Он направляется ко мне, слегка опустив подбородок и глядя на меня из-под слегка нахмуренных бровей.

Я почти проглатываю язык.

— Привет, Солнышко.

— Болтушка.

Он останавливается в нескольких футах, и мы глазеем друг на друга. Мое сердце бьётся как метроном. Он окидывает меня взглядом с ног до головы, а затем останавливается на лице. Не знаю, что сказать. Возьми меня прямо сейчас, — вероятно, не покатит. Или даже очень.

Его голос такой низкий и хриплый.

— Не знаю, почему я здесь.

Мне стоит обидеться. Но поскольку он буквально озвучивает мои мысли, не могу бросать в парня камни. Вместо этого я борюсь с улыбкой, тогда как он просто такой недовольный.

— Ты написал, пригласив выпить чая в два ночи, затем предложил забрать меня.

Его губы сжимаются.

— Я не... Я не очень общительный.

Нет, блин.

— И все же мы здесь.

Что-то вспыхивает в его глазах.

— Видимо, так. — Он не двигается. Еще один раздраженный звук вырывается из его горла. — Я, черт возьми, не могу уснуть.

От того, что он обратился ко мне по этой причине, у меня в груди расцветает тепло.

— Так пойдем чем-то займемся.

Он, очевидно, не хочет наслаждаться этим. Его плечи сутулятся под свитером.

— Это не касается секса.

Я смеюсь.

— Надеюсь, что так. Было бы неловко тебя отвергнуть.

Лгунья, лгунья, твои трусики сейчас сгорят.

Его губы изгибаются.

— Извини. Я в этом не силен.

— В заявлении очевидного, Солнышко.

Фыркая, он поворачивает голову, но я вижу, как на его губах появляется и затем исчезает улыбка. После он резко кивает, будто приходит к какому-то решению.

— Пойдем?

Подбородком он указывает в ту сторону, откуда пришел.

Мы идет в тишине, достаточно близко, чтобы наши плечи касались при каждом сделанном шаге. Я не против молчания. Оно дает мне возможность скрыть свои мчащиеся на всех парах мысли.

— Сразу за следующим поворотом, — говорит он тихим и мрачным голосом.

— А ты, правда, хочешь приготовить мне чай?

— Разве я не сказал, что приготовлю? — его взгляд встречается с моим. — Что не так с чаем?

— Ничего. Просто... — я пытаюсь подобрать подходящее слово. — Как-то в духе бабушки.

Он смеется, даже слегка фыркая.

— Я англичанин. Чай — лекарство от всех наших проблем. Плохой день? Выпей чашку чая. Голова болит? Чай. Босс придурок? Чай.

— А, — говорю я с триумфом. — Так у меня есть причина пить чай.

Габриэль застывает на ходу и пристально смотрит на меня.

— Мы согласны, что я твой босс? Или у тебя болит голова?

— Не знаю. А ты согласен с тем, что можешь быть придурком? — я улыбаюсь так широко и фальшиво, что мои щеки каменеют.

— Придурком, который принес тебе обед и собирается приготовить чай, — указывает он мягко, а затем подталкивает меня локтем в бок.

Я собираюсь толкнуть его в ответ, когда тишину разрезает резкий звук. Он такой громкий, что я почти визжу, подпрыгивая на месте. Рука Габриэля касается моей так естественно. Не знаю, собирался ли он схватить меня или просто вздрогнул от неожиданности. Но наши пальцы касаются, когда на небе вспыхивают молнии. А затем оно разверзается. И холодный дождь начинает идти так быстро, что у меня перехватывает дыхание.

Мы стоит посреди улицы, глядя друг на друга, пока нас заливает потоком воды. А затем я начинаю хохотать. Сильно. Потому что, ну а что мне еще делать? Дождь заливает мне глаза, рот. Я могу утонуть. Уверена, что вся насквозь промокла.

Габриэль как статуя — очень красивая, когда мокрая. Его черные волосы прилипают к голове, и капли дождя струятся по чертам лица, мерцая в уличном свете. Он моргает, длинные ресницы сейчас слиплись.

— Конечно, — говорит он, хрипло выдыхая.

— Ты же не собираешься винить меня в этом, правда? — кричу я громче рева грозы, все еще смеясь.

— Начиная с событий в самолете, все выходит из-под контроля из-за тебя, Софи Дарлинг, — он хватает меня за руку. — Пойдем, Болтушка, а то утонем.

Мы бежим по скользкой брусчатке лондонского тротуара. Я смеюсь до последней капли воздуха в легких. Он оглядывается на меня через плечо. Все размывается, кроме линий его лица, которые почему-то в этот момент кажутся кристально ясными, и мое сердце переворачивается в клетке ребер, когда вижу веселье в его глазах.

Он еще раз дергает меня за руку, его пальцы такие теплые и сжимают мои. Мы поворачиваем за угол, и затем все летит коту под хвост. Габриэль поскальзывается, его ботинки насквозь промокли. Одна рука, будто ветряная мельница, взлетает вверх, он хватается за меня. Мой рот складывается в слово «нет!», но оно вырывается скорее писком.

Габриэль падает, его большее твердое тело валится, утягивая меня с собой. В моей голове все происходит в замедленной съемке, а в реальности все так быстро, что мы оба представляем собой переплетенные конечности и рухнувшие на землю тела.

Я приземляюсь сверху, и мои бедра оказываются прямо напротив его. Он выдыхает что-то вроде болезненного «уф!» до того, как обнимает меня сильными руками, фиксируя верхом на своем теле.

