Глава 18

С убежищем было что-то не так. Почти все было идентично тем комнатам, в которых я останавливалась прежде, но одна вещь отсутствовала, что я не могла никак объяснить: кресло-качалка Хейдена.

Я не стала заострять внимание, но уверена, Хейден заметил. Мое воображение создавало каждое задание и каждое убежище, и до этого момента я всегда создавала место для себя и для Гида. Но по какой-то неизвестной причине сегодня мой разум не создал для Хейдена его места, и я не понимало, это потому что где-то глубоко внутри меня я хотела, чтобы он ушел из убежища, или потому что каким-то чудом хотела, чтобы он был вынужден сесть рядом со мной.

В любом случае, мы оба вскоре расположились бок о бок на деревянной кровати убежища, похожего на хижину, глядя на потрескивающий огонь и не произнося ни слова.

Колено Хейдена упиралось в мое, и казалось, что между нами проносился электрический заряд, хотя, если посмотреть на моего Гида, он выглядел так, как будто ему все равно, где сидеть. Он продолжал смотреть на огонь, выглядя хмурым и запутавшимся, и просто в целом не радостным.

Держу пари, он не чувствовал электричества, которое я придумывала между нами.

― Почему ты мне помог? Снова, — тихо спросила я, глядя на свои руки, которые сжимала на коленях.

― Я не хотел, чтобы ты пострадала, ― ответил он.

Достаточно простой ответ. Несложный. Но тот факт, что Хейден не хочет, чтобы я пострадала, выявил совершенно новый смысл. Он не из тех, кто заботится о благополучии других, и он гордился тем, что раскрыл эту маленькую подробность. Он мог бы просто сказать, что не хочет потерпеть неудачу и доставить еще одну мертвую девушку к Месту Назначения, но он сказал другое. И ни с того ни с сего, мой мозг включился на полный режим «анализировать все».

― У тебя не будет проблем из-за нарушения правил?

― Как я понимаю, это был тест на стратегию, ― обосновал он. ― Ты уже придумала стратегию и знала, что хочешь сделать. Помнить, в какой руке какой флакон ― не часть стратегического аспекта.

Интересно, действительно ли это законный способ обойти правила? Но если кто-то и осведомлен о правилах, то как раз Хейден. Он же сторонник правил, как никак.

― Ну, в любом случае, я это ценю, ― сказала я, все еще не глядя на него.

Странно, что всего несколько часов назад я хотела его убить. На самом деле, я хотела его убить большую часть времени. Он совершенно грубый, эгоистичный и просто наглый. Но чем дольше мы с ним вынуждены находиться рядом, тем больше он позволял грубости сходить на нет. Он не по своей воле показывал мне, что в глубине души может быть милым.

Самое смешное, что это его приятнейшее поведение всегда проявлялось, когда он в полной панике и должен принять решение в долю секунды. Мой папа всегда говорил, что по-настоящему можно узнать человека, когда он пребывает в отчаянии. Именно тогда он показывает свое истинное лицо.

Получается, Хейден хороший парень, который притворятся плохим? Или же плохой парень, который поступает правильно, когда дело доходит до крайних мер?

― Перестань, это раздражает, ― наконец сказал Хейден своим привычным тоном.

― Что перестать?

― Перестань так громко думать.

― А что? Ты слышишь мои мысли? ― скептически спросила я.

Я не сомневалась, что у Хейдена здесь есть какая-то власть, но сильно сомневалась, что его власть простирается так далеко.

― Конечно, я не могу читать твои мысли, но ты заламываешь руки и прикусываешь губу. Именно так ты ведешь себя перед тем, как сказать что-то, что считаешь умным.

― Но что не очень умно? ― спросила я, стараясь не засмеяться над тем, как сильно я его разозлила.

― Не совсем, нет.

― Должно быть, тебе здесь тяжело, Хейден, ― сказала я, в моем голосе слышалась насмешливая симпатия.

― Почему?

― Ты вынужден застрять с кем-то, кто намного ниже твоего уровня.

― Большинство людей ниже моего уровня. Привыкаешь через какое-то время, ― ответил он, и на мгновение я подумала, что он говорит серьезно.

Затем он повернулся и посмотрел на меня с намеком на улыбку на лице.

― Расслабься, Айла. Я пошутил.

― Ты не очень хороший шутник. Ты должен придерживаться того, что знаешь.

― И чего же… например? Как разозлить тебя настолько, чтобы ты попыталась спрыгнуть со скалы? ― спросил он, приподняв бровь.

― Ты и вправду в этом весьма хорош, ― призналась я.

― А в чем же хороша ты? Кроме того, что умеешь бесконечно раздражать меня.

― Я хорошо пою, ― предложила я. ― И нет, я не буду демонстрировать.

― Слава Богу.

Я окинула его ледяным взглядом, но он быстро перерос в улыбку у меня на лице.

― Родители всегда смеялись над моей вокальной специализацией. Они сказали, что я плачу кучу денег, чтобы получить степень в том, в чем степень не нужна.

― Они правы в каком-то смысле, ― отметил Хейден, наигранно поморщившись.

― Возможно. Но я получила отличный опыт в колледже и изучила теории вокального исполнения, которые иначе не узнала бы.

― Я уверен, что это тебе очень помогло, ― с сарказмом ответил он.

