ГЛАВА 15

Огни Манайи близились, горы веток тянулись к небу. Днями ученики собирали хворост во дворе, делая две горы с коридором между ними. Сендара Диар и Джулиен Имара медленно обходили горы, разглядывая их. В ночь фестиваля они будут пылать, как столбы пламени. Было сложно представить это днем после дождя, туман пальцами призрака проник во двор. Но Джулиен немного знала от Сендары, что будет той ночью. Фестиваль будет длиться два дня, Джулиен ощущала от его приближения напряжение в животе, она словно могла сломаться пополам. Она, Джулиен Имара, теперь хранила тайну, а до этого скрывала лишь свое одиночество.

Они убью Валанира Окуна, если найдут. Он не сказал того, но было понятно по его поведению. Но больше всего Джулиен потрясло не то, что он нашелся, а что он выбрал ее для помощи Придворной поэтессе. Такое могло произойти в Академии.

После их встречи в Зале лир той ночью он привел ее в заброшенную башню, она укуталась в плащ от ветра. Они сидели у маленького огня, он объяснил, что нужно.

— Опасности нет, — сказал он. — Для тебя. Но если тебя обнаружат со мной…

— Я рискну, — сказала она, когда увидела, что ему сложно продолжить. Ему было больно рисковать ее безопасностью, она понимала. Потому она доверяла ему.

— Мой союзник будет охранять нас, — сказал Валанир. — Когда все закончится, не показывай никому, что знаешь его, иначе люди будут удивляться. Его имя не должно быть связано с моим. Для его защиты, — он замолчал. Огонь очерчивал его лицо, метку на глазу. — Будет темная ночь. Свечи в замке запрещены, когда горят огни праздника. Тьма поможет нам.

Теперь она шла по двору рядом с Сендарой и думала, что они шли по одной, если Сендара могла быть одинока с ее отношениями с отцом и Этереллом Лиром. Но они были как отрезаны друг от друга.

Джулиен думала, что будет гордиться тайной. Радоваться новой важности. Когда они с Сендарой шли во двор проверять хворост, девушка шагала, склонив голову с румяными щеками, мыслями была далеко. Было несложно понять, о ком она думала. Она как-то сказала в ответ на нечто безобидное:

— Ты еще многого не знаешь, Джулиен.

Джулиен не смогла ответить. Это было правдой.

В тот миг она тянулась к своим знаниям, к встречам с Валаниром Окуном, своей важной работе. Все было как паутина. Джулиен не выделялась так, чтобы Валанир Окун выбрал ее, ее просто никогда не замечали. Потому она могла легко проникнуть в нужные коридоры Академии. Она хотела помочь Пророку, помочь Придворной поэтессе, но тайна лишь была грузом в ее животе.

Ей хотелось бы признаться Сендаре. Было странно, что они шли рядом, когда Сендара была замкнута в себе. Недавно в лесу Сендара сказала с презрением:

— Тебя хоть раз целовали? — и Джулиен задумалась, когда девушка, с которой они пили вино в лесу… с которой она делилась переживаниями сердца… стала жестокой.

— Никто меня не хочет, и ты это знаешь, — сказала тогда Джулиен с нажимом в тишине леса. Она села на камень. — Почему бы тебе не пойти вперед? — сказала она, хотя уже темнело.

— Не будь ребенком, — Сендара с нетерпением и презрением скривила губы. Джулиен потрясенно смотрела на ее лицо. Искала следы тепла. Того, что у них было. Воспоминание о ночи под звездами казалось шуткой. Глаза Сендары были льдом.

Джулиен скрестила руки и посмотрела вперед, на случайную точку в лесу. Надеясь, что не заплачет. Она изо всех сил старалась сохранять безразличный вид.

— Ты явно завидуешь, — сказала Сендара. Краем глаза Джулиен увидела, как она пожала плечами. — Я пойду обратно. Глупо тут оставаться.

Она ушла. Джулиен долго ждала, сидела на том камне, пока не поняла, что Сендара ушла. Но она не могла позволить себе плакать — ее могли увидеть тут, красные глаза могли заметить за ужином, как заметили венок. Она сглотнула. Печаль застряла камнем в горле. Она встала и пошла к замку, пришла в сумерках. Архимастер Кервин отругал ее на входе в зал, ведь она опоздала на ужин. Сендара Диар не заметила, когда Джулиен пришла, она смотрела на Этерелла Лира напротив, взволнованно и встревожено. Он взглянул на нее случайно, сдерживался на людях. Как-то восхищение Сендары заставляло его сиять ярче обычного, хоть он похудел и выглядел усталым, как все избранные. Марик Антрелл, тоже красивый, сидел рядом с ним, как рыжеволосый скелет. Под взглядом Сендары Этерелл чаще смеялся, шутил, но Джулиен едва слышала его в конце стола. Его друг, высокий и молчаливый Дариен Аррин, замкнулся. Ушел глубоко в себя. Иногда она ловила его взгляд, думала о его мыслях. Может, он страдал, хоть и не говорил.

Она думала, что между ней и дочерью Элиссана Диара все кончено после каждого такого случая. Но они часто шли бок о бок. Джулиен не понимала, почему. Может, потому что на уроках только с Сендарой можно было говорить, а после уроков Этерелл Лир был занят с избранными своими делами. Валанир Окун намекнул, что они заняты чем-то неправильным, и Джулиен было больно думать, что Этерелл там, как и другие ученики, которых она считала довольно талантливыми, пока на остров не пришел Элиссан Диар.

