— Ладно, пусть будет вторник. Я встречу тебя в твоем офисе в полдень.

Я переминаюсь с ноги на ногу, раздумывая, как это будет выглядеть, если я покину свой офис с парнем. Аннулирует ли это мое членство в клубе стерв? Или заставит моих коллег считать меня доступной? Я останавливаюсь и закатываю глаза от своих мыслей. С каких пор меня волнует, что обо мне думают другие? Не то чтобы обидеть меня было бы в их власти.

— Хорошо. Я буду ждать тебя в холле. В полдень. До встречи.

Чейз снова улыбается мне, и на несколько мгновений его улыбка парализует меня. Я поражаюсь еще больше, когда чувствую, как ответная улыбка расплывается на моих губах. Это странная растяжка лицевых мышц. Неужели я так давно их не использовала?

Он провожает меня обратно до центра, и будто мой мир уже не сошел со своей оси, он начинает вращаться, когда Чейз быстро притягивает меня в свои объятия снова и оставляет легкий поцелуй на моей щеке, а затем резко отпускает.

— Вторник, — подмигивает он и направляется прочь по тротуару.

Большую часть воскресенья я провожу за уборкой своего дома, вылизывая его сверху донизу, - это работа, во время которой не надо думать, и которая мешает мне сомневаться в правильности моего решения пообедать с Чейзом. Ближе к вечеру я принимаю душ и готовлюсь к своему еженедельному краткосрочному пребыванию в прошлом. По большей части, эта поездка является причиной, почему я по-прежнему имею автомобиль. Не то чтобы я пользовалась им, чтобы наведываться в дом своего детства часто или вообще, если этого можно избежать.

Схватив свои ключи и легкий свитер, я устало тащусь в гараж, забираюсь в свою синюю Тойоту Приус и направляюсь на восток в городок, где я выросла. Я съезжаю с автострады и еду по тихим улочкам на кладбище Медоуленд. Участки находятся в секции слева, поэтому я поворачиваю и паркуюсь на обочине улицы, затем тянусь на заднее сиденье, чтобы достать то, что привезла с собой. Звук закрываемой автомобильной двери отдается эхом в тишине, тень грусти омрачает бескрайние просторы.

Три ряда вниз, еще два в сторону, и я на третьем участке. Я останавливаюсь напротив надгробия из серого мрамора и еще одного, поменьше, рядом. Здесь есть третье место, ожидающее меня, с другой стороны от моей маленькой Сары. Как и каждую неделю, я страстно желаю вернуть свое прошлое, а если нет, я жалею, что в тот день не все три могилы были заняты. У каждого надгробия лежат маленькие букетики цветов, как почти каждую неделю, и я наклоняюсь, чтобы положить бледно-лиловые розы на траву перед Беном и милые фиолетовые маргаритки для моей малышки.

— Я скучаю по вам обоим так сильно, что это причиняет боль.

Я уже давно перестала плакать, но сегодня в плотине появилась трещина, и ее шлюзы угрожают открыться. Я в замешательстве. Я присаживаюсь у их ног и задаюсь вопросом, о чем они думают. Живут ли они где-то? Могут ли видеть меня?

— Живу ли я, моя малышка? Как я могу, если у тебя не было возможности?

Лишь тишина шепчет на ветру. — Я никогда не смогу заменить никого из вас, так, о чем же я думаю, позволяя этому мужчине пробраться в мои мысли?

Опять никакого ответа.

Я вздыхаю и встаю, стряхивая травинки со своих потрепанных джинсов. Воскресенье — единственный день, когда я позволяю себе распустить волосы — образно говоря, но, по крайней мере, они собраны в неряшливый хвостик — и одеваться так, будто не обладаю репутацией чересчур строго и лишенного чувства юмора человека. Я посылаю им обоим воздушные поцелуи и с тяжелым сердцем начинаю возвращаться назад к своей машине. С минуту мое сердце глухо колотится в груди, поэтому я оглядываюсь назад. Я скучаю по ним каждый день, но впервые за десять лет, я отхожу от их могил без сокрушительного чувства вины.