Глава 9. Весна
Глава 9. Весна
— Почему ты никогда для меня не поёшь?
Кена, до тех пор смотревшая Льефу в глаза и внимательно слушавшая его, потупила взор.
Зима подходила к концу, но в усадьбе Хальрода всё шло своим чередом. Разве что сразу после Соколиной ночи случился переполох — все говорили, что кто-то взломал стабур, где хранились платья и прочее добро. Но — как ни странно — ничего не взял. Кена бледнела каждый раз, когда слышала обрывки подобных слухов, но Ингвар, старший из сыновей эрла, почти сразу же с хохотом сообщил, что кто-то, ведомый мёдом и волей богов, решил устроить себе первую брачную ночь.
Хальрод поворчал, но правоту сына признал — иного объяснения тому, что произошло, он тоже не нашёл. А поскольку мёд в Соколиную ночь лился рекой, никто так и не вспомнил, кто наворотил дел в стабуре.
Через несколько дней скандал утих, и о нём никто не вспоминал, а размеренная домашняя жизнь потянулась своим чередом.
Льеф, конечно, больше так не рисковал. Наутро он и сам немного удивился тому, что натворил — но всё равно не жалел. Вспоминая гибкое нежное тело, извивавшееся под ним, он думал, что сделал бы так ещё и ещё. И нужно было сделать это давно.
Спустя пару недель после случившегося северянин отвёл Кену в подземный дом. Здесь было не так мягко и тепло, и удалось лишь уткнуть её лицом в стену и взять со спины. И хотя Кена была сладкой и нежной изнутри, Льеф отчётливо ощутил, что это не то. Он часто и торопливо целовал Кену в шею, молча извиняясь за то, что это всё, что он может ей подарить. А когда всё закончилось — долго не выпускал из рук, вопреки всякому смыслу опасаясь, что девушка сбежит.
Кене и вправду после этого раза было не очень хорошо, но через некоторое время она успокоилась и снова льнула к северянину.
— Не хочу возвращаться к ним, — прошептала она, вжимаясь в плечо Льефа щекой.
— Я тоже не хочу, чтобы ты уходила. – Льеф помолчал и добавил: — Мы уедем, как только двинутся льды.
— Твой отец нас отпустит?
— Я не буду спрашивать. Ты моя, а не его.
Кена ничего не сказала. Хотя слова эти и звучали неправильно, ей всё же становилось от них спокойно. И казалось, что если только Льеф будет рядом, то всё всегда будет так же хорошо, как теперь.
— Ты не ответила на вопрос.
Кена чуть отодвинулась, обняла колени руками и положила на них подбородок.
— Я не пела с тех пор, как ты меня увёз, — тихо сказала она.
Льеф опустил ладонь на её согнутую спину и провёл к пояснице.
— Тебе всё ещё снятся сны? — спросил он.
Кена быстро кивнула.
— Я не хочу об этом говорить, — сказала она. — И да, если ты спросишь — я хотела бы вернуться домой. Но что было — прошло. Я на всю жизнь останусь рабыней. Сигрун сказала… удача навсегда покинула меня.
— Сигрун не могла так сказать.
— Мы оба знаем, что это так.
Льеф молчал. Кена была права. Раб всю жизнь оставался рабом. Даже если бы господин отпустил её — чего Льеф делать не собирался — на Кене на всю жизнь останется клеймо.
А для Льефа уже не имело значения, что чужачка проиграла. Сила, судьба и воля богов — все эти слова теряли смысл, когда они с Кеной оставались наедине, потому что Льеф просто хотел, чтобы Кене было хорошо. И ещё — чтобы она стала такой, какой Льеф впервые увидел её.
— Моя мать была рабыней, — сказал он после долгой паузы то, чего вслух не произносил никогда. — Но мне рассказывали — у неё были драгоценности, платья и меха. Было то, чего нет у многих жён. Дай мне срок.
Кена невольно провела рукой по волчьей шкуре, и, словно поняв, о чём она думает, Льеф наклонился и обнял пленницу со спины.
— Не снимай её, — шепнул он в самое ухо Кене, и по телу девушки пробежала дрожь. — Пока она с тобой, я тоже буду рядом.
— Так и есть, — Кена обернулась и коснулась поцелуем губ Льефа — в первый раз она осмелела настолько, что сделала это сама.
Льеф замер от неожиданности, но через мгновение принялся яростно целовать её в ответ.
— Только боги знают, как я хочу тебя… — прошептал он.
— Прямо здесь?
Льеф качнул головой.
— Потом. Когда мы будем только вдвоём. Когда я дам тебе всё, чего бы ты хотела.
Кена закрыла глаза и прижалась к щеке Льефа лбом. Какое-то время молчала, а потом спросила:
— Ты правда хотел бы, чтобы я спела?
Льеф кивнул и убрал с её щеки непослушную прядь волос, приоткрывая лицо.
Кена на секунду подняла веки, чтобы взглянуть на него, а затем снова опустила и, не отстраняясь, запела — протяжно и негромко, но так, что голос её разливался далеко над рекой, подобный крикам чаек над морской волной.
Она пела о дальних странах и чудесных островах, о великих героях и древних богах — те песни, которые знала. Хотя хотела бы в эти секунды петь о другом — о том, как настоящая магия творится внутри, когда Льеф обнимает её, и душа Кены переплетается в объятиях с его душой.
Прошло несколько дней. Улучив момент, когда Кена закончила работу и осталась одна, Льеф отозвал её в сторону, за стабур.
