Удар
Ненашев возвращался домой за полночь. Ни выпитая водка, ни секс-упражнения, проделанные с одной из сотрудниц банка-партнера, напряжения не сняли. На душе было противно.
«Ну зачем я пригласил в кабинет этого придурка? – пытал сам себя Аркадий Сергеевич, глядя в рыжий затылок водилы. – Коньяк с ним пил, за жизнь разговаривал… Я ж его рожу мерзкую видеть не могу!.. А потому ты ему свою дружбу продемонстрировал, что боишься, – сам себе и ответил Ненашев. – Боишься, что сдаст тебя с потрохами прямо теперь… И зачем я его к дегтяревскому делу привлек? Сам бы справился! А теперь вынужден в глаза заглядывать, херню его слушать! Если Чухаеву хвост прижмут, он меня, конечно, заложит. Расскажет, как я ему приказал Дегтярева подставить, а он побоялся отказаться: дескать, мало того что Ненашев – начальник, но еще и зверюга, которому человека убить, все равно что чихнуть… Вагончиком идти сподручнее – меньше дадут, а в паровозики меня пристроит… А то и вовсе сухим из воды выйдет… Ну ничего, вот завершу дела, хрен они меня достанут!»
За окном плыли расцвеченные яркими гирляндами московские улицы. Столица начинала готовиться к празднику загодя – с середины ноября. Городские власти вместе с владельцами торговых точек, ресторанов, турагентств, казино создавали людям хорошее настроение, ведь в благодушном, приподнятом настроении люди легче расстаются с деньгами. Город, как насос, качал из своих жителей бабки, и никого не волновало, что, когда предновогодняя эйфория закончится, у многих не останется денег даже на необходимые продукты.
«А с чего это Чухаеву вдруг колоться? – сердито осадил себя Ненашев. – На чем его могут зацепить? Да ни на чем. Дегтяреву уже дважды в пересмотре дела отказали, напишет еще хоть сто жалоб – опять откажут. Там все чисто сработано, не придерешься. Когда следака, который его дело вел, за взятки арестовали, по нескольким приговорам допрасследования назначили, а по дегтяревскому – ни-ни. Ни родных, ни друзей, которые бы по высоким кабинетам ходили, у Дегтярева нет. Уфимцева теперь тоже не в счет. Статьев сказал, что память после этого порошка восстанавливается лишь частично и то не сразу. Есть один опасный вариант: если Чухаев со Статьевым скорешатся и изложат друг другу имеющуюся у них информацию – юрист расскажет полковнику про Дегтярева и визит Ольги к частному детективу, а шеф службы безопасности проинформирует того о порошке. Но они ж не дебилы, чтобы такое про себя рассказывать, да и ненавидят друг друга, как не поделившие течную сучку кобели…»
Горько усмехнувшись, Ненашев только тут заметил, что машина уже въехала на территорию элитного поселка, в котором у владельца «Атланта» был солидный особняк. Московскую квартиру и загородный дом, в который прежде наезжал по выходным, Аркадий Сергеевич продал вскоре после того как вышвырнул Ингу из московской квартиры на Чистых прудах, из загородного дома, из своей жизни.
На пороге служившего прихожей холла припозднившегося Ненашева встретил пес породы чау-чау. Мохнатый, похожий на медведя, но ласковый и смирный, как новорожденный теленок. Сегодня к традиционным восторгам – вилянию хвостом, тыканью мордой в хозяйские ботинки – Кевин был явно не расположен. Всем своим видом двухлетний кобель выражал недовольство, даже негодование поздним возвращением хозяина.
«Ему бы сейчас встать на задние лапы, а передние упереть в бока – ни дать, ни взять ревнивая жена», – подумал Ненашев. А Кевин, словно для большей достоверности, сердито залаял, ворча и подвывая, мол: ты где был?! Бедный я, несчастный… Сколько тебя ждать, а?! Других собак уж давно прогуляли, один я тут сижу, никому не нужный…
– Ну, извини, друг, извини. Больше, обещаю, такого не будет!
Ненашев присел на корточки и почесал Кевину под мышками. Пес для приличия немного поворчал: мол, вот знаешь мою слабость, пользуешься ею беззастенчиво – и простил хозяина. Засунул мохнатую башку Ненашеву между коленей и умиротворенно засопел.
– Эх, балбес ты, Кев, балбес! – вздохнул Ненашев. – Чуть приласкали, прощения попросили – и ты уже растаял, на попятную пошел.
