•  Дык, в конце месяца.

•  Значит, и впредь так будет. Еще одно,- обратился я к Нине Владимировне,- Хотелось бы посмотреть фотоальбомы, если таковые имеются в природе.

Садовник и кухарка переглянулись. Ответила женщина:

•  Вы знаете, нам ничего об этом неизвестно. Ну, Николаю, понятно, но и мне Эрих Аристархович ничего не показывал. Картина его прабабки висит в комнате, а вот фотографии… Хотя, постойте, есть одна.

Нина Владимировна прошла в комнату деда и вернулась в кухню с какой- то книгой. Из середины фолианта она достала пожелтевшее фото и протянула мне. Бумага была старой и плотной, такие фотографии делали еще при царском режиме.

•  Ваш дед говорил, что на фото изображена его семья.

Я внимательно рассматривал снимок. В центре – высокий статный человек, очень приятной наружности, рядом – красивая молодая девушка с ребенком на руках. Еще двое детей стоят рядом: девочка лет двух и мальчик лет 6-7. Господи, сколько же лет девушке, если все дети – ее? И кого же она мне напоминает? Ах, да, картину на стене. Так, значит, там ее бабушка, раз мне она приходится прапрабабкой? Удивительное сходство. Я перевернул фото и почел: « Берлин, 1921 год. Папа, мама, сестра, брат Мартин и я.» Интересно, а почему у сестры нет имени на фото?

•  Мне это можно забрать?- спросил я.

•  Конечно, здесь все теперь Ваше.

•  А Вы не знаете случайно, мой дед общался со своей семьей?

•  Он говорил, что все погибли во время войны. Отец и мать, вроде раньше, но я точно не помню, он упоминал об этом вскользь. Я, когда протирала пыль с книг, случайно выронила эту фотографию.

•  Понятно. А как он сам очутился в России?

•  Он приехал погостить к бабушке, она жила у сестры и ее мужа, русского офицера. Вроде, она путешествовала, а Эрих захотел увидеть Россию. Все случилось накануне войны, и обратно вернуться в Германию они уже не смогли.

•  А бабушка была матерью отца или мамы деда?

•  Игорь Александрович, я понимаю ваш интерес, но на некоторые вопросы я не могу знать ответов. Я всего лишь служила здесь, а Ваш дедушка был не слишком разговорчив.

•  Да, да, простите, я понимаю. Спасибо за продукты.

•  Пожалуйста. Вечером я пронесу Вам молока. У нас в поселке есть речка, Вы могли бы искупаться. Говорят, вода теплая.

•  Я так и поступлю. До вечера.

Я остался один, позавтракал йогуртами, выпил кофе, еще раз обошел дом и задержался возле картины. Да, родственницы в нашем роду были красавицами. А еще говорят, будто все немки страшные. Но, возможно, они не были чистокровными немками, раз в России у них были родственники? Я сравнил изображение девушки на фото с портретным. На полотне девушка была старше. Элегантное платье, строгая прическа, спокойный ясный взгляд. Я перевел глаза на фотографию: здесь девушка нежно обнимает сына, а девочка прижимается к ее боку. Странно, Мартин стоит, как - будто, немного в стороне. Может, я ошибаюсь, и лет ему меньше, а девушке, то есть моей прабабке - больше? Теперь это, конечно, неважно, просто интересно. Что это меня потянуло к истокам моего генеалогического прошлого? Я же и про деда- то лишь позавчера узнал, и мало хорошего. И все же, что-то здесь не так. Отъявленный подлец и негодяй оставляет все внуку, зачем? И почему, в таком случае, не дочери? Может, он хотел, чтобы мы узнали что-то о нем? А кто может лучше докопаться до сути, чем журналист? А то, что я журналист, он наверняка знал. Он же следил за нашей жизнью. Ну, что ж, я выясню, что смогу, хоть из редакции меня выперли, но бывших журналистов не бывает, это диагноз на всю жизнь.

