— Щенок, — ответил он.

— Но чей щенок? — уточнил Китто.

Я прикоснулась к длинным, свисающим ушкам, они были шелковистыми.

— Какой-то гончей, — предположила я.

Щенок заскулил и заерзал. Дойл опустил его на пол, но тот завыл и заплакал. А Аластер к нему присоединился.

Дойл на мгновенье нахмурился, а затем подхватил щенка и посадил в кроватку. Он лизнул Аластера в лицо, и плач затих. Щенок обошел малыша и уселся с другого его бока, растянувшись своим бело-рыжим тельцем рядом с ним, а Аластер положил ручку на его спину.

— Он слишком мал, чтобы установить связь с щенком, — сказала я.

— Возможно, — ответил Дойл.

— Мы не можем оставить с ним собаку, она не приучена к дому, — отрезала я.

— Это его щенок, Мерри.

— Ты хоть знаешь, что это за порода?

— Как ты и сказала, гончая.

— Две другие собаки — сторожевые псы, а на что способен щенок? — спросил Холод.

Щенок довольно вздохнул, и Аластер издал похожий счастливый звук.

— Может быть, каждому мальчишке нужна собака, — ответил Дойл.

— У тебя была собака, когда ты был маленьким? — спросила я.

Он улыбнулся.

— Была.

Я нахмурилась, глядя на него.

— Какой породы?

Он покачал головой.

— Скажем, это был подарок от одной из моих тетушек.

Поскольку обе его тетушки были адскими гончими, не имеющими человеческую форму, я спросила:

— Хочешь сказать, что один из твоих кузенов был твоим щенком?

Он улыбнулся.

— Собака — моя вторая форма, так что можно считать, что это скорее был лучший друг, нежели просто собака.

Я опустила взгляд на нашего сына и «щенка».

— Хочешь сказать, что Аластер будет способен перекидываться?

— Я не знаю, но давай оставим у него щенка и посмотрим. Когда-то это был один из моих символов.

Я понимала, что он говорил о том времени, когда был богом Ноденсом, исцеляющим божеством, в храме которого жили собаки, которые могли зализывать раны и залечивать их, среди прочего.

— Волшебные собаки, я полагала, собакой был ты, но по твоим словам…

— Я был не единственной собакой в моих храмах, — ответил он.

Мы взглянули на нашего сына и на щенка. Ку ши лег на пол перед кроваткой Брилуэн так же, как галли-трот перед люлькой Гвенвифар.

Мои гончие привалились ко мне, и я погладила их шелковистые макушки. Спайк засунул голову в кроватку и обнюхал малыша и щенка, который приоткрыл сонные глаза и лизнул его в нос. Спайк выпрямился и «улыбнулся» нам, вывалив язык, растеряв все свое достоинство и став похожим на большого бестолкового пса, которым мог быть время от времени.

— Спайк одобряет, — заметила я.

— Это правда, — согласился Дойл, улыбнувшись.

— Он твой сын, — удовлетворенно проговорил Холод.

Дойл сжал его руку со словами:

— Наш сын.

Лицо Холода засияло от счастья при этих словах.

— Наш сын, — повторил он.

Я передвинулась так, чтобы обхватить их обоих за пояс и стоять в объятьях с двумя моими мужчинами. В моей жизни были и другие мужчины, и я любила их, но именно от этих двоих пело мое сердце. Будь я достаточно человеком, я могла бы ощутить вину за это, но я не была им, поэтому и не чувствовала себя виноватой, это было лишь правдой моего сердца.

Китто погладил щенка и поцеловал малыша, а затем снова поднял кроватку.

— Сладких снов, маленький принц.

Мы оставили малышей довольно спать вместе со своими новыми защитниками и лучшими друзьями, потому что Дойл был прав: каждому ребенку нужна собака.