Она вспомнила другие слова Валанира Окуна. Среди шума учеников за ужином, смехом избранных Джулиен подумала о той ночи в комнате башни со сквозняком.

— Манайя будет другой в этом году, — сказал Пророк, глядя на нее, под конец их беседы, словно хотел, чтобы она запомнила. — Чары вернулись. Я не хочу тебя там. Не подходи к огням.

— Я буду петь с Сендарой, — сказала Джулиен. Это тоже связывало девушек, песня была написана вместе. Но Сендара переделала ее до неузнаваемости, сделала своей. Джулиен не смогла переубедить ее, ей нужно было еще многому учиться. Она знала, что ее творение было не лучшим. Они порой встречались и репетировали, голос Сендары был сладким соперником тихому голосу Джулиен. Сендара говорила, что и голос унаследовала от матери, Хаверен Дир, и этот голос с красотой очаровывал лордов и королей. — Я соревнуюсь, — сказала Джулиен Валаниру, хоть это звучало как ложь.

— Не советую, — Пророк склонился. — Слушай, Джулиен Имара. Когда-то фестиваль был просто песнями у огня, ради веселья. Мы знали, что он был связан с древними ритуалами весны, так что относились к его проведению серьезно, но только это. В этот раз будет иначе.

— Что иначе?

Он отодвинулся в тень высокой спинки стула. Его глаза были в тени.

— Оглядись, и ты поймешь, что происходит, — сказал он. — Сказки стали реальными.

* * *

Дорн Аррин расхаживал по комнате. Этим утром он столкнулся с другом — если Этерелл еще был его другом.

— Сим Олир? — сказал Дорн в спину Этереллу. Его друг сидел за их столом, что-то писал. Дорн не знал, и ему было все равно — записка это для Сендары Диар или письмо домой. — Одно дело с Гаредом Дексаном, — продолжил он. — Сим был… не таким. Это тебя не волнует?

Этерелл писал.

— А почему должно? Он поправится.

Дорн выругался.

— Глупо так думать. Ты не такой, каким я тебя знал. И я не верю этому.

Этерелл хотя бы повернул голову.

— Во что ты веришь, Дорн Аррин? — сказал он с долей насмешки.

— Я думаю, он мертв, — сказал Дорн. Слова упали дровами на пол. Комната стала очень тихой. Дорн заговорил едва слышно. — И Гаред тоже. Я говорил с поварихой. Она не понимала, когда парней переправили на континент — лодок ни разу не было. Она просыпается раньше всех. Я думаю, они умерли. Их тела где-то сожгли или зарыли.

Этерелл присвистнул и отвернулся к столу.

— Драматично. Из тебя выйдет хороший поэт.

— Хватит, — Дорн пытался не звучать умоляюще. — Что с тобой? Ты ведь не думаешь, что за Элиссаном Диаром… или Мариком… стоит следовать?

Миг. Ему показалось, что ладонь Этерелла сжалась на столе.

— Я ни за кем не следую, Дорн Аррин, — его ледяной тон Дорн ощутил спиной. — Следи за языком. Ночью в лес не ходи, — Этерелл сложил листок, на котором писал, и встал. Его лицо сочеталось с тоном голоса. — Я больше не могу тебя защищать.

Дорн не помнил, что ответил, он злился, но и ощущал себя брошенным.

Теперь он сидел на кровати, смотрел на озеро и ощущал себя удивительно пустым. Словно он уже готовился к этому мгновению. Может, он готовился к нему с того дня, как Этерелл вырезал морского конька. Стоял в свете солнца. Дорн смотрел, как деревья на берегу раскачивает ветер, как невидимая рука струны лиры. Их мелодия доносилась до него.

Ты не думал о приключении? Так говорил друг об избранных. А потом говорил, что не хочет такого.

Еще неделю назад щеки его друга не были впавшими. И глаза не блестели лихорадочно, как у Марика Антрелла. Это было от чар, что убивало избранных одного за другим.

«Я больше не могу тебя защищать», — слова мужчине. Хоть и простому по происхождению. Его уязвили эти слова, заставили ощутить себя маленьким.

Общение с высшими кругами заставило Этерелла Лира стыдиться дружбы с Дорном? Или было что-то еще?

А если он знал? И хотел защитить Дорна?

В любом случае, Этерелл с пониманием рисковал собой по своим причинам.

Дорн хотел, чтобы это было правдой. Он напомнил себе о других неопровержимых фактах про его друга и себя. Он не мог допустить желаниям скрыть правду. Это было для людей, что жили в рамках истории. Дорн сочинял истории и пел их, а не жил в одной из них. Его мысли должны оставаться ясными, без туч самообмана. Он верил, что это означало быть поэтом. Не работать с магией. Видеть и плести куплеты из жизни. Даже если правда жизни ранила.

Так почти всегда и было.

«Я ни за кем не следую, Дорн Аррин», — сказал Этерелл. Дорн еще не видел в нем такой жестокости. Ее вытащило то, что сжигало его плоть.

Было странно, что Этерелл хотел учиться у архимастера Диара. Казалось, его друг невольно увядал от его власти. Хоть изображал послушание.

Было что-то еще. Дорн обнаружил, что бренчит на лире, песня зазвучала по привычке. Старая песня о славном бое, которую учили на первом курсе. Дорн сжал инструмент крепче. Так он ощущал себя собой.