ГЛАВА СОРОКОВАЯ

— Что?

Я, должно быть, ослышалась. Этого не может быть, этого просто не может быть, чтобы они были родственниками.

— Мы братья. Нам обоим двадцать один год. Мы родились в один день в почти одно время.

— Вы близнецы?

Куда уж ещё бредовее.

— Не знаю, можно ли назвать нас близнецами, но очень похоже на то, что мы были в одной утробе.

Наверное, это побочный эффект лекарств. В этом нет никакого смысла.

— Насколько мне удалось выяснить, — продолжает Зейн. — Я пытался поговорить об этом с отцом, но он всё отрицает. Повторяет, что это какая-то ошибка. Но я не думаю, что он, правда, так считает. Он лучше, чем кто бы то ни было, знает, что наука не лжёт. Но как он мог об этом не знать? Моя мама скрыла это от него? И если да, то почему?

Я пытаюсь сконцентрироваться на словах Зейна, но застряла на том факте, что Трей — гем. И брат-близнец Зейна. Как такое может быть?

Вспоминаю, что рассказывал мне Трей там, у лагуны, о своём отце и Пенелопе. Могла ли у них быть интрижка? Но это не объясняет, как Трей и Зейн могли оказаться в одной утробе, если Зейн — явно сын Харлоу.

Мысль царапает меня. Мой папа. Он имел к этому какое-то отношение? Генетик, ему ли не знать, как подсадить два генетически модифицированных эмбриона в одну матку? А если точнее, в матку Пенелопы?

— Трей знает? — спрашиваю я. Не уверена, как он воспримет такие новости. Он так сильно ненавидит Райдеров, а тут выясняется, что он один из них. О нет, ничего хорошего из этого не выйдет.

Зейн качает головой.

— Он всё это время был без сознания. И я не представляю, как сказать ему, когда он очнётся. Поверит ли он мне вообще? — он замолкает на несколько секунд. — Думаю, лучше ему узнать от тебя.

Киваю. Он прав. Наверное, так будет лучше. Трею даже не нравится Зейн, так что он точно ему не поверит. Кроме того, такое потрясение лучше преподнести как-нибудь помягче. Может, поцелуи помогут сгладить слова?

Я подаюсь вперёд.

— Можно мне к маме? И к Эмили?

Зейн поднимается со стула.

— Я позову сиделку, — он кивает на трубки, торчащие из моего тела. — Тебе пока нельзя покидать комнату.

Закатываю глаза от раздражения.

— А твоего разрешения недостаточно? Это, в конце концов, твой дом.

Он смеётся и наклоняется, чтобы чмокнуть меня в щёку.

— А вот и Сиенна, которую я знаю, — выходя из комнаты, он оглядывается через плечо. — Посмотрим, что можно сделать.

***

Пощупывая иглу в своей руке, я борюсь с желанием вытащить её самой. В разгаре моих раздумий в комнату заходит медсестра с короткими тёмными волосами, а за ней следом — улыбающийся Зейн. Медсестра подходит ко мне и начинает отсоединять от меня устройства.

— Я пыталась понять, как отключить капельницу.

— Я так и подумал, что ты попытаешься, — говорит Зейн, — поэтому позвал Тенди, чтобы она тебе помогла.

Как только я освобождаюсь от всех этих устройств, я соскальзываю с кровати, внезапно заметив, что на мне надета свободная пижама. Зейн мигом подскакивает ко мне, обхватывает рукой мою талию, прижимая к себе и предлагая опереться на него.

— Думаю, я и сама могу, — я выворачиваюсь из его рук, пытаясь не замечать, как это его расстроило.

— Конечно, — отвечает он, стараясь звучать бодро.

Я иду за ним по коридору, устеленному ковром, и мы подходим к соседней комнате.

— Она всё ещё слаба, — предупреждает меня Зейн, когда я касаюсь дверной ручки.

— Но она ведь в порядке, да? — я ищу на его лице хоть один признак того, что он что-то скрывает от меня.

— Она будет в порядке. Но… не хочу, чтобы ты была шокирована.

— Она помнит что-нибудь?

— Она понимает, где она. Мы с Гретой помогали ей, насколько могли, заполнить пробелы.

— А как ко всему этому относится твой отец? Недоволен, что мы здесь?

Зейн поджимает губы.

— Ему не давали слова, тем более что всё это оплачиваю я.

Я перевожу взгляд в пол, поражаясь его щедрости.

— Спасибо большое, — говорю я, избегая встречаться с ним взглядом.

Зейн держит дверь открытой, и я чувствую его ладонь у себя на спине, подталкивающую вперёд. Первое, что я вижу, заходя внутрь, — это вихрь светлых кудряшек, несущийся ко мне. Эмили кидается мне на шею, и я крепко сжимаю её в своих объятьях, даже слишком крепко. Вместе с ней я сажусь в кресло рядом с кроватью, Эмили устраивается у меня на коленях, как котёнок. И только тогда я поднимаю глаза на рыжеволосую женщину, лежащую в постели. Она бледна, её глаза широко распахнуты. Она улыбается мне, её губы шевелятся, произнося моё имя.

— Сиенна, девочка моя, — шепчет она. Она протягивает дрожащую руку, и я хватаюсь за неё. Слёзы набегают на глаза.

— Мама, — прижимая Эмили к груди, я наклоняюсь к маме, провожу рукой по её волосам и целую в щёку, — я безумно скучала по тебе.

— Ох, Сиенна, — говорит она. — Я так переживала за тебя.

— За меня? Ты переживала за меня? — рыдания рвутся из меня. — Я думала, что потеряла тебя.

Мама плачет.

— Прости, — мотает она головой, слёзы капают на мягкий хлопок покрывала, обёрнутого вокруг её груди. — Тот человек… он что-то сделал со мной, — в её глазах отражается боль. Я жду, пока она продолжит. — Он пытался внушить мне, что я другой человек. Хотел, чтобы я думала, будто я даже замужем за кем-то другим.

В моей голове всплывает изображение того мужчины с заметной сединой.

— Я видела те картинки, мам. Они выглядели такими настоящими.

Мама кивает и отворачивает голову.

— Знаю.

У меня накопилось столько вопросов, мне нужно столько ответов… Но сейчас не время. И я спрашиваю только:

— Ты что-нибудь помнишь?

— Нет, — вздыхает она. — Только урывками, как была в той комнате с проектором, прокручивавшим картинки.

— Ты не помнишь, как я приходила туда, чтобы забрать тебя?

— Ты приходила? — слёзы вновь наворачиваются на её глазах.

— Несколько раз. В разные места, — вообще я испытываю облегчение, что она не помнит, как её похитили или держали в той камере с крысами. Может, это стало такой травмой, что её мозг решил заблокировать воспоминания. И я рада этому.

— Прости меня, — повторяет она.

— Это не твоя вина, мам. Это мне нужно извиняться, что втянула тебя во всё это, — я закрываю глаза. Голова внезапно становится тяжёлой.

— Тебе нужно больше отдыха, — она так тихо произносит слова, что я едва её слышу.

Я открываю глаза: она смотрит на меня из-под полуприкрытых век.

Неохотно поднимаюсь, опуская Эмили на пол.

— Ты права, мам, — слегка подталкиваю Эмили к двери. — Пойдём, Эми. Маме надо поспать.

Мама пытается сесть, чтобы возразить, но сразу же падает обратно на подушки.

— Видел бы меня сейчас ваш отец, — бормочет она скорее себе, чем нам.

Я наклоняюсь к уху Эмили и шепчу:

— Можешь пойти найти Зейна? Я догоню тебя через минуту, ладно?

Она кивает и выбегает из комнаты, дверь остаётся приоткрытой за ней.

Присев на край кровати, я вновь беру мамину ладонь в свою руку.

— Мам, когда вы познакомились с папой, он что-нибудь говорил о своей прошлой работе?

Или прошлой жизни.

Она хмурится и качает головой.

— Как видишь, я плохо разбираюсь в людях. Мой собственный муж спускал деньги на азартные игры, а я ни сном ни духом.

Сжимаю её ладонь.

— Похоже, мы много чего не знали о папе. Но что-то мне подсказывает, он не делал ничего дурного.

Мама грустно улыбается.

— Это очень мило с твоей стороны, но…

— Нет, мам. Я узнала о нём кое-что, что идёт вразрез со всем тем, что нам говорили, — говорю с ободряющей улыбкой. — Он был хорошим человеком. Всегда.

Она моргает несколько раз, глаза блестят от слёз.

— Спасибо, Сиенна, — шепчет она. — Мне не хватало этих слов.

На несколько секунд мы замолкаем. Потом она отворачивает голову, её рука обмякает в моей ладони, а дыхание становится ровным и глубоким. Я сижу и смотрю, как она засыпает, радуясь, что она, наконец-то, в безопасности. Если я что-то и поняла за последние недели, так это то, что я не представляю свою жизнь без мамы и Эмили.

Поцеловав её в холодный лоб, я тихонько выхожу из комнаты. Зейн идёт по коридору навстречу мне, его лицо светлеет при виде меня.

— Как она? — спрашивает он, опираясь рукой на стену рядом со мной.

— Нормально. Отдыхает сейчас. Что бы с ней ни произошло в МПЗ, это её сильно измотало.

— Врачи говорят, что переливание крови прошло успешно, так что скоро она полностью поправится.

Я прикусываю губу, глядя на него.

— Значит, никаких последствий промывания мозгов, или что они там с ней сделали?

Он убирает руку со стены и кладёт мне на плечо, придвигаясь ближе.

— С ней всё будет хорошо, Сиенна. Обещаю.

Я выдыхаю. Все мои тревоги, все мои сомнения покидают меня. Но потом я вспоминаю про Трея, и новый узел закручивается в моей груди.

— Могу я зайти к Трею?

Рука Зейна соскальзывает с моего плеча, он кивает и ведёт меня по коридору. Я не могу сдержать улыбку, расплывающуюся на моём лице, когда мы останавливаемся у двери всего через две комнаты от моей.

— Он по-прежнему без сознания, — предупреждает Зейн, — но врач говорит, что ему пойдёт на пользу, если мы будем разговаривать с ним. Может очнуться скорее.

— Ты тоже зайдёшь?

— Нет, оставлю вас наедине. Когда закончишь, найди меня.

Киваю, делаю глубокий вдох и толкаю открытую дверь. Комната Трея не такая большая, как моя, но всё же уютная: с большой двуспальной кроватью и тёмной мебелью.

Моя улыбка становится шире, когда я вижу Трея в этой огромной кровати. У него бледное лицо, но за ним явно ухаживали. Его тёмные волосы были спутанными, а теперь они чистые и завиваются у основания его шеи.

Если не обращать внимания на трубки, торчащие тут и там из его тела, он выглядит так, будто отдыхает. Словно если я поцелую его, он может проснуться. Надо попробовать.

Наклоняясь к нему, я прижимаюсь губами к его тёплому рту. Уже не верится, что совсем недавно я была уверена, что его больше нет. Умер. Потерян для меня навсегда,

Отстраняюсь, рассматривая его лицо, запоминая каждую чёрточку, в предвкушении, что он вот-вот откроет глаза и улыбнётся мне.

Я не так глупа, чтобы думать, что если Трей жив, то это сразу решает все проблемы. У нас всё ещё есть члены «Грани», которым некуда пойти, много боли и неконтролируемой злости. Наши потери колоссальны. Нам нужен лидер. Кто-то достойный, кто сумеет справиться со всем этим.