― Может быть, если бы я не попыталась разбить лобовое стекло своей головой, это бы отлично сработало, ― пошутила я, хотя шутка о моей смерти оставила плохой привкус во рту, поэтому я быстро продолжила. ― Мои родители всегда поддерживали меня, несмотря на их насмешки. Они гордились, что я буду первым человеком в нашей семье, который закончит университет.

― Чем вообще можно заниматься с дипломом по вокальному исполнению? ― спросил Хейден, казалось, он был не очень впечатлен моим творческим достижением.

― Я могу быть певицей или преподавать уроки вокала. Есть множество вариантов, как я могу им воспользоваться… могла воспользоваться, ― поправила я. ― Я бы иногда пела на свадьбах или на ярмарке. Однажды я пела национальный гимн на бейсбольном матче. Было весело.

У меня было не так много времени, чтобы использовать свой диплом, но внезапно я почувствовала потерю своих мечтаний, которые хотела претворить в жизнь и которые теперь оказались недоступны.

― Я писала собственную музыку, ― гордо сказала я, с улыбкой глядя на Хейдена и пытаясь превратить разговор в счастливую беседу, а не в вечер жалости к себе, в которую он превращался.

― Поздравляю? ― спросил он.

― Эй, это действительно трудно, ― воскликнула я, игриво ударив его по плечу.

Сбросив ботинки на деревянный пол, я подняла ноги на кровать, поджав их под собой, так что мои голые колени оказались рядом с бедром Хейдена, и мне было проще смотреть на него.

― У меня под кроватью спрятано около десятка песен. Музыка и тексты готовы к записи, ― сказала я Хейдену, ухмыляясь и рассказывая свой маленький секрет. ― В качестве подарка себе на выпускной я собиралась арендовать студию звукозаписи и записать все свои песни на CD, чтобы разослать их местным звукозаписывающим студиям.

― Хорошо, ты должна ответить мне честно, ― сказал Хейден, похоже, немного расслабившись, когда расслабилась я. Раньше мы оба сидели по стойке смирно. ― Хорошо ли у тебя получалось?

― Не знаю, как ответить, чтобы не показаться тщеславной, но у меня очень хорошо получалось, ― сказала я, немного засмеявшись над собственным описанием себя. ― Нет способа сказать это скромно, верно? ― спросила я, сморщив нос.

― Я так не думаю, но ты приложила героические усилия. Молодец, ― теперь тоже смеясь, ответил Хейден.

Его смех был глубоким и бархатистым. От него у меня мурашки побежали по коже.

― Пожалуйста, скажи мне, что ты не поешь кантри, или я буду вынужден выгнать тебя из убежища сию же минуту.

― Что не так с кантри? ― спросила я, мой голос звучал оскорбленно, хотя я ничуть не обиделась.

― Все на юге считают себя исполнителями кантри, и большинство из них ужасны, ― сказал он, бросая на меня взгляд. ― На самом деле, жанр ужасен сам по себе, так что я не могу винить людей, которые его поют. Эту музыку ничем уже не спасти.

― Ты самый неприятный человек из всех, кого я встречала, ― со смехом сказала ему я, заправляя волосы за ухо.

― Ну, я не пою кантри, так что это невозможно.

Я сопротивлялась желанию протянуть руку и снова ударить его.

― Мне нравится кантри, ― сказала я.

― Ну, конечно. Ты провинциалка из глуши в Северной Каролине.

― Северная Каролина ― это даже не южный юг, ― оборонительно сказала я.

― Он достаточно южный, чтобы у тебя появился ужасный акцент, ― отметил он, теперь открыто ухмыляясь мне.

Я не привыкла к такому зрелищу, и оно на миг сбило меня с толку.

― Ну, ты будешь счастлив узнать, что я не пою кантри.

― Думаю, ты лжешь, ― сказал он, сузив глаза, как будто пытался прочесть меня.

Кажется то, что я сегодня сбила Хейдена с ног (во второй раз) перепрограммировало его мозг, и ему внезапно пришло в голову, что не будет концом света, если он пошутит со мной или будет вести себя как приличный человек. Приятная перемена, мягко говоря.

― Клянусь, ― сказала я ему, поднимая руку. ― Слово скаута.

― Тогда что ты поешь?

― Я пою народную музыку, ― самодовольно сказала я.

― Это то же самое! ― практически закричал он, все еще улыбаясь.

― Нет, не так! Народные песни больше похожи на «Mumford and Sons». Не на кантри.

― Это правда, ― согласился он.

― К тому же, у них этот потрясающий акцент.

― Что, английский акцент? Ты думаешь, английский акцент ― замечательный? ― спросил он так, будто это самое смешное, что он когда-либо слышал.

Взгляд, который он на меня бросил, был очень похож на тот взгляд, которым я смотрела на людей, когда они говорили, что им нравятся южные акценты. Лично я даже не считала, что у меня есть акцент, так как он может быть особенным или другим?

― Я совсем не собиралась признаться тебе, но у меня есть слабость к английским акцентам, ― сильно смутившись, сказала я, раскрывая эту подробность Хейдену.

Он немного скептически отнесся к моему откровению, но наклонился ближе, словно проверяя теорию. Это определенно был не тот Хейден, к которому я привыкла. Обычно он делал все, что возможно, чтобы держаться от меня подальше. Близость ― не его конек.