А когда опускаю бокал на стойку, рядом на стул приземляется изящная кобылка лет восемнадцати, в узких джинсах, чудом удерживающихся на бедрах, и откровенном топе, который скрывает разве что соски. Не шалава, точно, я таких сразу просекаю. Она садится и смотрит на меня порочным таким взглядом, который дает понять, что она готова, и все, что нам осталось, – это разыграть стандартную партию знакомства и светского разговора, когда не важно, о чем говоришь, важно лишь направление, в котором следуешь.

Я открываю рот, чтобы сразить ее одной из миллиона отработанных заготовок, и тут бармен, эта шваль, спрашивает меня:

– «Маргариту» повторить? – Знает же, гондон, что у меня с собой ни копейки.

– Нет, – говорю я и направляю на него из глаз два смертоносных луча. Другой бы замертво упал, а этот сучонок ухмыляется так мелко и продолжает:

– А девушке вашей?

– Мне «Маргариту», – тянет хриплым голоском кобылка и улыбается. И в этот момент мне уже пофиг, чем я буду платить за коктейли, как буду выкручиваться, потому что этой улыбкой телка сводит меня с ума.

Ее зовут Лена. Сама не отсюда, приехала из Питера, на сборы какие-то или что-то в этом роде. Три дня в городе, а уже со скуки с ума сходит. Слушая ее и вставляя какие-то реплики для порядка, я только что челюстью по столу не колочу – идеальный вариант, идеальный! В моем воображении рисуются десять дней жесткой эротики, переходящей в оголтелую порнуху – и все это без взаимных обязательств, телефонных звонков в будущем и прочих напрягов, которыми приходится платить за первый дозняк любви.

Я шучу, и она смеется, запрокидывая голову. Для пробы я кладу руку на ее голую спину – между краем топа и джинсов, а она только придвигается ближе. И в тот момент, когда я открываю рот, чтобы предложить ей прогуляться, она придвигает свои губы к моему уху и просит достать.

– Чего достать? – спрашиваю я, включая дурака, и она торопливым шепотом объясняет: ну, чего-нибудь, не травы, а посерьезней, типа марок или кислоты. Она не одна приехала, их тут пять человек питерских, не знают, куда сунуться, вот и подрядили ее как самую ­языкастую нарыть стаффа в местном клубе. Она зашла и сразу выпасла меня: сидит один, не бухает, по сторонам постоянно зыркает.

– Ты же торгуешь? – спрашивает она меня. – У тебя же есть?

Я уже собираюсь в грубой форме ее послать, когда она оттопыривает кармашек джинсов, и я на мгновение вижу край котлеты – серьезной такой, из тысячерублевок. Сделай это, говорит она, и я тебя персонально отблагодарю – и целует меня в мочку уха, прикусывая ее так, что по моему телу бежит сладкая дрожь и я поеживаюсь.

Не понимая сам, что несу, я забиваю ей стрелу на завтра, на девять вечера, и она уходит, заплатив за нас обоих.

Что ж, похоже, вечер сложился неплохо. Мне засветил шанс вдуть классной телке, при этом не тратиться на коктейли-шмоктейли, а еще и самому нажить.

Я выхожу на улицу, поеживаюсь от ветра и иду к своей «королеве», элегантной «бэхе»-трешке. Классическая модель, роскошь без излишеств. Единственный ее минус – возраст. Она на три года старше меня. Я купил ее год назад за триста баксов, в долг, за который еще не рассчитался.

Я сажусь за руль, некоторое время говорю с «королевой», стараясь убедить ее завестись без геморроя, и старушка слушается меня, и вот я выезжаю со стоянки у «Орбиты», а в голове моей пульсирует только один вопрос – где взять стафф.

Естественно, когда мы договаривались с Леной о сделке века в баре и я пожимал ей руку с клятвой, что все будет «чики-чики», я и понятия не имел, где возьму таблетки. Краем уха слышал, что банчит ими вроде Армен из дома за универсамом.