Ладно, схожу и впрямь искупаюсь, что ли?

Речку я нашел без труда. Водоем был довольно чистый, существовали даже мостки, на которых сидел дедок и рыбачил. Берег был песчаный, я с удовольствием разулся и кинулся в воду. Однако, она оказалась не настолько теплой, насколько я ожидал. Меня обожгло, но уже через минуту я с удовольствием плавал.

Выбравшись на мостки, я обтерся махровым полотенцем, которое нашел у деда в шкафу. Мужичок с удочкой обернулся и внимательно меня разглядывал. Да, сельским жителям свойственна любознательность и неприкрытое любопытство, это мы проходили. Но иногда это бывает даже на руку.

•  Доброе утро, - поздоровался я, - вы местный?

Вот уж глупый вопрос! Нет, наверно, он приехал сюда поудить рыбу в резиновых тапочках. Дедок кивнул мне и отвернулся. Я надел брюки, а рубашку накинул на плечи и завязал рукава на шее. Уже собираясь покинуть местный пляж, услышал голос с хрипотцой:

•  А ты, значит, в доме Эриха теперь будешь жить? И кто же ты ему?

Я встал как вкопанный, но ответил:

•  Я? Да вроде, внук.

•  Вот, именно, вроде. Что ж раньше тебя не было? Эрих – хороший мужик был, хоть и жил на широкую ногу, но местных никогда не сторонился и зажиточностью своей не кичился. А еще, храм местный помог отреставрировать.

•  Каждый замаливает грехи по- своему.

•  А ты, значит, без греха?- склонил голову на бок старик и прищурил глаза.

•  Ну, почему, наверное, и я грешен.

•  Вот и не суди других. Много ты о своем деде знал?!

•  Немного, но это не моя вина. Но то, что узнал, мне не очень понравилось.

•  Иногда все не так, как кажется.

•  Да Вы – философ,- усмехнулся я.

•  Я долго живу, - ответил он,- а с годами все выглядит по-другому.

•  Ладно, не буду с Вами спорить. Поговорим в другой раз.

•  Может, и поговорим,- ответил дедок и отвернулся.

Я пришел домой и набрал Валькин номер:

•  Привет. Слушай, сделай кое-что для меня.

•  Привет, привет. Уже проблемы? Это как-то связано с наследством?

•  Ну, в общем, да. А ты про наследство откуда узнал?

•  О, мы уже чувствуем заговор! Успокойся, я твоей маме звонил, она мне сказала, что

ты уехал вступать в права наследования домом. Ну и как хибара, есть за что ломаться?

•  Есть.

•  А откуда вообще этот твой дед взялся?

•  Это долгая история, потом расскажу. В связи с этим как раз мне нужна информация. Пробей по своим каналам: Гейнц Эрик Аристархович, 1920 года рождения. До 1941 года проживал в Берлине. Затем приехал в Россию погостить к бабушке и остался. Меня интересует, чем занимался во время войны, когда умерла бабушка, остались ли родственники, где работал, ну и вообще вся имеющаяся информация. Сделаешь?

•  А то! Для тебя, мой друг, все, что угодно. Позвоню Андрюхе в архив.

•  Спасибо.

•  Пока не за что. А ты когда собираешься возвращаться?

•  Как только во всем разберусь. Хочу понять, чем заслужил все это.

•  Понятно, тогда пока, позвоню, как только разберусь с делами, и узнаю все для тебя.