Ненашев вспомнил, как через неделю после заселения в дом-дворец поехал в расположенный рядом Николо-Архангельский питомник и купил там трехмесячного щенка. Смешного, нелепого и трогательного. Не сделай он этого – сошел бы с ума. От одиночества и от того, что обычно называют «муки совести».
На банкет по случаю шестилетия компании Дегтярев пришел один, без Ольги. И у Ненашева – он и сам не смог бы объяснить почему – противно засосало под ложечкой. Стас отсутствию своей дамы дал внятное объяснение: всю предыдущую ночь Ольга готовилась к какому-то ответственному коллоквиуму, а во второй половине дня у нее был спецсеминар по «бизнес-английскому». Короче, поспать не удалось, выглядит не лучшим образом, а потому попросила Дегтярева не настаивать на ее участии в торжестве.
– Слушай, Стас, а чего ты на ней не же-нишься? – попытал слушавший Дегтярева вместе с Ненашевым Обухов. – Девчонка-то классная. Красивая, неглупая. Не стерва, что в наши дни – при наличии первых двух качеств – практически не встречается. Вот женился бы и на правах законного супруга приказал сниматься в рекламных роликах родного агентства. А то она: нет да нет. В двух засветилась – и все. А у нее такой типаж! Заказчики от роликов про чудо-косметику с Уфимцевой кипятком пи2сали. Я ее уговаривал-уговаривал… Бесполезно.
– Не-е, Кость, не уговоришь, – шаря глазами по декольте фланирующих мимо дам, лениво протянул Дегтярев. – Она себе в голову вбила, что засветка в рекламе может помешать карьере в основной профессии. Она, видишь ли, пришла к выводу, что пора кончать с засильем мужиков в верхних эшелонах экономики и, судя по всему, в министры, а то и в премьеры намылилась.
От пренебрежительно-насмешливого тона, которым Стас говорил об Ольге, Обухова передернуло:
– А что? Очень даже может быть. Наши экономисты говорят, мозги у Ольги – иной мужик позавидует.
– Да ты что?! – деланно изумился Дегтярев. – Так, может, ты сам на этой «академии наук» женишься? Я препятствовать не буду.
Ненашев молчал, вперя в Дегтярева неподвижный взгляд. Еще неделю назад, выслушав подобный комплимент в адрес своей возлюбленной, Стас расплылся бы в самодовольной улыбке: да, дескать, братцы, завидуйте, слюной давитесь, каким я сокровищем обладаю!
Через мгновение, пожелав Обухову «успеха на матримониальном поприще», Дегтярев уже растворился в празднично одетой, оживленно гомонящей и хохочущей толпе. Он вел себя, как вырвавшийся из-под опеки строгих родителей мальчишка или получивший долгожданный дембель солдат: как минералку (беря с подносов подбегавших официантов бокалы) пил шампанское, волочился за всеми подряд женщинами, рассказывал такие смелые анекдоты, что дамы, зардевшись, торопливо перемещались в другую компанию, а мужчины хмыкали. Стас же хохотал как полоумный то ли над собственной шуткой, то ли над реакцией слушателей. В середине вечера уже порядком набравшийся Дегтярев подошел к Аркадию и Инге и, дурашливо шаркнув, обратился к другу-шефу:
– Господин Ненашев, вы позволите пригласить вашу даму на танго? Уважьте коллегу, оставшегося в этот прекрасный вечер в одиночестве.
Ненашев посмотрел на пьяненького Дегтярева исподлобья и ничего не сказал. Инга укоризненно вздохнула (и вздох, и укоризна адресовались, естественно, Дегтяреву) и протянула кавалеру руку.
Председатель совета директоров банка – партнер и заказчик РА «Атлант» – что-то горячо доказывал Ненашеву, но тот ничего не слышал. Впившись глазами в тесно прижавшуюся друг к другу пару, он боялся только одного: что не сможет сдержать закипающую злобу, и она хлынет наружу, круша и сметая все вокруг.
– Возвращаю в целости и сохранности, – весело отрапортовал Дегтярев, подводя Ингу к Ненашеву. – Даже платье не помялось, вот, смотри. – Стас провел ладонью по груди и животу молодой женщины.
Жест получился не то чтобы похабный, но неприлично сладострастный. И Ненашев, уже не в силах контролировать себя, выбросил вперед огромный кулак. Удар был такой силы, что Стас отлетел метра на три и, больно ударившись спиной о стену, сполз на пол. В зале повисла тишина, нарушаемая только доносившимся из кухни звяканьем посуды.