Глава 31. Ради этого и жизни не жалко (часть 1). Зеф Берд

Блондинка. Голубые глаза. Волосы до талии. Сто семьдесят пять сантиметров, розовощекая, она стеснялась своего тела сильнее, чем люди вдвое большего веса. Она любила Баха, Snow Patrol[18] и отвратные гимны в антураже неоновых танцев, омаров, лимонные меренги, Клэнгерсов[19] и Супер Марио. По выходным она ходила на рыбалку со своим отцом и гуляла по холмам с матерью. У нее было столько братьев и сестер — и родных, и двоюродных, — что я и сосчитать не могу. И она их всех любила.

Она носила гигантские куртки с кучей полезных вещиц в каждом кармане. Большинство людей ходят по улице, опустив глаза к земле, но она всегда смотрела вверх и обращала внимание на такие вещи, под которыми я мог бы пройти тысячу раз и даже не заметить: горгулий, монгольфьеры, зарянок, гнездящихся на оказавшейся в водосточном желобе тарелке для фрисби. Ее невозможно было застать вне чтения. Но в первую очередь, она все же была ученым — была физиком, стремящимся к познанию всего, что ее окружало, даже если для этого ей приходилось изучать по одному атому за раз; в конечном итоге, она знала обо мне больше, чем я сам.

Это моя вина. Ее можно было спасти, поменяй я свое решение хоть на секунду раньше.

Двадцать семь лет совокупного опыта и знаний, выращенных, подобно бесконечно сложному фракталу, а затем вырванных и сожженных, как страница из дешевого блокнота. Осталась лишь оболочка, которую она просто носила какое-то время и которая не имела никакого отношения к ее настоящему «я». Они не станут отключать ее от аппарата жизнеобеспечения; все, что когда-то было Жозефиной Берд, уничтожено, но похороны состоятся лишь через пятьдесят лет.

Ты говоришь, что информацию можно уничтожить. А я говорю, что погибло все, ради чего мне стоило здесь оставаться. Ты обязан вернуть меня домой, Чэн. Никогда еще я не испытывал к этой микробной вселенной большей ненависти.