Глава 4

Тори

Чейз заглядывает обратно в зал и просит разрешения нам удалиться, его теплая рука по-прежнему обхватывает мою, вызывая слабое покалывание, где соприкасается наша кожа. Затем, он почти вытаскивает меня из здания и тянет дальше по тротуару перед общественным центром. Мы пересекаем пристройку и останавливаемся у небольшой палатки торговца хот-догами на углу Гранд Парка. Раздражение уступает место всеобъемлющей злости, когда ветер с озера начинает развивать мои волосы во все стороны. Я отчаянно пытаюсь пригладить их обратно, но знаю, что это бесполезно. Я ведь даже нанесла дополнительный слой лака для волос, что забыла сделать несколько дней назад.

Чейз заказывает два хот-дога со всем, что полагается, и я морщу нос, глядя на месиво, завернутое в фольгу, которое подает торговец. Он дает парню деньги, и я подавляю свой инстинкт никому не позволять делать что-либо для меня. Если он собирается заставить меня съесть это, пусть тогда сам платит. Придурок.

Он берет меня под руку, оказывая давление, чтобы удержать меня рядом, когда я пытаюсь отстраниться, и ведет нас к большому, изумительному фонтану с широким краем, который используется пешеходами, ошивающимися вокруг, как парковая скамейка. Он садится и тянет меня в след за собой, передавая мне один из хот-догов. Я осторожно разворачиваю его, словно в любую минуту тот выпрыгнет и укусит меня.

— Давай, Тори. Просто дай ему шанс. Он рассеет некоторые твои заботы. Обещаю. — Он смотрит на меня щенячьим взглядом своих шоколадно-карих глаз, обрамленных стильными очками в черной оправе. Я сдерживаю небольшую улыбку, решив не позволять ему добраться до меня.

— Ладно. — я громко и протяжно вздыхаю, затем подношу угощение к своим губам и вдыхаю вкусный запах говядины. Мать честная. Я уже забыла, как один лишь запах может заставить мой рот наполниться слюной. Откусив кусочек, я подавляю еще один стон блаженства, но не в состоянии удержаться, чтобы не закрыть глаза и насладиться вкусом своего детства.

Когда я была маленькой, мой отец забирал меня из школы пару раз в год и привозил в город. Мы ехали из пригорода на метро и проводили целый день, осматривая город. Только мы вдвоем. Иногда мы ходили в музей или зоопарк, на мюзикл или на военно-морской пирс - по всем местам, которые должны посещать туристы, и по многим, насладиться которыми у местных жителей никогда нет времени. Это одни из моих самых ценных воспоминаний, и я знаю, так же должно было быть с Беном и Сарой. Эта мысль положила конец моей задумчивости.

Я открываю глаза и бросаю взгляд на Чейза, который уставился на меня, его рот слегка приоткрыт, а на его красивом лице застыло странное выражение. И, проклятье, этот парень чертов красавчик. Когда я впервые заметила его, входя в группу, то на мгновение потеряла дар речи. Мой желудок сжался при виде этого Бога, сидящего на дурацком пластиковом стуле. Когда я снова смогла мыслить, я направилась к нему, чтобы сесть рядом, полагая, что он у него были те же трудности, что и у меня, и он посещал встречи под принуждением. Его темно каштановые волосы падали ему на лоб в небольшом беспорядке, свидетельствуя о том, что он постоянно проводил по ним рукой. Его очки, что-то среднее между стильными и очками ботана, сидели на его прямом носу, подчеркивая высокие скулы, полные губы и бархатисто-карие глаза с темными ресницами, о каких я могла только мечтать. И словно его великолепного лица было недостаточно, на нем была синяя толстовка Henley с длинным рукавом, две верхние пуговицы которой расстегнуты, обнажая основание его шеи — с каких пор шея стала сексуальной? — и ткань немного обтягивала его рельефную грудь и руки. Его длинные, одетые в джинсы ноги были вытянуты далеко перед ним, его рост являлся насмешкой над маленьким, коричневым стулом.

И в довершение всего, когда он наконец поднялся, чтобы начать встречу — придурок — перед моими глазами предстала самая великолепная задница, которую я когда-либо видела. А это говорит о многом, учитывая количество спортсменов, которых я представляю. В данный момент его слегка приоткрытый рот привлекает мое внимание на ряд его белых ровных зубов. Есть ли в этом парне хоть что-то, что не было бы чертовски сексуальным? Когда он замечает мой пристальный взгляд, на его лице расцветает улыбка и — вот, черт, я пропала — на его левой щеке появляется ямочка. К моему удивлению, тепло начинает разрастаться внизу моего живота, и я неловко ерзаю при появлении признаков физического влечения, которые в каком-то роде чужды для меня после стольких лет. Вина заполняет меня. Это неправильно. Я не должна этого чувствовать. Разве это не предательство по отношению к Бену?

— Ты по-настоящему ничем не наслаждалась долгое время, правда? — тихий голос Чейза разрывает связь. — Не думаю, что когда-либо видел такое сексуальное выражение на женском лице. Возможно, я переступаю черту... — очаровательный румянец слегка окрашивает его щеки. — но, у меня такое чувство, что единственный способ вытянуть тебя из своего личного пространства, это нарушить его.