Дождь падает на нас сверху, и Габриэль несколько раз моргает, глядя на меня.

У меня выбило весь дух, и теперь я пытаюсь отдышаться.

— Бля.

И затем мои легкие просто отказываются работать, когда на устах парня появляется яркая усмешка, я вижу все его белые зубы и становлюсь ослепленной мужской красотой.

— Видишь? — бормочет он. — Твоя вина.

— Моя? Это ты упал. Ты и твои шикарные туфли.

— Шикарные, — насмехается Габриэль. Конец света наступает, когда он переворачивается. Мои плечи встречаются с мокрым тротуаром, а дождь заливает глаза. А затем Габриэль нависает надо мной. Не думая, я раздвигаю бедра, и его ноги оказываются между ними. И вот я оказываюсь под воздействием этого крепкого, высокого тела, прижатого к моему так сильно и тепло. Мысли летят кувырком.

— Ты меня отвлекла, — говорит он, и в его глазах мерцает жар.

Сейчас Габриэль настолько близко, что я ощущаю нежное тепло его дыхания, улавливаю запах его кожи.

Он двигает бедрами, и на один краткий миг его член оказывается напротив моей киски, затрагивая чувствительную точку и посылая по моему телу волну возбуждения и искры тепла. Мои бедра раздвигаются шире, и я ахаю. Боже, он такой толстый там, и, клянусь, более чем наполовину возбужденный. Или может, все это у меня в голове, потому что Габриэль уже вскакивает на ноги так легко, как свойственно только ему.

А я тупо валяюсь на земле с налившейся тяжестью грудью, твердыми сосками и влагой между ног.

Выражение лица Габриэля возвращается к нейтральному, но в его взгляде на меня есть нечто самодовольное. Ублюдок. Он протягивает руку и поднимает меня до того, как могу даже сообразить.

— А теперь прекрати путаться под ногами. — Ага, он определенно самодоволен и смеется надо мной. — Чай сам себя не приготовит.

Остаток дороги он тянет меня как в тумане.

Таунхаус Габриэля великолепен. Ничего удивительного, эта часть Лондона прекрасна. По сравнению с остальными, его дом довольно скромный по размеру и расположен на очень тихой площади, все дома стоят вокруг маленького парка с мигающими викторианскими газовыми лампами. Опять тоскую по своему фотоаппарату. Я бы с радостью могла потратить кучу времени на съемку деталей и особенностей Лондона.

Распахивая и входя в калитку до пояса высотой, Габриэль двигается к входу в дом. Внутри нас ждет выдержанный потертый пол из дерева, доски которого пережили явно не одно столетие, и я боюсь накапать на них дождевой водой. Хотя Габриэль, кажется, не обращает на это внимания. Возможно потому, что с него тоже стекает вода.

Сбросив обувь, мы проходим мимо ярко-белых стен с кучей обрамленных в рамки эклектических работ — большинство из них представляют собой черно-белые снимки ребят за кулисами и в дороге. Я ожидаю увидеть фото других известностей, с которыми Габриэль явно знаком, но нет. Здесь только ребята и Бренна. Все это перемешано с изображениями разных городов и сельской местности. Есть даже вставленные в рамку почтовые открытки из Брайтона. Я бы задержалась и разглядела все это, но Габриэль не замедляет своего стремительного хода.

Мы направляемся прямо по узкой лестнице, которая скрипит под нашими ногами. Очевидно, данный этаж дома основной. Я заглядываю в гостиную, столовую, которую преобразовали в библиотеку, хотя тут все еще стоит обеденный стол, и еще одну комнату отдыха — все обустроено удобно, и в то же время мебель кажется слегка своеобразной. А затем мы снова поднимаемся по лестнице.

Мое сердце начинает хаотично колотиться в груди, когда осознаю, что мы направляемся в спальню. Нелепо. Конечно, мы идем в спальню; мы же до нитки промокли, и нам нужны полотенца. Мои босые ноги шлепают по приятному на ощупь деревянному полу. Габриэль не произносит ни слова, так что я смотрю на его широкую спину и крепкие руки, прилипшую к его телу грязную одежду. Не подумайте, что вид не стоящий. Я бы сделала снимок и назвала его так: Грязный и мокрый.

Тихо фыркая, я почти пропускаю тот факт, что твердая древесина сменилась пушистым, цветастым ковром. Мы в его комнате.

Я останавливаюсь на пороге. Не могу ничего с собой поделать; войти в комнату Габриэля это как будто открыть дорогу в Эльдорадо или Атлантиду. Когда он останавливается и выгибает бровь, глядя на меня, я так ему и говорю.

В ответ мужчина косится на меня, будто напрочь не понимает, что со мной делать.

— У тебя самое дикое воображение из всех, кого я встречал.

— Воображение. Верно. Спорю на крупную сумму, что в этой комнате бывала только ты, — бросаю вызов я. — Скажи, что ошибаюсь.

Он хитро улыбается.

— Ошибаешься. Здесь бывали дизайнеры. И горничная.

— Смешно.

Я тихо хихикаю, делая шаг вперед.

Могу поверить, что здесь бывали декораторы. Вместо белых стен, комната окрашена в цвет темного шоколада. Мягкие, сливочно-клетчатые шторы закрывают окна, а огромная кровать с кожаным изголовьем доминирует у дальней стены. Это место буквально кричит «логово богатого мужчины». Я с легкостью представляю его здесь, сидящего у мраморного камина цвета слоновой кости и попивающего скотч.