После разговора с другом я вновь обошел дом, пытаясь найти для себя ответ: почему? Почему человек, которого я никогда в жизни не видел и не знал, решил после смерти все оставить не тем, кто за ним ухаживал, а мне? Ну и что, что я внук? Мы же не знались с ним все эти годы, и реакция моя могла быть неоднозначной в свете узнанной мной информации. А, может, он не считал себя виновным? Или, наоборот, хотел посмертно раскаяться в содеянном? Тогда должно быть письмо, то есть оно должно быть при любом раскладе. Я прилег на кровать и за этими размышлениями заснул. Мне снился дед. Он был таким, каким я его представлял себе, похожим на своего отца на фото, только состарившимся. Он сидел на стуле и пристально смотрел на меня, словно собирался мне что-то сказать, но не мог. Потом встал, подошел к полкам с книгами и провел пальцами по корешкам. Затем обернулся ко мне и….. исчез. Я проснулся. Лежал и думал. Что может означать этот странный сон? Вообще-то я в сны не особенно верю, но вдруг я таким образом получу ответ на свой вопрос?

Менделеев же увидел во сне свою систему, о которой долго думал. Поэтому я встал и подошел к книжным полкам, у которых во сне стоял дед. Так же, как и он, я провел рукой по книжным корешкам, и моя рука зацепилась за один. Я вынул книгу и прочел название: « Дафна Дюморье. Ребекка». Я очень любил этот роман и с удовольствием бы перечитал. Я раскрыл том посредине. Изнутри спланировал и упал к моим ногам лист бумаги. Я поднял его и прочел написанные ровным почерком слова: « Как иногда хочется все изменить, но все, что сделано, то сделано, и, кто знает, может, все к лучшему?». И вдруг, дальше, невпопад : « А как хорош Дастин Хоффман в « Человеке дождя!». Чушь какая-то. Может, дед был в последнее время не в себе? И кому предназначалось сие послание?

Я в задумчивости прошел в соседнюю комнату и подошел к телевизору. Открыл полку под ним и просмотрел подборку DVD- дисков. Нашел « Человека дождя» и вставил в магнитофон. Однако, вкусы у нас с дедом совпадают. Этот фильм был одним из моих любимых. Посмотрим. Началось кино, и я увлекся просмотром, но запись внезапно оборвалась. С экрана на меня смотрел дед, таким я видел его в своем сне. Но теперь я еще услышал и его голос:

•  Здравствуй, Игорь. Раз ты смотришь эту запись, значит ты – умный мальчик, и нашел ее. Я оставил несколько подсказок, не знаю, какой воспользовался ты, но это неважно. Прошу лишь об одном – досмотри запись до конца. Я знаю, что мне недолго осталось, а перед смертью не врут. Да я и не врал никогда. По-крайней мере, старался. Я не хочу, чтобы ты разуверился в своих близких, но также я не хочу, чтобы ко мне ты испытывал ненависть, которую я не заслужил. Ты уже взрослый, разберешься. Начну с самого начала.

Родился я в 1920 году в семье немецкого промышленника Аристарха Мартиновича Гейнц. Моей матери к тому времени едва исполнилось 18, моей сестре Маргарет – два года. У нас в семье существовала легенда, по которой все мужчины в нашем роду женятся на очень молодых девушках, практически одинаковой внешности. Моя мать действительно была удивительно похожа на бабушку, и так далее. Но бабушка была против брака отца, так как мать была из не очень обеспеченной семьи – она была дочерью булочника. Поэтому родители венчались тайно, чем привели бабушку в бешенство. Она сказала, что ее благословения они не дождутся, дед мой к тому времени скончался от болезни сердца. Мать моя была кроткой, она оправдывала свое имя – Агнетта - то есть святая, и стойко выдерживала все нападки свекрови. После рождения Маргарет бабушка немного смягчилась, но виду старалась не показывать, это я узнал из рассказов отца. Он очень сильно любил мать и нас. Я родился через два года после Марго, а еще через два года мама умерла от « испанки». Все заботы о нас легли на плечи отца и бабушки. Она воспитывала нас в строгости, но мы любили ее. Отец пропадал на фабрике, приходил усталый. Казалось, за работой он старался не вспоминать о маме. Больше он не женился, хотя бабушка и настаивала, говоря, что ей трудно воспитывать нас. Да, я забыл сказать, что в нашей семье был еще мальчик – сын двоюродной сестры отца, то есть бабушкин племянник.