― В ней что-то есть, Айзек. Я не знаю, что это.

Айзек кивнул.

― Да. Ты изменилась с тех пор, как она появилась.

― Она выглядит милой, но это не так. И все одержимы ею! Включая мою мать!

― Ужас!― воскликнул он. ― Будто из фильма «Грядет Апокалипсис», да? ― добавил он.

Я кивнула, улыбаясь сквозь всхлипывания. Я рассказала ему абсолютно все, что произошло, как и должна была с самого начала. Его глаза удивленно расширились, когда я рассказала ему о Белой розе, о побеге посреди ночи, о щенке, напавшем на мою сестру, о пожарном, который утащил меня. Он внимательно выслушал мои показания и поверил мне, что было большим облегчением.

― Она все испортила, ― заключила я. ― Моя семья почти не разговаривает друг с другом, а самое страшное: моя мама больше не берет меня в Чикаго.

Айзек покачал головой, соглашаясь, что действия Мэй поразительно похожи на преступления.

― Вердикт: она отстой.

― До того, как она вошла в мою жизнь, я знала, что не была крутой. Но, по крайней мере, я была счастлива.

Я вдохнула холодный воздух.

― Жаль, что я не могу разоблачить ее в стиле фильма «Все о Еве», чтобы мама увидела, какая она двуличная, и вышвырнула ее вон.

― Ты должна разоблачить ее, ― согласился Айзек. ― Покажи всем, какая она на самом деле.

Могу ли я действительно сделать что-то подобное? Разоблачить ее в надежде, что мама или папа отправят ее жить с другими людьми?

Я поежилась, размышляя над тем, что предложил Айзек.

Он встал.

― Тебе нужен горячий шоколад. Пойдем, я куплю тебе.

― Я тебя не заслуживаю, ― улыбнулась я.

― Я знаю, ― самодовольно ответил он.

Глава

40

― ЛЭ-Э-ЭЙДИС, СМОТР-Р-РИТЕ!

Мы с Дэни расхохотались, услышав папин ужасный французский акцент.

Это было поздно вечером, и папа решил дать нам урок о том, как варить кофе. Он решил, что раз я собираюсь его пить — а в последнее время я много пила, — то должна хотя бы знать, как его приготовить. Дэни с энтузиазмом вызвалась участвовать, хотя никогда даже не пробовала кофе. Но я думаю, что это было больше из-за желания провести время с папой, так как он почти не появлялся дома.

Запах настоящего утра ударил мне в нос, когда папа открыл пакет с кофейными зернами и зачерпнул две ложки в кофемолку.

― И-и-и…. Вуаля! ― продолжал папа.

― Папа, это худший акцент, который я когда-либо слышала, ― перебила Дэни.

― Что? ― он усмехнулся. ― Однажды я был в Монреале.

― И они никогда не позволят тебе вернуться, ― хмыкнула я.

― Все правильно, все верно, ― он продолжал свое обучение. ― А теперь будет громко, ― предупредил он.

Он включил кофемолку, которая с треском ожила, перемалывая бобы.

Дэни зажала уши руками.

Когда бобы были перемолоты, папа поднял пластиковый контейнер с коричневой кофейной пылью и высыпал ее в кофеварку.

― Это делается-я-я фот та-а-ак!― он сказал, снова возвращаясь к французскому акценту.

― Папа! ― закричали мы с Дэни сквозь улыбки.

― Что тут такого интересного? ― спросила мама, заходя на кухню после работы.

Папа ничего не сказал, явно избегая смотреть ей в глаза. В комнате воцарилась тишина.

― Папа показывает нам, как сфарить идеальную чашку коф-фе, ― наконец объяснила Дэни.

Она попыталась сделать акцент получше, но он был еще хуже папиного.

― Весело, ― решительно сказала мама, поставив кружку на стойку, не ополоснув ее. ― Где Мэй?

Конечно. У мамы все было связано с Мэй.

― На улице, ― ответила Дэни.

Интересно, заметила ли Дэни, что мама тоже не обращает на нас внимания? Она ничего не сказала мне об этом, и я сомневалась, что она скажет, но резкость в голосе Дэни заставила меня подозревать, что я не единственная, на кого повлияло поведение мамы.

Внимание мамы переключилось на кухонное окно над раковиной, которое выходило на задний двор. Сгущались сумерки.

Мэй сидела там, раскачиваясь взад-вперед на наших старых качелях. На ней не было пальто. В школе Мэй всегда была в приподнятом настроении, но иногда дома она уединялась в своей комнате и была немного капризна. Раньше я заботилась о ней и пыталась поднять ей настроение, но в этот момент я думала, что она может держать свои двуличные перепады настроения при себе.

Мама подошла к двери, задний двор и сняла с крючков две флисовые толстовки. Одна из них была моей, хотя я давно ее не носила.

Она открыла дверь и вышла на улицу. Порыв холодного воздуха ворвался в кухню.

Мы с Дэни и папой смотрели, как мама пересекает засыхающую лужайку, направляясь к качелям. Мы с Дэниэль играли там, когда были детьми, но с тех пор мы никогда этого не делали.

Мэй посмотрела на мою маму, которая протянула ей мою старую куртку. Девушка улыбнулась, когда мама завернула ее в куртку, а затем села на качели рядом с ней.

Они покачивались в гаснувших сумерках.

― Что дальше? ― спросила я папу, пытаясь отвлечься от мыслей о Мэй, о повышенном интересе мамы.

Папа хлопнул в ладоши.

― Теперь мы займемся горячей водой, ― сказал он, с трудом сдерживая энтузиазм.

Мы с Дэни повернулись к папе. По крайней мере, хотя бы он обращал на нас внимание.

― Джулс, ты не против подогреть чайник? ― спросил Папа.

Я взяла чайник с плиты и подошла к раковине. Наполняя чайник водой из-под крана, я смотрела в окно на маму и Мэй.

Вместо матери и приемной девочки, они больше походили на сестер.