С Арменом нас связывает боевое прошлое. Лет десять назад, еще по малолетке, мы ездили летом работать на мопедах. Я блатовал своих, Дэна и Пулю, но с ними в таких делах каши не сваришь. А Армен тогда, выслушав мой план, сразу загорелся. Мы сперли мопед у чувака из «негритянских», и поехали в Анапу бомбить туристов. Делалось это так: Армен дежурил на перекрестке, на заведенном мопеде, а я выпасал телку-туристку. Критерии – без чувака, постарше, лошица, но при бабках. Эти параметры выработались не сами собой, а на практике – молодые кобылы на курортах таскают в сумочках только зубную щетку, помаду и пачку гондонов.

Я присекал подходящую бабу, вел ее почти до самого мопеда, догонял сзади, срывал с плеча сумочку, и через мгновение мопед с ревом срывался с места, увозя нас с добычей в безопасное место.

Главным было подготовить отход, поэтому мы выбирали улочки, с которых легко можно было свернуть в узкие закоулки между частными домами. Разожравшихся анапских ментов мы не боялись. Они занимались проститутками и окучивали пьяных приезжих лохов, не до нас им было.

Подъемы по тем временам были шикарные. Мы уже подумывали купить новый мопед, мощнее, когда нас поймали и отметелили местные пацаны. Нам выписали штраф и заставили отрабатывать. У меня была мысль свинтить, но Армен зассал. Мы срывали сумки еще месяц и вернулись домой без копейки. Тогда я усвоил урок: работай только со своими, не суйся в чужой район, а если сунулся – не светись.

Теперь я собирался найти Армена и выйти через него на крупного барыгу. Так делаются все дела. Самые большие состояния в мире нажиты посредничеством и торговлей. Кем был Онассис? Правильно, грамотным барыгой. Ничего не производя, вовремя умел подсуетиться и переправить товар от того, кто его производил, тому, кто готов был его купить.

Армен гудит в «Мулен Руже». Меня всегда удивляло стремление хозяев самых левых и занюханных заведений давать им громкие и пафосные имена. Например, рядом с Пулиной работой есть чебуречная «Версаль», где вечерами оттопыривается вся районная ал­кашня.

Армен долго юлит, стараясь сам пристроиться к сделке, но, когда я включаю братана и говорю о съеденном вместе пуде соли, напоминаю анапскую историю и обещаю взять его партнером в следующей акции, он сдается и, поозиравшись для вида, дает телефон Мишки Арарата. Уже через три минуты «королева» ревет движком, и я несусь на забитую с Мишкой стрелу.

Мы встречаемся на старой пожарке. Когда-то здесь реально сидели пожарные, но лет семь назад их перевели в новое пафосное здание в центре, а бывшую их обитель облюбовали торчки и дилеры. Арарат приезжает минут через пять после назначенного времени, держит понт. Здороваясь, не перестает озираться по сторонам, видимо опасаясь, что я приволок для веселья роту ОБНОНа.

Арарату с его фейсом сам бог велел работать на телевидении, в магазине на диване. Рекламировать клинику пластической хирургии, знаете, когда сначала показывают фотки: таким я был до, таким стал после. Арарат из серии «до». Со своим рубильником он стал бы главной звездой раздела. Так и вижу, как его лицо вплывает в кадр и все пространство экрана занимает флагман его внешности – огромный, неестественно белый, словно вылепленный бестолковым скульптором нос. Бестолковым потому, что нос Арарата под кожей бугрится какими-то маленькими горбинками, и я с трудом превозмогаю в себе желание схватиться за него пальцами и резким нажатием выровнять, придав надлежащую гладкость.

Нужны колеса, Мишка, говорю я. Штук двадцать, но бабки не сразу. Ты меня знаешь, я отдам.

Выслушав меня, Арарат включает делового. Для кого я беру, собираюсь ли брать дальше, в каких количествах и с какой периодичностью. Мне светят деньги Лены из кармана, поэтому я легко и красиво вру, распаляясь от собственных слов. Мой анонимный клиент (я предпочитаю не светить Лену) обретает масштабы планетарного босса психоделической наркоты, неизвестным капризом судьбы занесенного в нашу дыру. О да, он готов брать и дальше, и самые смелые прогнозы насчет количества легко могут оправдаться. Нет, я не назову его имя и все сделки будут проходить через меня. Первая двадцатка – так, разминка, чтобы проверить качество.

Десять баксов, говорит Мишка. Моя предполагаемая прибыль падает вдвое, и я не успеваю проконтролировать мимику, потому что Мишка говорит сразу: восемь.