Меня немного потряхивает от того, как пристально он смотрит на меня, и я молюсь, чтобы он не увидел мою душу. Не хочу, чтобы кто-либо видел насколько я сломлена. Я выпрямляю спину и дарю ему холодный взгляд,

— Можешь переступать что хочешь...это не значит, что ты чего-то добьешься.

Я не получаю той реакции, которую ожидаю. Его улыбка становится шире, и он мне подмигивает, продолжая по капельке смягчать мою сдержанную натуру.

— Поживем - увидим, — шепчет он.

Я так устала от этого. Я меняю тему разговора и возвращаюсь к поеданию своего угощения.

— Чем ты занимаешься, когда не даешь несчастным людям ложное чувство надежды в поиске примирения, конечно? — моя стрела достигает намеченной цели, и мимолетное раздражение мелькает в его глазах. Вместо триумфа, мне грустно, что я стерла улыбку с его лица.

— Я профессор Чикагского университета.

— Вперед, Марунс, — усмехаюсь я, но без издевки. (Chicago Maroons — команда университета по американскому футболу. Прим.пер.)

Его брови поднимаются в удивлении.

— Ты его выпускница?

Я киваю, откусывая еще кусочек божественного месива. Остается последний кусочек, я внутренне вздыхаю, разочарованная тем, что мое время почти закончилось.

— Юридический факультет чикагского университета? Впечатляет, — заявляет он.

Я хмурюсь, не люблю говорить о себе,

— Что ты преподаешь?

— Эволюцию и экономику человеческого поведения.

Я подавляю стон. Здорово, этот парень практически психотерапевт.

— Управление группой поддержки пришло само собой, тем более, что это очень помогло мне, когда я испытывал те же трудности. Я думаю, что до сих пор иногда их испытываю.

Я еще немного оттаиваю. Мне интересно, кого он потерял, но стараюсь не думать об этом, поэтому не спрашиваю. Я проглатываю свой последний кусочек рая и выкидываю обертку в урну, затем вытираю руки влажной салфеткой, прежде чем убедиться, что моя одежда по-прежнему безупречна.

— Почему бракоразводные процессы, Тори?

Я издаю раздраженный звук.

— Виктория, и думаю у нас было достаточно психоанализа на сегодня. Не так ли?

Чейз смеется, и этот звук заразителен, вызывая небольшую улыбку на моих губах до того, как я могу подавить ее. Он хватает мою руку и, когда я слегка отстраняюсь, он нежно сжимает ее.

— Это был не психоанализ, Тори. Это просто знакомство с тобой. Я не твой учитель или психотерапевт, но мне очень хочется стать твоим другом, и думаю, тебе позарез необходим один.

Он явно не узнал меня.

— У меня нет друзей. Мне никто не нужен. Я отлично справляюсь сама вот уже почти десять лет. Меня это устраивает.

Чейз снова сжимает мою руку.

— Так ли это?

Он уступает, затем встает и протягивает мне руку, чтобы помочь встать. Я принимаю ее, потому что так делают женщины, но я ошеломлена, когда он притягивает меня к себе, еще раз обнимает и тихо говорит мне на ухо,

— Ты действительно живешь, Тори? Я думаю, что ты пряталась, и теперь настало время, чтобы жить. Они хотели бы этого для тебя, ты знаешь.

Я не отвечаю. Мне хочется наброситься на него в гневе, но я охвачена печалью, оставляющей мало места для негодования, за которое я пытаюсь цепляться.

Хотели бы они? Хотели бы они, чтобы я продолжала жить без них, как будто их никогда не было?

Освобождаясь из его объятий, я киваю, создавая у него впечатление, что я согласна. Как и раньше, он изучает меня проницательным взглядом, и у меня складывается впечатление, что я ни в коей мере не одурачила его.

— Ну, — говорю я смущенно, — я, эм, увидимся на следующей неделе.

Я начинаю отодвигаться от него, но слегка сжимает руки, и мурашки — эти чертовы мурашки — бегут у меня по позвоночнику.

— Пообедай со мной на этой неделе.

Я возмущенно качаю головой, боясь, что, если открою рот, то соглашусь. Кажется, будто Чейз может заставить меня испытывать чувства, а я не хочу ничего чувствовать.

— Только не говори, что боишься провести со мной время, Снежная королева? — он с вызовом приподнимает бровь.

Я взрослая женщина, а не ребенок, который не может отвергнуть вызов. Я открываю рот, чтобы сказать ему об этом. — Хорошо.

Что? Визжит мое внутреннее я. Дерьмо. Я знала, если открою рот...

— Здорово! — Чейз улыбается мне сияющей улыбкой. — Как насчет среды?

Я мысленно пробегаюсь по своему ежедневнику.

— У меня есть время только во вторник.

Внезапно выражение на лице Чейза меняется, хмурый взгляд портит совершенство, и он смотрит куда-то вдаль поверх моего плеча. Он опускает руки и больше не держит меня. Я испытываю чувство потери, и мною постепенно овладевает одиночество. Он качает головой, с трудом сглотнув, и возвращает свой взгляд ко мне, замирая, когда наши глаза встречаются.