«Настоящий артист сыграет всё, что мыслимо в жизни, и ещё то, что немыслимо. Артист. Считай факт доказанным. Тем более что доказать требуется не начальству и не какой-нибудь комиссии. Себе самому.
Факт есть. А интерпретация?
Зачем она это?..
Вопрос неправильный. Зачем она – понять легко. Наняли. Может, ещё и надавили. Спектакль ставила не она. И сверхзадачи ей тоже не объясняли. Ей незачем докапываться до сути.
А вот тебе – необходимо. Потому что нужно ответить, как минимум, на два вопроса.
Первый: так кто же будет лежать в камере, когда ты должен будешь пустить газ? Лежать в темноте, и к кому подходить не следует, да и всё равно больной – продолжим называть его так – будет в отключке, накачанный наркотой.
Это не эвтаназия. Просто – смертный приговор, которого по закону быть не должно. Кому? Откуда тебе знать? Да и какая разница?
И второй вопрос: открыв газ, ты из эвтанатора превратишься в убийцу. В палача, пусть даже по неведению. Вспомни сегодняшнюю проповедь. Ты оттуда просто больше не выйдешь. Боли тебе обеспечат по высшему разряду. Такие, что тебе эвтанатор не понадобится: загнёшься где-нибудь на втором приступе. Да нет, он и будет всего лишь один. С исполнителями заказчики не церемонятся.
Однако интересно: а почему нельзя было так поступить с тем, кого надо убрать под видом эвтаназии? Что мешало обойтись с ним проще и дешевле? А ведь что-то мешало. Думай! Пока не сообразишь – не поймешь ничего. Не поймешь – как и в какую сторону повернуть всю интригу. Значит, не спланируешь и нужных действий в нужной последовательности.
Думай! У тебя для этого куча времени: без малого сутки.
Думай!
А играет она на самом деле неплохо. Убеждает. Верю. Но смотреть больше не хочется».
Орлен выключил плеер. Извлёк кристалл. Немного подумал. Отложил на пол. Раздавил каблуком. Остатки собрал на карточку, отнёс в туалет и спустил в канализацию. Он ничего такого не видел, ничего не знает. И завтра будет вести себя именно так. Чтобы в назначенное время оказаться в назначенном месте. И ни у кого не возникло ни малейшего подозрения, что он что-то понял.
Что сейчас? А вот что: спать. И не только ради нужного отдыха. Лучшие решения нередко приходят – к нему, во всяком случае, – когда он находится в пограничном состоянии: одной ногой в яви, другой – уже во сне, и сознание дружески беседует с подсознанием. Так, чтобы утром проснуться с уже готовым решением.
И не забыть, что с нынешнего вечера всё это – лишь задача номер два. А первый номер определён полученной информацией, подписанной Нулём. То есть тем, кто стоит перед всеми остальными цифрами и чьё участие на порядок увеличивает силу любой из них.
Сам, кстати, восьмёрка. А девятка – Катя Гай…
Быстро: раздеться и в постель. Нечего увиливать от работы.
Сон сегодня запаздывал. И мысли шли совершенно разумные, логичные: «Какого чёрта, в самом деле, создавать такую кутерьму, чтобы убить одного человека? Даже при всей здешней генетике. Ведь не обязательно убивать своими руками, верно? Человека ведут по улице. Мимо новостройки. Наркотизированного или под хорошим гипнозом. Говорят: «Стой!» – и отбегают в сторонку. Сверху падает что-то, достаточно увесистое. Кран уронил связку блоков. Или сорвалась малярная люлька, трос перетёрся либо был плохо закреплён наверху – что-то упало на человека, и его больше нет среди живых. Кто его убил? Те, кто его вёл? Нет, они его и пальцем не тронули. Крановщик? Он вовсе ни при чём. Стропальщики? Ну, может, кто-то из них и снебрежничал, но он же не убивал! Маляр? Он и сам получил травму, сразу отправили в больницу. Кто же убил? Случай. Судьба. Карма.
Куда проще, дешевле и, главное, обыденней, чем применение эвтаназии.
Да, какого же чёрта?..»
Вот тут сон подкрался. Настало короткое двоевластие обитающих в человеке стихий. И, видимо, созрев уже, дождавшись нужной разности потенциалов, ударила молния: «Да это ведь тебя хотят убить! Тот, кого ты будешь травить – лишь сопутствующий урон. Или вообще никакого урона: рядом – покойники, выбирай самого красивого, уложи холодненького на койку, дёшево и сердито.
