Он делает правильное замечание.

– А что же насчёт части преследовать меня?

– Ты сказала мне своё имя у фонтана. Мне было любопытно.

Я моргаю.

– Вот и всё?

– Вот и всё, дорогая. А теперь убирайся с мотоцикла.

Я делаю, как он велит, слезаю с байка и потираю руки. Это здорово, когда ветер дует с океана. Маверик кивает головой в сторону лавочки, расположенной под одним из уличных фонарей.

– Ты хочешь присесть?

Я изучаю его. Объяснения Маверика были таким простыми. Так прямо в точку. Это либо означает, что он сказал мне то, что я хотела услышать, чтобы заманить меня в какую-то ловушку, либо он говорит мне правду. Что-то в том, как его взгляд удерживает мой, без колебаний сообщает мне, что он говорит правду. В конце концов, он мог бы просто перебросить меня через плечо и забрать меня куда угодно, и я не смогла бы с ним бороться.

Итак, я иду к скамейке в парке и опускаю на нее свою задницу, чуть поворачиваясь лицом к таинственному незнакомцу. Он располагает большие накачанные руки на своих выцветших джинсах и смотрит прямо перед собой.

– Хочешь поведать мне, почему ты гуляла по округе так поздно ночью наедине с собой? Разве у такой девушки как ты не должен быть телохранитель?

Такой девушки, как я. Я ощетиниваюсь на это, но ничего не произношу. Потому что я знаю, он не имел в виду того, как это прозвучало. Они этого не делают. Это просто обычное наблюдение, и я не имею права на него злиться.

– Конечно, да. Но я все еще человек, знаешь ли? Я не должна жить каждую секунду своей жизни, опасаясь преследования.

Это немного резче, чем мне хотелось бы, и я сразу чувствую себя плохо из-за этого. Он только задал вопрос.

Он смотрит на меня и поднимает брови.

– Успокойся, дорогая. Я не говорил этого.

– Извини, – шепчу я, глядя вниз на свои руки. – Это сложно, ты знаешь? Не иметь возможности жить. Я забываю, что значит просто выйти за мою парадную дверь и пойти в магазин или пройтись по улице, не будучи замеченной. Мне трудно найти время для уединения. Сейчас, могу тебя заверить, мой менеджер сходит с ума. Вероятно, у неё есть собаки-ищейки, выслеживающие меня.

Он посмеивается, низко и сексуально, и я чувствую это прямо своим естеством. Я скрещиваю ноги, краснея.

– Я могу представить, что это было бы не очень весело.

– Нет, – говорю я. – Это не так.

– Почему сегодня вечером? Что заставило тебя рискнуть выйти так поздно на улицу?

Я пожимаю плечами.

– У меня возникли разногласия с моим менеджером. Я хотела чего-то, она не желала давать это мне. Знаю, это звучит своенравно, но я не прошу много. Я делаю так, как мне говорят, пою то, что мне говорят, я отдаю каждый кусочек себя этой жизни. Поэтому, когда я прошу что-то – это важно. Это имеет значение. Похоже, она не видит этого.

– Возможно, нужен новый менеджер, – пробормотал он, изучая меня, его взгляд упал на мои губы. Боже. Мое сердце. – Что ты попросила?

Его голос хриплый.

Будучи настолько близко к нему, моё тело начинает чувствовать некоторые странные вещи. Стремление приблизиться, почувствовать, каково это – быть окутанной им, сильно. Настолько сильно, что я смещаюсь немного дальше.

– Я не кусаюсь, милая.

Он выглядит позабавленным.

Я покрываюсь румянцем.

– Я не уверена в этом.

Он смеется.

Это идеальный звук.

Проклятье. 

Будь он проклят. 

Я даже не знаю его! 

Я нервно продолжаю, отвечая на вопрос, который он задал. 

– Я хотела девочку в свою группу. Менеджер не хочет этого допустить. У меня уже есть достаточное количество людей, но эта девушка... я не могу объяснить этого. Она невероятна. Она частично глухая, но она чувствует музыку и играет на фортепиано, как никто другой, кого я когда-либо знала.

– Звучит невероятно. Что заставляет тебя хотеть её так сильно?

Я пожимаю плечами.

– Правду, милая.

Проклятье. Он хорош. Как будто я книга, широко раскрытая, страницы развеваются на ветру, и он может читать каждую из них.

