Он хотел было обратиться к Данстану, который, как слуга, мог бы выманить сэра Генриха из его покоев на стену, где их не подслушал бы никто, и тут только обнаружил, что ни он, ни кто-либо ещё не видел Данстана уже два дня. Только сын мельника видел, как шотландца тащили в сторону темницы.

Грегори скрипнул зубами. План летел к чертям, но, кроме того, случившееся напрочь вышибло у него из головы мысли о восстании. Он пытался заставить себя успокоиться, но никак не мог.

Уже вечером Грегори проник в темницу, подкупив охрану, обошёл верхние камеры, но Данстана не было ни в одной.

Такой ярости он не испытывал давно.

Наутро он снова направился к лорду и на сей раз завёл разговор напрямик:

— Мне нужно с тобой поговорить.

Сэр Генрих нахмурился, недовольный подобной наглостью, но всё же сказал.

— Говори.

— Не здесь.

Генрих молча смотрел на него.

— Я могу прекратить бунт, — сказал Грегори. — Если тебе интересно — как, я буду ждать тебя в полдень на северной стене.

Он вышел, не дожидаясь ответа, и ровно в полдень стоял на стене, не сомневаясь в том, что Генрих придёт.

Грегори не ошибся.

— Ты продолжаешь вести себя недопустимо, — сообщил наместник с порога, но Грегори только повёл плечом. — Если ты хочешь сообщить мне о заговоре, то я знаю о нём.

Грегори вздрогнул, нахмурился и повернулся к нему.

— Тем проще, — сказал он, — мне не придётся никого выдавать.

— Как это понимать?

— У меня любопытный выбор, дядя. Я могу поддержать крестьян и стать лордом собственного замка. Или же…

— Твой отец ещё не умер! — перебил его сэр Генрих. — И твой отец оставил замок мне!

— Или же, — продолжил Грегори, не слушая его, — я могу успокоить крестьян и оставить возможность править тебе. Но что я буду с этого иметь?

— Свою жизнь.

Грегори рассмеялся.

— Не угрожай мне. Если с этой стены спустится только один, то нет оснований рассчитывать, что это будешь ты.

Сэр Генрих нахмурился, а Грегори будто бы невзначай опустил ладонь на висящий у пояса кинжал. Сэр Генрих внимательно проследил за этим жестом.

— Я знаю, чья жизнь будет для тебя достаточно ценна, — сказал он.

— Вот как? — Грегори поднял бровь.

— Ты ходил к нему вчера ночью, но так и не нашёл. Я прав.

Грегори стиснул зубы и прищурился.

— Где он? — процедил он.

— Возможно, я освобожу его. Когда буду уверен, что ты не опасен для меня.

Грегори подавил злость, солёной волной подступившую к горлу, и, холодно улыбнувшись, произнес:

— Ты не просто отпустишь его. Ты отдашь его мне. Как должен был сделать уже давно.

— И что потом? Ты станешь главой бунтовщиков?

— Нет, — улыбка не сходила с лица Грегори, но стала ещё холодней. — Я дам тебе слово, что успокою их.

— Слово мальчишки, — Генрих фыркнул. — Я даже не уверен, что ты в самом деле можешь сделать то, о чём говоришь.

Какое-то время они молча смотрели друг на друга, а затем Грегори произнёс:

— Хорошо. Ты дашь мне увидеться с ним. Когда я буду уверен, что он жив и здоров, мне нужно будет полтора десятка молодых воинов — я сам их отберу. Через две недели мятежники отступят, и когда я вернусь в замок, ты отдашь его мне, дядя. Он станет моим слугой, и никто больше не посмеет тронуть его помимо моей воли.

— Никто, кроме меня.

Грегори вскинулся и, крепче сжав кинжал, шагнул вперёд.

— Это последнее слово, Грегори Вьепон.

Грегори молчал какое-то время, а затем медленно произнёс:

— Хорошо. Таков будет уговор.

Эта камера не была похожа на ту, в которой Данстана держали в прошлый раз. В той, по сравнению с этой, было светло и тепло.

Его вели с завязанными глазами, так что он не заметил точно куда — только то, что несколько раз стражники, державшие его под локти, поворачивали и вели его по лестницам вниз.

Затем лязгнул замок, и его толкнули вперёд.

Теперь, когда его не удерживали за руки, он смог сорвать с себя повязку — но толку от этого было мало, потому что вокруг было абсолютно темно.

Он не знал, сколько времени прошло. Охранники ушли, оставив его одного в полной тишине. Данстан был настолько слаб, что не было сил искать выход, как он делал это в прошлый раз — он просто сел на землю и сидел так, глядя в пустоту перед собой. В голове то и дело всплывало лицо Грегори — и он улыбался, глубоко погружаясь в воспоминания о нём.

Данстан необычайно остро ощутил, что у него не было сейчас никого. Он не нужен был ни отцу, ни настоятелю, ни монахам, которые заботились о нём — даже Эллеру, с которым сдружился у Элиотов, было наплевать на него. И всё-таки, сидя в полной темноте, так хотелось верить, что Грегори, может быть, тоже хотя бы изредка думает о нём.

Когда в темноте раздался звук шагов, и в конце коридора показалось пламя факелов, Данстан не был уверен, что это не сон.

Прошло с полминуты. Он продолжал сидеть неподвижно.

По другую сторону решётки появились силуэты: один из них принадлежал сэру Генриху собственной персоной, и на секунду Данстан решил было, что тот явился ещё раз наказать его — всё тело ещё ныло после тех побоев, что он получил наверху.

А потом Данстан разглядел другой силуэт, и сердце его замерло. Он окончательно убедился, что это сон, потому что рядом с Генрихом стоял Грегори и нечитаемым, полным ненависти и боли взглядом смотрел на него.

— Убедился? — спросил сэр Генрих.

Грегори молча кивнул и первым пошёл прочь.