– Послушайте, доктор… но если так, отчего бы не попробовать лечить это как душевное заболевание? Например…

– Полноте, доктор, неужели вы думаете, что мы не пытались? Всякий раз! Но, к сожалению, без каких-либо успехов. Эта болезнь сильнее нас. Во всяком случае, пока.

– Да, вам трудно позавидовать. Но вы наверняка пытались исследовать причины, корни заболевания?

– Они все на поверхности. Мы прекрасно их знаем.

– Да?

– Это то, что повсеместно в Галактике называется словом «грехи». Конечно, вам знакомо это понятие.

– Естественно. В любом мире знают, что такое грех, и везде стараются обходиться без них – но это опять-таки лишь идеал, на деле все мы грешим – кто больше, кто меньше. И – не все, но многие – терзаемся затем угрызениями совести, пытаемся искупить вину – кому-то это удаётся лучше, другим хуже. Но чтобы от этого умирать в мучениях?.. Правда, в древности грех сластолюбия порой приводил к заражению люэсом, иногда с летальным исходом. Но это даже не седая старина, а просто лысая древность. Почему же у вас…

– Потому что это Эван, доктор. Когда-то, ещё в самом начале заселения этого мира, геном будущих колонистов подвергался инженерному воздействию, чтобы обеспечить качества, необходимые для укоренения здесь в начальных условиях. И в процессе этого воздействия мы ухитрились подхватить такой ген, который подобным образом реагирует на нарушение главных жизненных правил – хотя бы десяти заповедей. Переводит страдания духовные в физические.

– Да, – сказал Орлен озадаченно, – действительно, угораздило вас. Но раз механика процесса вам ясна, почему же не восстановить статус-кво и не расстаться с этим геном – пусть не вам, но хотя бы потомкам?

Ординатор посмотрел на Орлена так, словно тот позволил себе выразиться крайне непристойно.

– Разумеется, такие мнения возникали. И даже – уже давно – по этому поводу проводился референдум. Сторонники оказались в позорном меньшинстве и сняли свои предложения. Вы спросите: почему?

– Уже спросил.

– По серьёзным причинам, доктор. Прежде всего, потому, что вся история жизни людей на Эване – это история мирного развития, свободного от кровавых разборок между разномыслящими, без серьёзных преступлений, без духовного опущения в разврат, алкоголизм, наркоманию, азартные игры. А раз без преступлений – то, следовательно, и без чрезмерного разрыва между лучше и хуже обеспеченными. Мы живём без магнатов и без нищих. Приходилось ли вам посещать миры, развивавшиеся таким благоприятным образом?

– Увы, нет.

– Мы обитаем в очень спокойном и надёжном мире, доктор. Кстати, он, конечно, не сразу стал таким. Среди основателей были разные люди, и кто-то попробовал сразу же сделать применение силы и нечестности основным правилом жизни. Несколько убийств и кровопролитий всё-таки произошло – в самом начале. И сразу же людям пришлось столкнуться с той болезнью, одну из жертв которой вы сейчас наблюдаете. Что к чему – поняли, пусть и не сразу. Теперь такие случаи крайне редки. Раз в несколько лет, не более. Так что совершенно естественно: голосуя на референдуме, сто процентов эван, без каких-то десятых долей процента, высказались за сохранение нашей генетической картины. Но были и другие причины. Наше вероучение, в общем принадлежащее к группе христианских, вследствие обстоятельств, о которых я только что рассказал, сравнительно быстро претерпело изменения. Наши генетические преобразования были объявлены Господней благодатью, да, скорее всего, так оно и было. Так что всякая попытка отойти от них является посягательством на основы вероучения. А это недопустимо. Наша церковь прокламировала тезис об эванах, как избранной Богом нации…

– Не сказал бы, что идея совершенно оригинальна.

