Наконец лифт остановился, двери открылись, я протиснулась мимо него в вестибюль и вышла наружу.

Льюис бросился за мной.

— Натали, пожалуйста, поговори со мной. Я не хочу, чтобы ты вот так просто сбегала, потому что злишься.

— Слишком поздно.

— Прошу тебя, — взмолился он.

Я проигнорировала его и направилась по Пятой авеню к Центральному парку.

— Мой водитель за углом. Я могу отвезти тебя домой. Давай я отвезу тебя домой.

— Нет, мне нужно пройтись, и я никуда с тобой не поеду.

Льюис фыркнул, но последовал за мной по улице.

— Ты собираешься сбежать в ночь, не объяснив, что случилось? Это несправедливо, Натали.

— Справедливо?! — Завизжала я, не обращая внимания на людей вокруг. — Ты хочешь поговорить со мной о справедливости, Льюис? Может ты мне скажешь, как убедил издателя заплатить мне семизначную сумму? И про то, что именно ты посоветовал Уоррену купить мою книгу?

Он сделал шаг назад, как будто я его ударила.

— Я... хотел помочь.

— Не пытайся все перевернуть с ног на голову, — сказала я ему. — Ты не сможешь убедить меня, что твои действия были так уж для меня хороши. Я хотела, чтобы мою книгу стали издавать, потому что она понравилась, понравилось, как я пишу. Я не хотела, чтобы мне давали фору. Купил бы кто-нибудь другой мой роман за меньшие деньги, я была бы в восторге. Но нет, тебе необходимо было вмешаться. Ты сделал это из-за своих личных побуждений. Так что не говори со мной о несправедливости.

Я резко развернулась и направилась в парк. Центральный парк был лишен красок. Зимние деревья без листьев, зловеще нависали, пока я шла по дорожке.

— Да, сделал, признаю. Я узнал, что Оливия — это ты, и хотел просто помочь. Почему ты считаешь неправильным, что я решил помочь тебе? — спросил он.

— Если твоя помощь была настолько хороша, то почему ты никогда не говорил мне об этом? — Рявкнула я.

Он пожал плечами.

— Мы никогда не затрагивали эту тему.

— Да, ты никогда не поднимал эту тему, зная, что мне не понравится.

Он потянулся и схватил меня за рукав куртки, заставляя остановиться.

— Все, что я делаю, я делаю для тебя, Натали. Всё. Может не совсем правильно, но я не думал, что ты из-за этого так расстроишься. Не знал.

— Теперь узнал, — упрекнула я его. — Иначе твой отец бы мне этого не сказал, обозвав меня охотницей за богатыми мужчинами. Он сказал, что ты уже отдал мне миллион долларов, спросил, сколько еще мне нужно, чтобы я оставила тебя в покое.

Льюис втянул воздух.

— Он так сказал?

Я истерично расхохоталась.

— О, именно так и сказал.

— Черт возьми, Натали, мне так жаль. Он проделывал такое раньше, но не думал, что он опустится до такого уровня с тобой.

— Приятно осознавать, что ради меня ему все же пришлось прогнуться, — проворчала я.

— Моя последняя подружка взяла деньги. Алисия. Та, кого ненавидят мои сестры. Я думал, что с тобой он на такое не пойдет, потому что я явно влюблен в тебя.

От этих слов я в ужасе отступила на шаг. Потому что сейчас было не самое подходящее время, заявлять мне об этом, тем более, что мы ругались и спорили о важных для меня вещах. Я кипела от гнева и была далеко не счастлива слышать от него такие слова. Да, я была и не готова сейчас услышать от него эти слова. Это было последнее, что я хотела услышать. Последнее, с чем могла бы справиться.

— Однако, твой отец сделал шаг. Я сказала ему, чтобы он шел к черту, что мне не нужны ваши дурацкие деньги. Жила без них и проживу дальше. Но я хотела бы знать, как обстояли дела на самом деле, — заявила я ему. Мое лицо окаменело. — Но ты, кажется, не собирался мне ничего рассказывать.

— Натали…

— Не надо. Для одного вечера я уже достаточно наслушалась. Я хотела все сделать сама, — сказала я, ненавидя себя за то, что горло сжалось от непролитых слез. — Я так гордилась своими достижениями. Но ты все испортил. Так что я лучше пойду домой.

— Пожалуйста, — сказал он, делая шаг ко мне. — Пожалуйста, Натали. Не уходи так. Не уходи такой расстроенной.

— Это твоя вина, а не моя, — сказала я, прежде чем засунуть руки в карманы и направиться к своему дому.

Я думала, что он последует за мной, даже когда я сказала ему не провожать меня. Но он не последовал.

А когда я оглянулась, его уже не было.

Я опустилась на скамейку в парке, поджала под себя ноги, закрыла лицо руками и заплакала. Я уже давно не плакала. Очень давно. Я ненавидела слезы, потому что они делали меня слабой и уязвимой.

Но дело было не только в Льюисе. Или в обвинении его отца.

Плакала я о смерти единственного такого превосходного момента, связанного с моей книгой. Всего за несколько минут «мое достижение» было выпотрошено до костей. «Мерит» не выиграли аукцион, чтобы заключить со мной контракт. Тогда бы я выиграла все, что было бы в будущем, но теперь образовалась дыра. Черная дыра, высасывающая жизнь из всего, что будет. Копалась я в себе глубоко, погружаясь в свои недостатки. И теперь мне казалось, что опубликованная книга была такой же, как и все предыдущие, отвергнутые всеми издательствами. Только теперь у меня был Уоррен, который смог ее протолкнуть.

И мне не нравился прогорклый привкус, когда я рассматривала этот вопрос под таким углом.

Я встала на ноги. Пора было идти домой. Разберусь со всем утром. Ходить одной по Центральному парку в такое время было не самым умным шагом, но я была и не готова вернуться в свою печальную однокомнатную квартиру. Потому что приду, открою контейнер с замороженным кремом, и начну опять плакать.

Я повернулась в противоположное направление от своего дома. К Верхнему Ист-Сайду, который был ближе, чем мой дом в Верхнем Западном Ист-Сайде. Я свернула налево и направилась на север, в сторону метрополитена. Дорогу мне освещали уличные фонари и такси. Для вечера вторника движение было сумасшедшим. Движение всегда было в этом городе сумасшедшим.

Было легче думать о проносящихся машинах и прохожих, чем о реальной проблеме. С Льюисом, его отцом и моей карьерой. При одной мысли об этом мне хотелось закричать.

Я вытащила телефон, чтобы еще больше отвлечься, и почти сразу же пожалела об этом. У меня было два пропущенных звонка от Льюиса и эсэмэски. Я не стала их читать, не хотела читать его извинения и оправдания в данный момент. Потому что знала, что он извинялся и пытался загладить вину.

Может я ему сама позвоню, когда успокоюсь. Но сейчас? Нет.

Наконец я остановилась и огляделась, задумчиво бредя по тротуару какое-то время. Я не совсем понимала, где нахожусь. Потом подняла голову и увидела свет в окнах квартиры на верхнем этаже дома, перед которым остановилась.

Застыла, осознав, куда меня привели ноги.

Открыла контакты, нашла номер, который хотела заблокировать больше раз, чем могла сосчитать. Но так и не хватило сил на это. Нерешительно смотрела на цифры, с зависшим пальцем перед экраном. Затем нажала вызов.

Прошло три гудка, прежде чем мужской голос ответил:

— Натали?

— Ты дома?

— Да, — неуверенно произнес он. — С тобой все хорошо?

— Можно мне подняться к тебе?

— Что? Прямо сейчас? — спросил он, сбитый с толку.

— Да. Я...я внизу перед твоим домом.

— Э-э...да. Поднимайся.

— Спасибо, — пробормотала я. — Увидимся через минуту.

— Натали, ты уверена, что с тобой все хорошо?

— Нет, совсем не уверена.

Затем я повесила трубку и вошла в здание, чтобы подняться на лифте в апартаменты Пенна.

29. Натали

Я должна была бы нервничать, но почему-то совсем не нервничала с Пенном. Он заставил меня пройти через мясорубку, но находиться с ним рядом было всегда легко. Даже тогда, когда впервые встретились в Париже.

Двери лифта открылись у него в квартире, и я подождала, боясь, что меня закружат воспоминания. Но прежде чем успела их смутно осознать, маленькая итальянская борзая спрыгнула с дивана и прыгнула прямо на меня.

Тотл.

Он с силой сбил меня с ног, я чуть не упала на пол. Он видно подумал, когда я буду ошарашенная лежать на полу, ему будет легче задушить меня облизыванием, своими поцелуями. Его худое тело прижималось ко мне, он вилял не только хвостом, но и всем телом. Его невероятно длинные ноги для десятифунтовой собаки пытались найти опору на моих руках, а мокрый нос тыкался в щеку. Он пару раз залаял, а потом принялся лизать лицо, будто прошел не год, а всего лишь один день, как я уехала.

Слезы навернулись на глазах. Черт, я была тронута. Я действительно не осознавала, насколько сильно скучала по нему. Может мне и была необходима такая щенячья терапия. Я крепко прижала его к себе.

— Привет, приятель. О, посмотри, каким ты стал большим. — Он облизал меня еще раз. — Да, я тоже люблю тебя. Знаю. Я так скучала по тебе. Все хорошо. Я вернулась.

Затем появилась рука и нажала кнопку в лифте, чтобы двери не закрылись. Пенн наклонился к нам, выглядя совершенно растрепанным. Его темные волосы выглядели так, словно он зарывался в них пальцами ни один раз. Вдоль его подбородка появилась щетина. И он был без своего обычного костюма, босиком в черных спортивных штанах и футболке. Каким-то образом он все еще выглядел горячим, как грех.

— Ты пришла, чтобы похитить мою собаку? — растягивая слова, спросил он.

— Подумываю об этом. Он явно любит меня больше, чем ты.

— На самом деле он двуличный. Он отдает свою любовь очень быстро любому.

— Не слушай его, — сказала я Тотлу. — Твоя любовь — самая лучшая. Безусловная. Ты ведь никогда не разобьешь мне сердце, правда?

Тотл завилял хвостом и лизнул меня от подбородка до лба.

Я рассмеялась и вытерла лицо.

— Именно об этом я и говорю.

— Ты войдешь или просто посидишь в лифте?

— Наверное, войду.…

Я встала со своего места, подхватив Тотла на руки, и вошла в апартаменты Пенна. Все выглядело точно так, как я помнила. Небольшой беспорядок от его работы, загромождающей пространство. Его потертый кожаный блокнот лежал раскрытым на столе. Рядом — стакан с бурбоном. Из динамиков доносилась инди-музыка. И, конечно, характерная черта Пенна — пел неизвестный исполнитель. Его квартира выглядела, так же как и год назад, даже запах остался тем же.