Ну, это полностью объясняло Наоми и заставило меня думать о ней еще меньше, чем хорошо.

— А по какому пути шел клуб? — Тихо спросила я, и Тэк сосредоточился на мне.

Затем он перекатился на бок, подтянул меня за подмышки, снова перекатился на спину, я оказалась сверху, грудь к груди.

Он поднял руку, откинул назад волосы у меня с лица и продолжил говорить:

— В клубе продавали наркотики, детка, — тихо сказал он, я сжалась телом и уставилась на него. — Не совсем продажа. Безопасная транспортировка. И мы делали все, что было с этим связано. Путь становился все темнее и темнее, клуб все глубже и глубже затягивало, мне это не нравилось еще до того, как позвонила мама и сказала, что Кимми облажалась по полной.

Ладно, хорошо, все по порядку.

— Расскажи мне о Кимми, — попросила я.

Тэк втянул воздух, я уже знала, что конец будет несчастливым. Напряглась, когда он приготовился говорить, запустив пальцы мне в волосы, затем снова убрал волосы с моего лица, зарывшись в них пальцами, прежде чем продолжить.

— Если ты живешь нашей жизнью, если ты не будешь толстокожей, это дерьмо съест тебя живьем. Я думал, что Кимми толстокожая. Она видела нашу жизнь, пыталась выбраться, была упертой с двенадцати лет. По крайней мере, так мне казалось. Я ошибался. Она оказалась уязвимой. Я просто не видел тогда этого, так что я, черт возьми, не защищал ее.

Боже.

Я закрыла глаза, рука Тэка скользнула с моего подбородка, я открыла глаза.

— Да, — прошептал он, — ты поняла, детка.

— Вот почему тебе нравится моя уязвимость, — заключила я ответным шепотом.

— И именно поэтому я буду рвать яйца, чтобы защитить тебя.

Боже.

— Продолжай, — прошептала я.

Он сделал еще один вдох и продолжил:

— Я оставил ее, но, в отличие от брата, не бросил. Она казалась сильной, мы с ней были сильными. Она могла быть смешной, мы держались вместе дома, который напоминал мне лодку, брошенную во время шторма в море, и так было постоянно. Она говорила, чтобы я убрался к чертовой матери оттуда. Но, как только смог, снова соединился с ними обеими, но в основном с Кимми. И вскоре я начал посылать ей деньги в надежде, что она тоже найдет выход из этой дерьмовой жизни. Я перевез ее в Колорадо, когда женился на Наоми. Перевез их обоих, когда родился Раш. Наоми была беременна Тэбби, вот-вот должна была родить, когда позвонила мама. Сказала, что Кимми подсела на дерьмо, полностью облажалась, ворует, лжет, выкидывает фокусы.

Я затаила дыхание, стараясь не выглядеть так, будто затаила дыхание, но Тэк не заметил, он был на своей волне, серьезной, плохой волне.

— Поэтому я вернулся в Калифорнию, чтобы разобраться с ее дерьмом. И то, что я обнаружил, детка, я так разозлился на мать, что она ничего не сказала мне раньше. Кимми не то, что подсела, а сидела уже долго и основательно, бл*дь. Мы разговаривали, я говорил, а она кричала. Тогда я не видел другого способа очистить ее от этого дерьма, если не вмешаюсь и не возьму дело в свои руки. Не следовало мне этого делать. Не следовало. Надо было отвезти ее в больницу. Теперь уже слишком поздно об этом говорить. Я заперся с ней в комнате, пока у нее шла ломка. Было некрасиво. Она кричала, дралась, царапалась, блевала, тряслась, черт возьми, ее так колотило. Как в припадке. Она была полностью измотана. Но ничего не вышло. Я не спал семьдесят два часа, разбираясь с ее дерьмом, поэтому в какой-то момент отключился. У нее был тайник, наркоманы — гребаные гении, когда дело доходит до тайника, я проснулся, она не двигалась, все. Она приняла дозу вместе со мной в комнате. Я был там. Моя младшая сестра покончила с собой, а я спал в пяти футах от нее.

Я закрыла глаза, но скользнула рукой вверх по его груди, чтобы снова обвить пальцами его за шею, и на этот раз обвила крепко.

Тэк говорил, я открыла глаза.

— Я похоронил Кимми в пятницу. Рванул обратно в Колорадо, Тэбби родилась в воскресенье.

Это характеризовало бы человека.

Это определенно характеризует мужчину.

И это характеризовало моего мужчину.

Его глаза сфокусировались на моих, рука скользнула обратно в мои волосы, пальцы запутались в них, его слова были мягкими, когда он сказал:

— Русские схватили тебя, я даже не подумал, когда добрался до вас, просто схватил тебя за горло. Мне нужно было почувствовать твой пульс, детка. Шай рассказал, что произошло вчера с этим мудаком и его битой, я тоже не подумал, положил руку тебе на горло. Это не должно причинять тебе боль или тревожить. Я должен убедиться, что ты жива.

Это имело смысл. Так много в нем было печального и в то же время прекрасного.

— Понятно, — прошептала я.

— Зависимость моей сестры, я держусь подальше от любого этого дерьма, поэтому не курю травку, мой выбор, личный. Другие — курят, я не осуждаю. Ты хочешь попробовать это дерьмо, это тоже твой выбор, и я тоже не буду осуждать тебя. Но если ты хочешь попробовать травку, то делаешь это только в моем присутствии, чтобы я мог позаботиться о тебе.