Да меня-то за что? Что я им сделал?
Ох. А то ты не знаешь.
Знаю – пришлось признать. И ждал чего-то подобного достаточно давно. Но не здесь! Этот мир в наших играх не участвует! Поэтому тут стало возможным даже расслабиться, почувствовать себя в безопасности…
Почувствовал. И хватит. Хорошего понемножку.
Или участвует?
Вот видишь – и возникла ясность».
И план предстоящих действий выстроился вдруг сам собой. Словно в перенасыщенный раствор кинули камешек – и вместо жидкости вмиг возникло кристаллическое твёрдое тело: «Первое: найти дно, на которое можно залечь. Обязательно. Конечно, корабль ждёт, и на нём можно удрать. Было бы можно… если бы не известие о том, что Катерина оказалась здесь. Если это верно, то найти её можно. Вживлённый маячок даёт сигналы, уловимые в радиусе десяти километров. На её индивидуальной частоте. Так что это – лишь вопрос времени. Теперь мы или уйдём отсюда вместе, или… то есть в любом случае уйдём вместе. В безопасность. Или туда, куда эвтанатор провожает других. В иные измерения.
Из мира Клиники – исчезнуть. Поскольку ведь и на Середину возвращаться более не придётся. Снова останутся они без эвтанатора.
Корабль, что ждёт меня, мягко выражаясь, забронировать за собой. Не только для того, чтобы унести ноги. Нужен именно такой транспорт, чтобы без особого шума зависать над населёнными местами – одним, другим, пусть хоть сотым. И ловить сигналы её маяка, идущие, даже если она без сознания.
Забронировать – легко сказать. А как?
Ну, только не притворяйся, что не знаешь способа. Знаешь. Как дважды два.
Всё это надо сделать в первой половине дня. Потому что во второй – стану доигрывать свою роль до конца.
Зачем?
А так. Есть соображения. Публиковать их не буду. Не из суеверия – суеверий вообще не существует. А имеется обострённое восприятие своего равновесного положения в пространстве – положения, в котором только и можно существовать и которое порой может нарушиться из-за какого-то совершенного пустяка. Как говорили в древнем мономире – sile et spera. Хотя правильней было бы сказать – sile, ut sperare. Не «молчи и надейся», а «молчи, чтобы надеяться».
Теперь можешь спать. Спокойно. Целых пять… нет, много. Четыре часа. Здесь, в номере, тебя убивать не станут. Потому что тут, видимо, и в самом деле такая хитрая генетика. Интересно, Инес, готовясь сыграть роль, наблюдала тех, кто и в самом деле такое испытывал? Да наверняка. Не в натуре – так в записях, тут их наверняка завались. Делались они, скорее всего, для научных целей, так всегда бывает: начинается с науки, а когда уже что-то получается – перенимают другие.
Кто заказал?
Ты примерно догадываешься. Правда, вопросов возникает уйма. Но они – потом. Сейчас существует один вопрос, подлежащий решению не позже завтрашнего… нет, уже сегодняшнего вечера.
Ха… А артистка как испугалась, что я ей волью настоящего зелья! Там в неё капает что-нибудь вроде плазмы – скорее полезное, чем наоборот. Она решила, что у меня наркотик. А это и не наркотик вовсе. Это, как говорится, совсем даже наоборот. Фирменная продукция, здесь её ещё долго не будет, это я ей не соврал. А может, и будет. Заказчик подсуетится.
Всё. Отбой. Завтра придётся набегаться. Баю-бай».
И пришлось.
Воспользовавшись информом отеля, Орлен набросал схему предстоящих передвижений. И тут же отправился выполнять. Нанял скользун в соответствующей конторе. Посетил бюро «Путешественник». Затем – магазин научных изданий, обзавестись самой подробной картой. И ещё нанёс визит в лаку рабочей одежды. Покрутился по городу, сбивая со следа – так, для подстраховки: пока оставалось неясным, действительно ли кто-то его пасёт или всего лишь нервишки играют. Затем – на космодром. Пилот, изнемогавший от безделья и неопределённости, чуть не полез обниматься от радости. Заверил, что машина в полном порядке, осталось лишь подать заявку на старт – и вперёд. Орлен сказал: