— Не пора тебе доставлять молоко? — спросил Энтони.
— А я решил, что вы снова открываетесь, — произнёс Фред, которого вдруг осенило. — Решил, что так надо. Ради смеха, чтоб народ привлечь. Это вдова Вил попросила, что ли, намалевать эти слова на мостовой?
— Твоя лошадка уйдёт, — сказал Энтони, бросая взгляд на дорогу. Смотри...
Фред почесал светлую щетину на подбородке.
— А вот и нет, она ж привязана к столбу. Смех да и только, так ведь?
Он разразился искренним, но презрительным хохотом.
— Ты всех перебудишь.
Фред переступил с ноги на ногу, положил руку на свой бидон.
— Дак утро же. А разве люди не должны просыпаться с рассветом?
И он опять от души рассмеялся. В конце улицы появился ребёнок, остановился и уставился на них, сунув палец в рот.
— За-хо-ди-те в лю-бое вре-мя, ког-да вы в пор-ту, — произнёс Фред по слогам. — Я скажу отцу, что вы снова открываетесь. Может, вам снова понадобится больше молока, как раньше, а?
Над их головами отворилось окно. С упавшим сердцем Энтони увидел Патрицию.
— Энтони! Ты что там делаешь?
— Да я хотел... — начал Энтони. — Хотел... помыть окна. Они тут грязные, ну, я и решил...
— А что там за надписи? Ты не мог бы подвинуть ведро? Я...
Она вдруг умолкла и побледнела.
— Мне сказать папе, что вы снова открылись? — спросил её Фред.
Она поспешно закрыла окно.
— Похоже, что-то ей не понравилось, да? — спросил молочник. — Чего это с ней?
— Не лезь не в свое дело, — огрызнулся Энтони, вдруг потеряв терпение. — Иди отсюда со своим молоком...
Он посмотрел на витрину. «О» и «в» исчезли, а «только» уже мало что значит. Он перевёл взгляд на воду в ведре, теперь ставшую грязно-серой.
— Ты будто испужался чего, — сказал Фред Уорн. — Орёшь на...
Но тут вода внезапно выплеснулась на тротуар, едва не залив Фреду ноги, а Энтони и пустое ведро исчезли.
На кухне Энтони торопливо прошёл мимо девушки, с грохотом сунул ведро под кран и на всю мощь пустил воду. Пэт подошла и молча стояла рядом, пока ведро не наполнилось. Он видел, как подрагивает белый рукав её платья, касающийся стола.
Он закрыл кран и подхватил ведро.
— Оставь это, Энтони, — она говорила быстро, но с некоторым трудом. — Неважно. Брось. Не показывай, что... что нам не всё равно...
— Это скоро пройдет, — выдохнул он и побежал вверх по лестнице и дальше за угол, ко входу в ресторан.
К Фреду Уорну присоединились маленький мальчик, какой-то незнакомый мужчина и миссис Трехорн, жена хозяина таверны на углу. Энтони понадобилось сделать над собой усилие, чтобы выйти наружу и, не обращая внимания на их вопросы и ехидные взгляды, встать на колени и начать изо всех сил оттирать буквы. Наученный опытом, Энтони сосредоточился на главных словах — «заходите», «время» и «порт».
Потом к собравшимся добавились три юнца, направлявшие на работу в доки, за ними — сварливая миниатюрная тетка из дома напротив таверны, которая, после того как ей объяснили, что происходит, высказала своё мнение — каждый в этом мире получает, чего заслуживает, но оттирать эту надпись должен не мальчик, а та, на ком лежит вся вина.
Все время, пока он работал, присутствовали зрители, хотя неизбежно менялись. Даже когда можно увидеть и обсудить такое приятное и оригинальное зрелище, люди обычно встают так рано утром с какой-то целью, и работа призывала даже самых стойких зевак заняться делом. Но приходили другие и занимали их место.
Когда все было наконец закончено, Энтони взял ведро и щетку и, игнорируя последние вопросы и шутливые замечания, бесшумно проскользнул в дальнюю часть дома, оставив единственное слово «только» на витрине ресторана как знак, указывающий на фиксатор ручки.
Завтрак тем утром был безрадостным. Патриция ушла наверх и больше не появлялась, Перри, как обычно, все еще спал, поэтому тетя Мэдж в торжественной обстановке восседала рядом с Энтони и Фанни, занимающей темное место в конце стола. Без оживляющего эффекта двух других взрослых Мэдж напоминала одеяло, и разговор зашел в тупик. Мэдж становилась разговорчивой, лишь когда обижалась.
Прошло утро, и только во время обеда Патриция тихо спустилась по лестнице и заняла свое место за столом. Она слабо улыбнулась добродушным шуточкам Перри и молча склонилась над тарелкой, пока малышка Фанни не унесла свою тарелку в буфетную.
Тогда Пэт подняла голову.
— Мэдж, — сказала она, — не думайте, что я здесь несчастна; но я собираюсь устроиться на работу.
Ее мачеха подняла пухлую белую руку, чтобы поправить прическу.
— Пока я жива...
— Да, я знаю, дорогая, спасибо. Но я не могу пользоваться вашей добротой всю жизнь. А кроме того, простите, но я не хочу. Я пыталась принять решение уже несколько дней, с тех пор как прочитали завещание. Сегодняшнее утро не оставило сомнений...
— Тьфу! И что в нем такого? — спросил Перри, похлопывая ее по колену. — Не нужно обращать внимание на несколько старых сплетников. Они совершенно безобидны. Все вокруг сплетничают. Даже я. Даже Энтони, ведь так, парень? Слухи скоро сойдут на нет. Кстати, в Китае...
— Что ты надумала? — спросила тетя Мэдж, поднимая взгляд.
Девушка насупилась.
— Я еще до этого не дошла. Женщина мало чем может заняться. Но я что-нибудь придумаю.
— Люди подумают, — моргая, произнесла тетя Мэдж. — Будут обвинять меня. Твоя тетя Луиза. Они скажут…
— В Китае, — сказал Перри, — пишут знаками. Если рисуют одну фигурку под крышей, это означает гармонию. Если две маленькие фигурки, это означает брак. Если три фигурки, это означает сплетни. Везде одно и то же...
— С чего вдруг кто-то будет вас обвинять? — отозвалась Патриция. — Я скажу тете Луизе, что это не имеет к вам никакого отношения. Я сама себе хозяйка и...
— Это не решение, — сказала тетя Мэдж. — Не решение... Должен быть... хороший муж...
Твердое юное лицо Пэт не изменилось.
— Я не могу, Мэдж. Не хочу возвращаться к нему. Я хочу жить своей жизнью, стоять на своих ногах...
— В то время как в Японии, — продолжил Перри, — совсем другое дело, так сказать.
— Нехорошо, — сказала тетя Мэдж. — Девушке уходить... зарабатывая самой... И потом. Этот ресторан. Мы откроем снова. Правда, Перри?
— Да, душечка. Как скажешь. Я помню, в Иокогаме есть дворец гейш. Говорят, девочек там бьют бамбуковыми палками по босым ногам, если они не угождают клиентам. Это лишь показывает, что у каждой истории есть две стороны. — Он откинул волосы с глаз. — Есть одна сторона, а есть другая. Как юная Пэт, которая хочет уйти и зарабатывать себе на жизнь. Некоторые скажут, что так и надо, а другие...
— Сначала я попробую в Фалмуте, — сказала Пэт. — Но если здесь ничего не появится, попытаюсь где-нибудь еще. Я рукастая, и вдруг найдется что-нибудь у Мартинса или Кросби.
— Нет причин спешить, — откликнулась миссис Вил. — Твой отец. Умер недавно. Не думаю, что... ему понравилось бы...
Но на этот раз она определенно выбрала неправильный довод.
— Меня не волнует, что понравилось бы моему отцу, — заявила Патриция.
Тетя Мэдж медленно поднялась, и ее пенсне слегка качнулось. Она забрала тарелку Перри прежде, чем он промокнул остатки соуса, и начала укладывать тарелки в стопку.
— В таком случае... нет вопросов... Ничего не скажешь... Каждый идет своим путем... не обращая внимания ни на что. Естественно, я...
Она бормотала еще несколько мгновений, и ее голос смешался с грохотом тарелок.
— А что на десерт? — спросил Перри, пытаясь сгладить ситуацию. — Лимонный пудинг? Тебе нравится лимонный пудинг, парень? Можешь не говорить, думаю, ты его ненавидишь. Он всегда напоминает мне африканца, которого я когда-то знал. Его волосы сгорели от случайного лесного пожара...
Пэт встала со стула, подошла к тете Мэдж и поцеловала ее в мягкую и рыхлую щеку.
— Без обид, матушка Мэдж. Знаете, ничего не имею против вас. Кроме того... — После паузы она продолжила: — Кроме того, может пройти много недель, прежде чем я упорхну из ваших рук. Так что не печальтесь.
Поцелуй прервал разговор. Когда Пэт отстранилась, Энтони заметил, как на девичьем лице появилось непривычное выражение, но тут же исчезло. Словно на миг лицо её исказилось то ли от боли, то ли от неприязни... то ли от дурного предчувствия.
После обеда, находясь у себя в спальне, Пэт безотрывно смотрела на своё пунцовое отражение в зеркале. Она не желала покоряться, но при этом чувствовала себя ужасно несчастной. Этим утром, с приливом, Нед ушел в море, наверняка его не будет много недель, а то и вовсе не вернётся. Теперь она осталась одна, совершенно одна в этом мире.
Она не раскаивалась, что минувшим вечером отказалась ехать с ним; понимала, что поступила правильно, но одиночество всё равно не отступало; наоборот, теперь ощущалось ещё сильнее, ещё острее, ибо женщина не думает плохо о мужчине оттого, что тот влюблён в неё и хочет на ней жениться, а в последние дни Нед был единственным её собеседником, которому она могла доверять, кому отчасти и открылась. Само собой, ещё оставался Энтони, и в какой-то мере она могла полностью положиться на него как на друга, ведь его преданность не основывалась на личной выгоде. Пэт никогда не забудет, что он сделал для неё этим утром, ведь если бы не он, та писанина могла остаться хоть до полудня, пока не увидит каждый. Но с одиннадцатилетним мальчиком нельзя поговорить о том, о чём говорят со взрослым человеком.
Она всё гадала — неоднократно задавала себе этот вопрос всю прошлую неделю или около того — что же такого в её характере заставляет всякий раз бунтовать против привычных правил, с которыми обычный человек, обычная девушка, вполне себе согласны. Что это, порочность её натуры? Это она не даёт спокойно жить? А самое главное, что такого неправильного она совершила за эти полгода? Пэт видела здравый смысл в своих суждениях, но никак не могла отделаться от мыслей об ирландце, сказавшем, что целый полк шагает не в ногу, кроме него одного.