— Что-то случилось? — спросила Кена, не совсем понимая, почему Льеф не дождался вечера.
Льеф покачал головой.
— Ничего. Мне не дают покоя твои слова.
— Мои слова?
— Про судьбу.
Кена озадаченно смотрела на него.
Льеф же забрался пальцами под правый рукав меховой куртки, в которой ходил с тех пор, как остался без плаща, а когда вынул — держал в руке золотое обручье.
Поймав запястье Кены, защёлкнул на нём браслет. Взгляд девушки оставался всё таким же недоуменным. Она поднесла запястье к глазам и кончиком пальца провела вдоль извивающегося тела дракона, выгравированного на браслете.
— Его дал мне конунг, — сказал Льеф. — Так удача конунга перешла ко мне. Теперь я хочу, чтобы она стала твоей.
В глазах Кены проскользнула искорка понимания.
— Ты думал об этом? — всё так же удивлённо спросила она.
— Да. Я всё время думаю о тебе. С тех пор, как впервые увидел на чужом берегу.
Кена перехватила ладонь Льефа, отпустившую было её запястье, и прижала к щеке.
— Я тоже всё время думаю о тебе, — сказала она.
Льеф наклонился и поцеловал её.
— Спасибо, — шепнула Кена в приоткрытые губы северянина. — Но мне не стоит носить его, Льеф. Даже плащ…
— Если кто-то захочет отобрать, скажи — я отрублю ему руки. Так и будет, Кена. Такова воля богов и их наказание тому, кто ворует чужую судьбу.
Кена кивнула, хотя и сомневалась, что угроза поможет, если прозвучит из её уст.
Однако же ничего плохого не произошло. Многие заметили браслет, но никто не решился подойти к Кене — ни для того, чтобы отнять украшение, ни для того, чтобы что-то спросить. Только вечером она уловила шепоток:
— Вот так-так… чужеземное заклятье сильно…
Дни тянулись за днями, и ночь за ночью становилась короче. Солнце всё дольше задерживалось на небосводе, и всё явственнее видел каждый, что зима повернулась к весне. Потекли первые ручьи, раскололся лёд на реке, и как-то утром, когда Кена поднялась и собралась отправиться на мельницу, Льеф – вопреки любым обычаям – с мечом на поясе и луком за спиной показался в пристройке для рабов и окликнул девушку.
Кена замерла, удивлённая и испуганная тем, что у других рабов появится теперь новый повод для сплетен, но Льеф сказал только:
— Надень плащ, возьми всё, что нужно — мы уезжаем в город, когда солнце взойдёт.
Кена торопливо кивнула. Ей нечего было взять — всё, что имела, она носила на себе. Льеф скрылся, но через несколько минут Кена нагнала его. Северянин сидел в седле.
Льеф протянул руку и, когда Кена протянула свою в ответ, легко забросил девушку на излучину, а затем ударил коня по бокам, и тот припустил в галоп.
Сердце Кены пустилось вскачь — от близости тела Льефа, от быстрой езды, от которой она давно отвыкла, от ветра, бьющего в лицо.
— Куда мы едем? — спросила она, чуть поворачиваясь к Льефу и плотнее вжимаясь в него, чтобы не упасть.
— Пока на ярмарку, — сказал Льеф.
— А потом?
Льеф не ответил.
Северяне торговали со всеми землями, в которых грабили амбары, из которых увозили добычу.
В земли запада продавали меха, в восточные — оружие, и всюду — воинское искусство. Продавали пушнину, шкуры и коней, сыр и пиво, то, что собирали в лесах, особенно мёд и воск. Выставляли на продажу и морской улов, в том числе рыбу и моржовую кость, а еще лен и мотыги с косами, посуду. Рабов. Украшения, вещи для ухода за собой — костяные и деревянные гребни, пинцеты, палочки из серебра для чистки ушей, притирания, масла и мази, оружие и краску для глаз.
В Халлсейри — главной торговой ярмарке севера — продавали саамам сало и масло, а в обмен получали оленью кожу, разные меха, птичьи перья, китовый ус и корабельный канат из моржовой кожи.
За серебро покупали ткани и товары из южных стран: статуэтки и украшения из драгоценных минералов, часто в восточном стиле, изысканные материи, сотканные франками.
Другой торговый город назывался Луид и располагался на полуострове Сионе. Его защищали деревянные стены.
Корабли из Сканера и Халлсейри отправляли на север пшеницу, солод и мёд, а оттуда привозили рыбу.
Для горожан торговля стала основным занятием, но они всё же оставались воинами. Сами управляли судами, запасались оружием и нанимали дружину, нередко отбивали атаки викингов.
А северные вожди наряжались с такой роскошью, какой трудно ожидать от столь диких и жестоких воинов.
Кена за всю зиму не видела столько людей. Все толкались, кричали, тут и там слышалась неразборчивая смесь говоров и языков.
Льеф прижимал девушку к себе и не отпускал весь день, словно её могли украсть.
— Так и есть, — сказал Льеф, когда Кена задала этот вопрос. — Ты слишком красива. Наверняка на тебя найдутся охотники.
Кена покраснела.
— Льеф, не так уж я красива, чтобы все разом меня возжелали, — попыталась она образумить викинга, но Льеф не слушал её.
В одной из лавок он выменял Кене рубашку из вадмала, вышитую по рукавам, и куртку без рукавов из кожи оленя, подбитую мехом лисы.
В другой нашёл пару сапог — всю зиму Кена проходила в шерстяных обмотках и старых, прохудившихся башмаках.