ГЛАВА 9

Бзз.

Бзззз.

Бзз. Бзз. Бзз.

Я перевернулась и хлопнула ладонью по ночному столику. Потом хлопнула снова, в надежде найти свой телефон. Пошарив рукой пару секунд, словно слепой зомби, я наконец-то схватила его и покосилась на время.

Полдень.

Ооох.

Я плюхнулась на спину, так и не ответив на телефон. Я проспала шесть часов. Или типа того. Очевидно, этого было недостаточно.

Пару секунд я смотрела на дверь спальни и вспоминала, почему было так поздно, когда я уснула.

Эзра.

Вера. Это была помолвочная вечеринка Веры, и я напраздновалась в край. А когда ты слишком много пьёшь, ты потом заводишься на несколько часов вперёд.

И в тебе полно энергии.

И ты не можешь уснуть.

Ооох, опять.

Несмотря на моё сонное состояние, во мне пульсировала необходимость уничтожить вчерашние улики рисунки. Это было похоже на стадо слонов на роликовых коньках.

А может это была моя голова?

В любом случае, мне надо было всё подчистить — в прямом и переносном смысле.

Мой телефон опять зазвонил, и я ругнулась, смотря на люстру-вентилятор на потолке. Вместо того чтобы поднести телефон к лицу, я перекатилась и уронила лицо на телефон. После того, как взяла трубку, конечно.

— Привет? — произнёс мужской голос — шучу, это была я. Я сказала "привет" мужским голосом, потому что именно так я звучала с утра.

— Молли, — мама вздохнула в телефон. — Я думала, тебя похитили.

Я потёрла глаза кулаком.

— Чего?

— Похитили в сексуальное рабство, — уточнила мама. — Когда ты не ответила в первый раз.

— Я, э, что?

— Молли Николь, ты что — только что проснулась? Уже полдень.

Моя мама очень много работала. В течение тридцати с лишним лет она проработала в школьной столовой, поэтому она просыпалась в такие часы, которые для меня были ночью. Весь день она организовывала шумных детишек на завтрак и обед, а потом приходила домой и организовывала папу, который был не лучше. Она никогда не брала больничных и не спала в выходные. У нее не было хобби или любимых передач, и она не знала, как ещё можно веселиться. Она работала, и работала и работала.

И она ожидала от меня того же.

— Сегодня суббота, — каркнула я. — Единственное время, когда я могу спать весь день.

— Зачем тебе спать весь день? — спросила она строго, её голос стал жёстче, в нём слышалось беспокойство.

Когда моя мама нервничала, она не порхала вокруг да около как бабочка, которая боялась приземлиться, а напрямую разделывалась с проблемой, как опасный хищник, которому грозило вымирание. Моя мама не была хрупким цветочком. Она была смертельно опасным тираннозавром — хотя у неё и были маленькие руки.

— Вчера я устраивала Вере помолвочную вечеринку, мама. Она поздно закончилась. Я устала.

— Ты имеешь в виду похмелье?

Допустим, она была права.

— Это мило с твоей стороны. Вера хорошая подруга.

Моя мама любила Веру. Она любила всех Делайнов. Мы были соседями, когда росли. Мои родители и Хэнк до сих пор были соседями. Только позже Вера, Ванн и я переехали.

Папа Веры, Хэнк Делайн, который ценил тяжёлую работу, был для нее всем тем, чем должен был быть мужчина. Он горячо любил свою умершую жену и чтил её память тем, что никуда не уезжал и делал всё для их детей. Он очень много работал, чтобы обеспечить им хорошую жизнь и убедиться, что они в порядке.

Глядя на него, Вера и Ванн также научились усердно работать. Моя мама видела их успешными бизнесменами, которые оправдали усилия отца, вырастившего их. Когда я была ребёнком, она хотела, чтобы я проводила у них как можно больше времени. И сейчас, когда я выросла, она хотела, чтобы я как можно больше была похожа на Веру и Ванна.

И поскольку я до сих пор не стала такой, она не думала, что я так уж сильно старалась быть, как они. В этом она винила моего папу.

Не имело значения, что я уже не раз говорила ей, что работаю в крутой компании и могу оплачивать все мои счета, или что у меня есть социальный пакет, который был даже больше, чем тот, что был у Веры до недавнего времени.

Мой интерес к рисованию она воспринимала, как признак того, что я была на полпути к бутылке и была готова отказаться от всего, чего достигла.

Искусство высвобождало моё ленивое существо.

Очевидно, это ленивое существо жило внутри меня и вяло скреблось по стенкам, в несмелых попытках вырваться наружу. "Пошла вон, Трудовая Дисциплина!" — кричало оно, сидя на диване где-то в глубине моего сердца, кидая двухлитровую бутылку диетической колы мне в мозг и почёсывая лохматую задницу. "Пенсионный план, не мешай мне смотреть телик!"

Затем оно зевало, показывало зубы, в которых застряли чипсы, и ворчало: "Ладно, я сдаюсь". Потом его голова откидывалась назад, и оно начинало громко храпеть.

Спасибо, дамы и господа. Я буду с вами всю неделю.

— Молли, — прервала меня мама.

— Я слушаю, — быстро ответила я, наполовину удивившись тому, что мои фантазии не перешли в сон. У меня даже слюнка потекла. Хороший индикатор того, что я, вероятно, заснула на мгновение.

— Твой папа хочет знать, когда ты заедешь домой на обед.

Я зарылась головой в подушку и начала дышать в неё, пока наволочка не стала горячей и не начала пахнуть моим утренним дыханием. Я любила своих родителей. На самом деле. И они меня любили. По крайней мере, я на это надеялась. Но семейные обеды всегда были нервными.

Решив, что лучше расквитаться с этим сейчас, чем откладывать на следующий месяц, десять лет или типа того, я сказала:

— Я свободна в эти выходные.

— Тогда до завтра.

Мама отвернула голову от микрофона и кашлянула. Когда она снова заговорила, её голос звучал старше обычного. Я знала, что она устала, но сегодняшним субботним утром она звучала ещё более вымотанной.

— Я приготовлю твоё любимое блюдо.

Моё сердце растаяло от этого её жеста. Она могла быть остра на язык и нетерпелива, но она была доброй внутри. По-настоящему доброй.

— Спасибо, мамочка.

Она усмехнулась моей ласке. Я звала её мамочкой, только когда мне что-то было нужно, и это стало нашей с ней шуткой.

— Хорошо, Молли. Теперь, когда ты проснулась, сходи и сделай что-то полезное.

— Я люблю тебя.

Повисла небольшая пауза, потому что она решалась на то, чтобы выразить свои эмоции. Наконец, она призналась:

— Я тоже тебя люблю.

Я повесила трубку и снова плюхнулась на подушку. Мама была тем человеком, которого я любила больше всего на свете. Но она также была человеком, который чаще других выбивал меня из равновесия.

Я пыталась утешать себя, что это было нормально. Большинство мам желали детям только хорошего. И это не означало, что у их детей не было багажа, который им приходилось нести остаток своей жизни.

Ведь так?

Было ли это безумием считать, что вполне вероятно, моя мама слишком перегружала меня?

Я пыталась разговаривать об этом с Верой, но она не росла с мамой. Она смотрела на мою семью, так же как я смотрела на её — с тоской и нежными мечтами о том, что могло бы быть.

Конечно, глазами Веры, у меня были оба родителя и семейный ужин каждый вечер. Она видела, как мама брала меня с собой на шопинг и помогала с драмкружком в школе. Она переживала со мной мои первые месячные и устроила мне самый неудобный разговор о сексе в истории. Иногда мы вместе ходили на маникюр, когда было лето, и ей не надо было работать в столовой.

Но, видя ситуацию со своей стороны, я знала, что у семейных ужинов есть своя цена. И я часто задавалась вопросом, не лучше ли иметь одного родителя, вместо того, чтобы слушать, как двое всё время спорят. Она брала меня с собой на шопинг, но покупала только те вещи, которые считала уместными и достаточно взрослыми. Она провела со мной множество вечеров за разговорами о школьных друзьях, рассказывая мне о том, с кем надо дружить, у кого есть потенциал, и кого следует избегать любой ценой, если я не хочу перенять их дурные наклонности. Она вручила мне коробку тампонов и сказала, что теперь я могу забеременеть. И если вдруг я залечу и приду домой, она никогда больше не заговорит со мной. И да, мне пришлось выслушать разговор о сексе с ней, но я вышла после этого разговора ещё более озадаченная, чем раньше.

И я была совершенно точно уверена, что у моих родителей секс был всего один раз, когда я была волшебным образом зачата.

Поход на маникюр представлял собой мою отчаянную попытку помочь маме расслабиться. Потому что я боялась, что она может заработать инфаркт, или язву, или бородавку на кончике носа или что-то такое.

Одной из самых классных вещей в дружбе с Верой было то, что она была постоянным напоминанием о том, как я должна быть благодарна, что у меня есть мама. И я была благодарна. Но некоторые вещи просто сводили меня с ума.

И я знала, что завтрашний семейный ужин будет одной из тех вещей.

Размяв пальцы рук, я проигнорировала сильное желание пойти в мою студию, чтобы порисовать. Голос моей мамы всё ещё висел в воздухе, и мне не хотелось запятнать моё священное пространство её негативной энергией. Мамина ненависть к творчеству была такой сильной, что я рисковала лишиться пальцев рук, которые, вероятно, могли бы просто отпасть.

В итоге я покинула свою кровать и сделала достойную взрослую вещь. Я приняла душ и смыла весь алкоголь, сочившийся из моих пор.

Боже, я пахла текилой.

Я винила Уайетта, мастера шотов.

Когда я вышла из душа, мой телефон мигал, сообщая о новых письмах. Он был похож на Рождественскую ёлку. Я опять растянулась на кровати, завернутая в полотенце, мои всё ещё мокрые волосы свисали мне на плечи и одеяло.

Сначала я проверила социальные сети и, улыбаясь тому, как было весело, полайкала глупые фотографии с прошлого вечера, на которых меня отметили. Затем я переключилась на электронную почту, поудаляла скидочные купоны и рекламу ремонта автомобилей и занялась рабочими письмами, чтобы доказать маме, что она не права.

Ответив на два письма Генри, одно из которых было о проекте "Блэк Соул", а второе более туманное о каком-то чудесном заказе для меня на понедельник, я официально подтвердила, что моя мама не права. Я умудрилась ответить не на одно, а на целых два письма, и это днём в субботу. Ура.