Мари держит в руках Грея Хадсона Шеффилда. Все его три килограмма и четыреста граммов укутаны в белое одеяльце с жирафиками, и он уже почти засыпает, в тепле и сытый. Усталость она переносит как рок-звезда, энергичная и вся светится, несмотря на двадцати двух часовые схватки и два часа родов.

Сидя возле нее, я не могу отвести взгляда от этих двух уставших созданий.

— Я не могу наглядеться на него, — говорит она, ее голос как легкий ветерок. — Разве он не идеален?

— Да. — Я кладу свою руку поверх ее. — Он на самом деле идеальный.

Алек сидит с другой стороны больничной койки, наблюдая, как спит его новорожденный сын. Он прилетел в Небраску из Гонконга несколько недель назад в ожидании родов, но Мари переходила на неделю дольше, чем должна была.

Мы втроем наверстали упущенное и поговорили о надеждах и мечтах для маленького парня. Нужно отдать Алеку должное: он доказал, что я ошибался на его счет. Он на самом деле справляется с этой ситуаций лучше, чем я себе представлял, и собирается минимизировать заграничную работу, чтобы чаще быть рядом.

Глаза Мари слипаются. Она изо всех сил старается не заснуть.

На телефон приходит сообщение, которое присылает подруга Мари Изабелл, спрашивая, как у нас дела, и сообщает, что собирается ложиться спать. Она была на видеосвязи во время родов, и планирует навестить нас, как только Мари будет готова принять дома гостей.

— Вам обоим нужно отдохнуть, — говорю я, забирая Грея из ее рук и укладывая его в люльку.

Мари не сопротивляется, она просто кивает и опускает голову на подушку.

Мы с Алеком тихонько выходим из палаты и направляемся в больничный кафетерий. Нам обоим необходим хороший ночной отдых, но ни один из нас пока не готов оставить малыша и маму одних.

— Эй, чувак, — говорит Алек, останавливая меня на полпути.

— Да?

— Спасибо тебе, — говорит он с серьезным видом. — Спасибо, что заботился о них эти несколько месяцев, пока меня не было. И спасибо, что принял Грея. Надеюсь, однажды я хотя бы наполовину смогу стать таким же замечательным человеком, как ты.

— Ты себя недооцениваешь. — Я похлопываю его по спине, а затем сжимаю плечо. — Ты прекрасно справился. И мы теперь в одной упряжке. На всю жизнь.

— Одна большая, счастливая семья, — смеется Алек, и мы заворачиваем за угол.

— Так всегда и было.

Лежа в кровати, я смотрю в потолок. Грей дома уже две недели, и его сон по-прежнему довольно непредсказуем. Алек уехал вчера на новую сделку в Сан-Франциско, а мы с Мари все еще разрабатываем ночной график дежурства, который подходит нам обоим.

К постоянной жизни в Орчард Хилл пришлось привыкнуть. Некоторые ночи слишком тихие. Другие блаженные и умиротворенные.

Тоненький плач Грея раздается в радионяне, и Мари мгновенно просыпается и начинает вставать с кровати.

Положив на нее руку, я говорю:

— В этот раз я схожу.

— Ты уверен? — бормочет она в полусне.

— Да. Спи. — Выбравшись из кровати, я пробираюсь в детскую, достаю Грея из колыбели и укладываю на пеленальный столик. Малыш мокрый. И, вероятно, голоден.

Небольшой конверт лежит в центре пеленального стола, с моим именем, написанным почерком Мари. Засунув его между резинкой штанов, я переодеваю маленького Грея, а затем иду с ним на кухню, чтобы приготовить ему бутылочку.

Несколько минут спустя мы усаживаемся в кресло-качалку в гостиной, маленькая лампа от «Тиффани» рассеивает нежный витражный свет на стене позади нас.

Вытащив письмо, я разворачиваю льняную бумагу и читаю.

— У тебя забавная мама, Грей, — шепчу я, смеясь про себя, пока он выпивает свое молоко в рекордное время. Я укачиваю его, наблюдая, как закрываются его глазки, и он отправляется в очередной сон на несколько часов.

Жизнь с младенцем прекрасна, хотя и безумно выматывает, но я бы ни за что на свете не променял ее.

Провожу пальцем по его идеальному носу.

Грей просто копия Мари, не вижу ни капли сходства с Алеком, по крайней мере, не сейчас.

Спустя несколько мгновений, когда я уверен, что он крепко спит, медленно поднимаюсь и несу его обратно в люльку.

Забираюсь обратно в постель к Мари и нахожу очередной конверт на своей подушке. При помощи лунного света, который проникает сквозь окно над кроватью, я аккуратно вытаскиваю письмо и начинаю читать.

Мари переворачивается ко мне, ее полные, сладкие губы медленно растягиваются в улыбке, когда она приподнимается на локте. Ее глаза сонные и тело желает вернуться ко сну, но сердце хочет меня.

А сердце всегда выигрывает.

— Ты согласна? — Я приподнимаю брови. Месяц назад я сделал ей предложение. Хоть Мари и заверила меня, что без ума от меня и безмерно любит, попросила дать ей время. Сказала, что сейчас слишком много всего происходит одновременно, и она не хочет быть застигнутой врасплох и торопиться.

— Да, Хадсон, — говорит она, когда я ложусь под одеяло и притягиваю ее к себе, руками скользя по ее бокам. — Я выйду за тебя замуж.