Глава 21

Замечательно. У меня была одна ниточка… один человек, напрямую связанный с террористическими нападениями, о приближении которых меня предупреждала ПМ Янг. Один. И я, вместо того, чтобы вызвать полицию в тот же миг, как его увидела, позволила отвлечь себя ложью и погрузить в мир, где ничто не имело смысла.

Мне нужны ответы.

Идея Джека с ответами привела меня лишь к еще большим вопросам. Я не могу спросить маму; не могу рисковать запуская атаку или расстроить её. Мисс Уайт знает столько же, сколько и я.

Мне нужны ответы от человека, дергающего за ниточки.

В центре площади, перед Триумфальными башнями, возвышается огромный фонтан. Всё здесь, за исключением мерцающих остеклёно-стальных башен, сделано из серого гранита и мрамора, завезённого из Италии — сильный контраст пыльному, коричневому известняку, из которого сделаны практически все здания Мальты. А вода здесь, в отличии от голубизны Средиземноморья, золотая, как мёд. Не уверена, окрашена ли вода или это просто искусный обман света, отражающего бронзовую основу фонтана сквозь воду.

Я закинула голову, изучая крышу самой высокой из башен, попутно гадая, там ли ещё Премьер Министр Янг, смотрящая вниз на всех нас.

Если кто и мог сказать мне, что происходит, то это она. Только я не уверена, насколько сильно доверяю ей. Цифровая плёнка Джека была убедительной — может, что-то и правда происходило в, так называемых, Лабораторных Базах. И оно находится под государственным управлением — значит, что ПМ Янг что-то мне не договаривает.

Но… Как ты проникнешь в самое охраняемое здание в мире и потребуешь ответов от женщины, которая управляет крупнейшим глобальным государством в истории?

Авто-такси от Мдина и Рабат толпятся на углах улиц, но транспорту запрещёно стоять прямо перед площадью — безопасность прежде всего. Почти каждый на площади прикован взглядом к своему запястью: одни звонят, другие либо просматривают своё расписание, либо проверяют заметки на рабочий день. Туристы вытягивают запястья вверх, подбирая фотографии на своих наручКофах. Единственные, кто не смотрят на свои наручи, или чьи глаза не светятся серебряным цветом, демонстрируя свои наноботы — это служба безопасности. Полностью облачённые в чёрное, офицеры стоят по стойке «смирно», их глаза бегло просматривают бродящие толпы на наличие проблем.

Я кручу собственное ожерелье между пальцев, стоя перед Триумфальными Башнями. Раньше я всегда смотрела на эти здания с некой гордостью патриотизма — они великолепны. Небоскрёбы, которые и изумительно высоки, и также красиво построены. Но теперь они кажутся зловещими. Поблёскивая на солнце — они предвещают угрозу.

Пронзительный, взволнованный смех эхом доносится с площади, и я не единственная, кто оборачивается в сторону маленькой девочки в светло-неоновом розовом платье, которая наполовину скрывается позади статуи у подножья одной из башен. Пожилой мужчина, несущий две чашки итальянского мороженого, подходит к девочке, и она убегает к маме, смеясь, прежде чем подбежать к мужчине и выхватить чашку шоколадного мороженого. Я прищуриваюсь, пока не вижу, как мужчина поворачивается и садится у подножья статуи рядом с дочкой. Я узнаю его.

Представитель Беллес.

Он выглядит иначе, по сравнению с последним разом, когда я видела его, после грёз. Каким-то образом, он кажется более оживлённым, словно у него больше нет забот. Маленькая девочка в ярком платье не переставая прыгает по кругу и кружится, пока ест своё мороженое, а представитель и его жена ласково улыбаются ей. Она пытается сделать пируэт, балансируя огромной ложкой с мороженым на небольших плоских ложках в форме лопатки, которые выделил андройд-продавец, и шоколад плюхается на её розовое платье. Кажется, она вот-вот заплачет, пока Представитель Беллес не наклоняется, шепча что-то ей на ушко и не поднимает в ней бурю смеха.

Уголки моих губ поднимаются. Представитель кажется милым.

Надеюсь, он не изменник.

Я слышу тихое жужжание, прежде чем почувствовать укол боли в руке. Я инстинктивно нащупываю запястье, и на моей вытянутой ладони остаётся размазанные внутренности жирной пчелы, жало которой застряло в моей коже, уже отёкшей и опухшей.

— Выглядит больно, — произносит чей-то голос.

В животе всё опускается, и я нервно сглатываю, поднимая глаза.

И вижу папу. Настоящего папу. Моего папу.

Не знаю, как я могла купиться на ту голограмму в программе слежения, даже всего на мгновение. Она не сравнится с папой, стоящим сейчас напротив меня. Он — настоящий. Его волосы колышутся от лёгкого морского бриза, его грудь поднимается и опускается с каждым вздохом, а сердцебиение стучит в венах на шее.

Я подпрыгиваю, заключая его в объятия. Это папа. Он тёплый и настоящий и здесь.

— Как… как? — я заикаюсь, сжимая его руками. — Ты… ты — мёртв.

Последнее слово я прошептала, испытывая благоговейный страх при его звучании на моих губах.

— Элла, — говорит он, его голос умолкает. Моё имя, произнесённое его голосом просто блаженно; моё сердце бешено колотится, и я ничего больше не хочу, только бы жить этим моментом, я, держащаяся за папу, настоящего, передо мной и несомненно, точно, не мёртвого.

— Что произошло? — говорю я. — Что из этого обман? Твоя смерть? Ты скрываешься? Вот почему ты не мог прийти ко мне и маме, почему ты исчез? Мы думали, ты мёртв, папа, мы думали… — мой голос ломается, и слова исчезают.

— Элла, — говорит папа снова, и что-то переворачивается в моём животе, что-то болезненное. Шёпот сомнения возникает в моих мыслях, но я подавляю его, мои пальцы схватились за папину куртку, держа его крепко, удерживая здесь.

— Что происходит? — теперь по моему лицу текут слёзы. — Ты был мёртв, а теперь нет, и Акила была мертва, а потом жива, — ужасающий страх охватывает мой разум. — Ты же не такой как она, так ведь? Ты помнишь меня? — Я, истерично хихикаю, переполненная эмоциями. — Конечно же ты меня помнишь. Ты назвал моё имя. Ты — настоящий. Ты — папа, — я говорила это как для себя, так и для него.

Я вглядываясь в его глаза.

— Ты — жив.

Произнося эти слова, я, наконец, принимаю их за правду. Больше ничего не имеет значения. С возвращением папы мы сможем излечить маму. Он может помочь мне разобраться с террористической проблемой. Он может всё исправить.

— Элла…

— Пожалуйста! — кричу я, — скажи хоть что-нибудь кроме моего имени!

— Элла, — папин голос перекрывает любой другой звук на площади. — Элла. Ты должна проснуться.