней мере, не заботясь о том, как это исправить. И завтра всё это должно было начаться снова.

А я должна была унести это с собой, потом бороться с этим всю ночь и ещё завтра, снова и снова, до скончания дней. Это воспоминание я положила в воображаемый рюкзак, который я носила с детства, вместе с другими воспоминаниями, никогда не покидавшими меня.

Завтра я пойду на работу и расшибусь в лепёшку, чтобы максимально хорошо сделать мою работу, включая каждую ее, даже самую маленькую, деталь. Я очень постараюсь не закончить так же, как мой папа, который не ценил постоянную работу и не заботился о светлом будущем. И я обещала себе, что никогда не превращусь в мою мать, которая никак не хотела отстать от папы, и которую не волновал тот недуг, который мешал ему работать и добиваться успеха. Я была готова поклясться, что не буду придираться и не буду жестокой только ради жестокости.

Я всегда буду любить своих родителей, но я не позволю себе стать ими.

Что касается сегодняшнего вечера? Я буду рисовать.

После того, как я уехала от родителей, я практически вползла в свою квартиру. Я подумывала о бутылке вина, но потом вспомнила, как папа унёс в спальню упаковку из шести банок пива, и не смогла примириться с идеей о том, чтобы также утопить свои печали в алкоголе.

Вместо этого я поставила свой любимый плейлист, достала диетическую колу и краски. Несмотря на работу с утра и моё безответственное обещание Вере встретиться в спортзале ещё раньше, я не отходила от холста до одиннадцати вечера.

И когда я, наконец, закончила выплескивать свои эмоции и расстроенные чувства, и выражать всё то, что я не сказала, чего не думала и чего не хотела, чтобы кто-либо знал, я отступила от мольберта и сделала глубокий вдох, чтобы выровнять дыхание.