— Я не хочу пробовать, — заверила я его, и, он кивнул.

Затем заявил:

— Другие наркотики, кроме травки, в «Хаосе» запрещены.

Я облизала губы, прежде чем нерешительно спросила:

— Значит, клуб свернул с той темной дорожки?

— Нет. Я вернулся с огнем в животе, чтобы очистить свой Клуб от этого дерьма, и перестать облегчать дилерам смерть моей сестры, поняв, что я не стану таким человеком, каким был мой отец. Но я был достаточно умен, чтобы предпринять заранее кое-какие шаги. Я выжидал. Я построил гараж и магазины. Я набирал братьев, которые смотрели на эти вещи по-моему, мы планировали. Денежный успех магазинов и гаражей должен был дать доход, при котором образ жизни братьев не слишком бы изменился, когда мы свернем с темного пути. У меня было достаточно поддержки, и я взял на себя ответственность. Было много враждебно настроенных. Мы потеряли нескольких братьев, они отказались от клуба, ушли, начали заниматься своим бизнесом. Но он не так популярен вне клуба. Мы были хороши в том, что делали, и люди, с которыми работали, были совсем не счастливы, что мы отказались предоставлять им эту услугу. Дерьмо стало слишком отвратительным, из-за него мы потеряли одного брата, но мы все поняли. И одним из поставщиков, на которых мы работали и осуществляли перевозки, была русская мафия.

Я ахнула.

— Ты потерял брата?

— Ага.

— То есть, он умер? — Прошептала я.

— Отказаться от перевозки наркотиков — не то же самое, что решить подать в отставку.

Слишком верно.

— Русские?

— Да. Я все еще не пользуюсь у них популярностью. И есть еще одна причина, по которой Арло и Хай проявляют к тебе уважение. Они любят деньги, но они также любят адреналин. Опасность — это наркотик, они подсели на него. Они — последние из братьев, пытающиеся вернуть все как было. У них имеются связи с русскими, удерживая этот путь открытым, если меня не будет. Но они не ожидали, что русские схватят кого-то, связанного с «Хаосом». Русским ты была не нужна, они понятия не имели, кто ты. Тем не менее, подобное дерьмо не проходит с «Хаосом». Сопутствующий ущерб, независимо от того, как он произошел, с «Хаосом» недопустим. Дети, женщины, не только женщины, с которыми байкеры живут ни один год, с тобой управляющей гаражом, русские переступили черту, и эта черта не нарисована на песке, детка. Не с «Хаосом». Эта черта закреплена бетоном.

Это было приятно узнать.

— Хорошо, — тихо сказала я.

— Итак, Арло и Хай на борту, и после того, как все закончится, куда это приведет нас, я понятия не имею. Может то, что русские похитили тебя и Лэни, не отступили после этого дерьма, не признали свою ошибку, не послали своих парней принести нам извинения, смогло послужить для них сигналом к пробуждению, насколько без тормозов русские. Ты наша, и тебе никто не имеет права угрожать. Лэни не имеет никакого отношения к дерьму Белова, ей тоже. Это значит, что у этих ублюдков нет чести, раз они играют в игры с женщинами. Это серьезное дело, у Арло и Хая есть женщины, у Хая дети. После того, как мы уберем этот беспорядок, не знаю, что они выберут. Но знаю одно, что наркотики забрали мою сестру, я впахивал изо всех сил, чтобы вернуть своих братьев туда, где мы сейчас есть, жить свободно, при этом оставаясь свободными, не делая глупого, опасного, чертового дерьма, которое может привести наши задницы в тюрьму или, что еще хуже, в гроб, мой клуб никоим образом не будет связан с наркотой, или я не буду управлять таким клубом.

— Значит, вы... не делаете ничего противозаконного?

Он не сводил с меня глаз.

— Я этого не говорил, — тихо произнес он.

Тэк снова перекатился, так что я оказалась внизу, а он нависал надо мной.

О боже.

Затем он стал объяснять, более тихо, более мягко, я поняла, что меня ожидает впереди.

— Мы делаем то, что обязаны делать, чтобы защитить свое, то, что принадлежит нам, и то, как мы это защищаем, может быть осуждено законом. Например, двадцатитрехлетний ублюдок теперь дважды подумает, прежде чем подкатить к другой шестнадцатилетней девочке, и определенно больше никогда не поднимет руку на девушку. И дышит он сейчас совсем не легко, с болью, усваивая тот урок, когда ты шлепала его по щекам. И дышит он так и усваивает этот урок потому, что как только ты ушла, мы с ребятами закончили твою работу.

Я так и подумала, что они далеко не ушли от моих уроков, которые я хотела преподать этому ублюдку, но проделали все, скорее всего, более жестко, поэтому молча кивнула.

Тэк продолжал:

— Мы также делаем то, что хотим, наслаждаясь жизнью, и ты видела, это может включать в себя такое дерьмо, как курение травки. У нас имеются проблемы с другими клубами и в мире вообще, тогда мы заключаем сделки, но дерьмо может обернуться не лучшей стороной. Но пять миль по периметру вокруг любого магазина «Прокатись» свободны от наркотиков и проституток. Это закон, если на нашей территории появляется дилер или сука, мы не вызываем полицию, сами принимаем меры, чтобы их убрать с нашей территории.