– На это мы не претендуем: иудеи, конечно, были первыми. Но, в отличие от них, мы никогда не отступали от веры. Правда, и пророков таких у нас не было, однако мы из-за этого не очень переживаем. Зато уверены, что нам не грозит рассеяние по всей Галактике. И это тоже очень весомая причина, чтобы сохранить всё как есть. Конечно, когда приходится сталкиваться с таким случаем, как наш, когда вы видите, как страдает живой человек – пусть он, надо полагать, и заслужил это, – закрадывается мысль: а не слишком ли жестоко условие нашего благополучия? Однако, подумав как следует, отвечаешь: нет, всё правильно. Преступление должно быть наказано. А у нас, как вы, наверное, уже поняли, смертной казни не существует, как и почти во всей Галактике. Пожизненное заключение есть. Но, видимо, Господь считает, что этого недостаточно.

– Для этой женщины? В чём же её грех?

– Увы, доктор, в убийстве. Ни более, ни менее.

– И как она…

– Она бывает в полном сознании, доктор. Разумеется, в тот промежуток времени, когда уже вышла из беспамятства, а боли ещё не возобновились. И в эти промежутки просветления она отлично понимает и тяжесть содеянного, и справедливость кары.

– Не получается ли так, что она хочет с моей помощью сократить срок наказания?

– Не исключено. Меня это не удивляет: боли, доктор, и в самом деле жестоки.

Орлен кивнул.

– Понимаю. Кстати, меня несколько удивило, что ради такого единичного случая вам пришлось приглашать специалиста со стороны. Неужели в вашем мире не нашлось эвтанатора?

– Ни единого, доктор. И никогда не было. Наша церковь вообще-то к самой идее эвтаназии относится без одобрения. Но тут ей приходится уступать мнению нашего гуманного общества. А эвтанатора у нас быть просто не может, потому что эвтаназия – тоже убийство, не правда ли? Пусть разрешённое, законное, в каком-то смысле даже благодетельное – но убийство. И совершить его означало бы перенять болезнь от того больного, которому была оказана последняя услуга.

– Гм, – сказал Орлен, невольно задумавшись. – Слушайте, а вы уверены, что такая участь не постигнет и меня?

Ординатор покачал головой.

– У вас же нет этого гена, верно? Если бы он был, то проявился бы уже при самой первой эвтаназии, проведенной вами. Но вы же родились не на Эване, так что опасаться совершенно нечего. Вы в полной безопасности.

– Нет, я родился не на Эване, – подтвердил Орлен. – И оказался здесь впервые в жизни.

– Ну вот видите! Ага, смотрите: наша больная приходит в себя. Прекрасно. Хотите ли вы, чтобы я присутствовал при вашей беседе?

– Не хочу, доктор, отнимать ещё больше вашего времени.

– Понимаю и удаляюсь. Впрочем, я вряд ли вам понадоблюсь. Больная ведёт себя крайне спокойно. Ухожу. Буду в триста шестом кабинете – если потом захотите увидеться.

– Спасибо, доктор. Очень возможно.

Он проводил ординатора взглядом. И повернулся к больной.

Её глаза были открыты, и она смотрела на Орлена совершенно разумным взглядом. Без растерянности, без страха. Серьёзно. С некоторым интересом. Равный смотрел на равного. Орлен поспешил изобразить улыбку – профессиональную, заменяющую непременное «всё будет в порядке, всё будет хорошо». Он произнёс бы это и вслух, но больная опередила.

– Я вас не знаю. Кто вы?

– Доктор Орен Кортон. То есть… я хотел сказать – Орлен Кордо.

«Чёрт, я, похоже, растерялся. Стыдно. Ну-ка, приди в себя!»

– Странно, – сказала она. – Я вижу только одного.

«Это следует воспринимать как шутку», – решил он.

– Второй просто невидим, всё остальное у него в порядке. А кто вы, смею ли спросить?

– Это есть там, на табличке. Инес Аниси.

– Очень приятно познакомиться, мадам Аниси.

– Просто Инес. Взаимно. Особенно, если вы тот, кого я жду. С великой надеждой. Вы ведь эвтанатор? Только не говорите «нет»!

– Это моя специальность, Инес. Я здесь по вашей просьбе. И думаю, что смогу помочь вам – конечно, в случае, если вы будете со мной совершенно откровенны.

– Не вижу, что мне скрывать. Я больна. Неизлечимо. Такой, какой вы видите меня сейчас, я бываю, если суммировать, менее трёх часов в день. Остальное время я или схожу с ума от боли и мечтаю о смерти, или валяюсь в отключке, накачавшись наркотой. Всё очень просто.