– Она заставила меня почувствовать какую-то... искру. Может быть, вдохновение. Возможно, страсть. Нечто. Что-то, чего я давно не чувствовал в музыке. Она заставила меня снова захотеть писать песни, петь их, возвращать им душу. Я потеряла себя, а она заставила меня почувствовать, что, возможно, я смогу снова найти себя.

На мгновение он смотрит на меня, затем хриплым голосом говорит:

– Тогда, похоже, за нее стоит бороться.

Я киваю.

– Попробуй рассказать об этом моему менеджеру.

– Может, вместо того, чтобы сказать ей, ты должна показать.

Я смотрю на него. Почему я не подумала об этом? Сьюзен, возможно, не захочет слушать то, что я скажу, когда речь заходит об Амалии, но если она услышит ее игру, если она услышит, как мы играем, она может просто изменить свое мнение.

– Я бы сказала, что ты гений, – говорю я мягко. – Но я не знаю тебя, и это была бы неправда.

Небольшой смешок.

– Есть что-то особенное в тебе, Скарлетт Белл. Нечто, что я ощущаю рядом с тобой, это заставляет меня чувствовать себя так же, как и твоя подруга заставляет чувствовать тебя.

Мои щёки наполняются теплом, а сердце колотится. Клянусь, маленькие бабочки танцуют в моем животе.

– Я уверена, что такой байкер, как ты, может найти это где угодно, я имею в виду, что ты так свободен. Для тебя нет преград.

Он на мгновение замолкает, затем говорит низким, почти сломленным тоном.

– Барьеры не обязательно должны быть объектами, дорогая. Барьерами может быть просто твоё собственное сердце. Независимо от того, насколько далеко ты едешь, или сколько людей ты встречаешь, никто из них не сможет проникнуть, если преграда находится вокруг твоей души.

Боже.

Проклятье.

Мое сердце сжимается.

– Маверик?

– Ммм?

– Я могу использовать это в песне?

Он смотрит на меня.

– Всё, что захочешь, дорогая.

– Маверик?

Он смеётся.

– Да?

– Почему ты следуешь за мной?

Он взглянул на меня, его глаза удерживают мои, и я могу чувствовать его слова, задолго до того, как они проникают в меня.

– Потому что твои глаза такие же, как мои. Твой голос говорит о той же боли. Меня тянет к тебе. Я не знаю почему, но я, кажется, не могу вернуться назад.

Что-то тёплое омывает меня.

– Я не возражаю.

– Нет? – говорит он, одна сторона его рта приподнимается в улыбке.

– Нет. Так что, если ты хочешь следовать за мной и говорить со мной, я не скажу «нет». Но не стоит придумывать какой-то сложный план моего похищения ради денег. Я могу быть маленькой, но я могу бороться. Честное слово.

Его глаза вспыхивают, и он смеется низко и глубоко.

– Принял к сведению, дорогая. Как насчет того, чтобы мы просто придерживались позиции друзей?

Я улыбаюсь и киваю, его глаза снова опускаются на мои губы.

– Как так вышло, что ты не ездишь со своим клубом? Не то чтобы я много знала об этом, но не должен ли ты путешествовать в больших группах или что-то в этом роде?

Его взгляд устремляется вдаль, а челюсть напрягается.

– Я сам по себе прямо сейчас. Я думаю, кочевник. Нужно... время.

То как он говорит, пробуждает моё любопытство. Но я не знаю его, и я не в том положении, чтобы просить идеального незнакомца накормить меня его глубочайшими темными секретами. Бог знает, я бы не хотела делиться своим.

– Ты все еще дружишь со своим клубом?

На этом он ухмыляется.

–  Друзья. Я никогда не слышал об этом так.

Я краснею.

– Ну, я действительно не знаю, кто ты на самом деле.

Он продолжает улыбаться.

– Я все еще часть клуба, да. Я просто взял ненадолго тайм-аут. Никакой вражды. Однажды, я вернусь домой.

– А где твой дом? – спрашиваю я.

– Денвер.

Мои глаза становятся большими.

– Мой тоже.

Он смотрит мне в глаза, и что-то проходит между нами.

– Думаю, мы все-таки сможем быть друзьями, а?

И снова моё сердце.

И мой живот.

И мой глупый мозг.

Этот незнакомец очаровывает меня. Понемногу.

А я ничего о нём не знаю.