3

Дни, впрочем, шли за днями, но дело Кадана не двигалось с места.

Тамплиер при дворе отца вёл себя так, как и любой из редких заезжих рыцарей — помогал на конюшнях, участвовал в разъездах и забавах тана.

Так — и всё же не так.

Там, где другие воины хохотали и отпускали непристойные шутки, Леннар оставался неизменно сдержан и молчалив.

Внешний вид Леннара, как и любого из братьев, на войне или в миру, всегда был безупречен. Никогда нельзя было увидеть его в латаной или пропыленной одежде — разве что он в ту секунду сходил после долгой скачки с коня.

Как узнал Кадан немногим позднее, его и в других областях жизни отличали любовь к порядку и опрятность.

Ткань его одеяния была лишена каких-либо украшений, но отличалась добротностью. Плащ был подбит простой овчиной и служил ему, очевидно, не столько для украшения, сколько для защиты от холода, сырости или палящего солнца. Одежда его предполагала не столько изысканность, сколько удобство.

И когда Кадан задал ему соответствующий вопрос, Леннар без тени стеснения ответил:

— Чтобы каждый мог быстро раздеться перед сном и быстро одеться, если вдруг нападёт враг.

— Это очень ценный навык… и не только при встрече с врагом, — согласился Кадан.

И всё же одежда его была элегантна — и была бы, должно быть, ещё элегантней, доведись Кадану увидеть его не в одиночестве, а в строю таких же рыцарей в развевающихся на ветру белых плащах.

Всё оружие его, кожаное снаряжение и конская сбруя были выполнены отменно, хоть и лишены украшений. И хотя Кадану доводилось видеть немало богатых вельмож при дворе отца, Леннар особенно выделялся среди пышных красок их одежд строгостью и гармоничностью своего одеяния. Грудь его туники украшал алый крест на белом фоне, и такими же крестами были украшены все вещи, которые он привёз с собой: плащ, попона для лошади и плед.

Однако обладал он другой, особой красотой, так же выделявшей его на фоне придворных кутил: Леннар всегда оставался вежлив, независимо от того, с кем говорил — с братом-монахом ли, с оруженосцем или даже с простым слугой.

Кадан неизменно ощущал, как от звуков бархатистого голоса храмовника по спине его пробегает холодок. Хотелось потянуться к нему всем телом и прильнуть к Леннару, оказаться под защитой его рук. Иногда на охоте, когда оба они сопровождали отца, Кадан ловил себя на том, что сидит, вытянувшись вперёд, в направлении Леннара, и слушает, как тот говорит, хотя слова тамплиера и не достигали его ушей, только звук.

А ещё были сны. С их первой встречи они не оставляли Кадана ни на ночь.

Снов было не так уж много. Кроме ночей, когда Леннар ласкал его — а таких снов было всего несколько, и они повторялись в мельчайших деталях — Кадану чудилось, что Леннар учит его обращаться с мечом.

Что они сидят у реки, подёрнувшейся льдом, и смотрят на воду, и говорят о чём-то — но ему никак не удавалось разобрать слов.

— Я хочу тебя, — шептал Кадан, наблюдая за тем, как рыцарь, сняв доспех, обнажённый до пояса чистит своего коня, — только духи знают, как я тебя хочу.

Кадан выглядывал из-за простенка и наблюдал за ним долгими часами, но наглядеться никак не мог.

Этикет, конечно, требовал осторожности, и Кадан не говорил ничего подобного в глаза храмовнику — но и не стремился скрывать. Ему почему-то было спокойно рядом с Леннаром, он не сомневался, что тот не проболтается о его шалостях никому.

— Сэр Леннар, — спрашивал Кадан на охоте, пристраивая к боку Ленара своего коня, — а правда ли, что рыцарям Храма запрещено касаться женщин и думать о них?

— Так и есть, — спокойно отвечал Леннар.

— А как же дева Мария, чей образ вы носите с собой? Не женщина ли она?

Леннар недовольно косился на Кадана, но юношу этот взгляд лишь забавлял.

— Дева Мария — не женщина, но святая Дева. Никому бы в голову не пришло прикоснуться к ней. Только просить помощи у неё.

— А разве это честно — просить у дамы помощи, но ничего не давать ей взамен?

Леннар молчал, и, выждав для приличия, Кадан продолжал.

— Я могу вас понять. Но как быть с юношами? К ним тоже прикасаться нельзя?

Конь Леннара ощутимо отпрянул, давая ответ за него, а сам Леннар с трудом удержал поводья.

— Конечно, нет! — озвучил Ленар этот ответ. — Это содомский грех!

— А я слышал… — Кадан поймал поводья коня Леннара и чуть притянул к себе, так что они оказались невозможно близко. И хотя Кадан не касался рыцаря, но дыхание юноши скользило по его щеке, — что вы частенько сажаете молодых людей на своего коня.

— Да, но позади себя!

— Ну, хорошо, — Кадан притворно вздохнул и даже чуть отодвинулся от него. — Но как же вы учите их обращаться с мечом?

— Простите, что?

— Да-да, ведь ваши оруженосцы прислуживают вам, помогают застёгивать доспех и касаются вас… касаются самых сокровенных мест. Это приятно, сэр Леннар?

Леннар зло посмотрел на юношу, ехавшего около него, но почему-то не набрался решимости прогнать его.

— Наши оруженосцы должны быть столь же чисты, сколь и мы. Все помыслы их связаны с Храмом. И когда они касаются нас… наших…

— Ног, — подсказал Кадан.

Леннар замолк ненадолго, сбившись, но тут же продолжил.

— Когда они помогают нам надевать ножны с мечом, они думают о том, какую высокую службу несут, — закончил он.

— Уверен, это так, — Кадан вздохнул и проехал немного вперёд. Его рыжие волосы взлетели на ветру языком пламени, и Леннар ещё какое-то время зачарованно смотрел ему вслед.

«Недаром рыжие волосы — знак ведьм», — подумал он. Хотя убедить себя удавалось с трудом. Облик юноши был слишком чист, а глаза — слишком невинны, чтобы Леннар смог поверить в ведовство.

 

В следующий раз разговор состоялся, когда Леннар чистил коня. Это занятие немного успокаивало его. Он прослеживал скребком вздыбившиеся узлы лошадиных мускулов, и это был тот нечастый случай, когда ему доводилось чувствовать под пальцами чужую плоть.

Слова Кадана взбудоражили его, и, как ни старался, Леннар не мог выкинуть их из головы. Не помогали даже молитвы, сколько бы раз он их ни повторял.

По ночам он едва засыпал — а когда смыкал наконец веки, его тревожили дикие, языческие сны. Тело Кадана, обнажённое, распростёрлось перед ним на резных сундуках среди гобеленов и мехов, и Леннар раз за разом врывался в него. За маленьким окошком высоко под потолком светила луна и медленно падал снег. И во сне Леннару казалось, что между ними творится волшебство.

Эти образы часто преследовали его и днём. И потому, когда Леннар поднял голову от крупа коня и увидел юношу, стоявшего в паре шагов от него, он не был удивлён.

Взгляд Кадана был мягок. И будто ласковое прикосновение ладоней скользил по обнажённым плечам рыцаря.

— Вы очень красивы, — сказал Кадан вместо того, чтобы объяснить, как попал сюда, — ваше тело должно служить людям, а не богам.

— У меня всего один Бог. И я служу ему душой.

— Точно ли это так? — Кадан шагнул вперёд.

— Вы вздумали испытывать меня?

— Я бы не хотел, чтобы вы воспринимали наши беседы как войну. Ни одно из моих слов не было направлено против вас.

— Но моя вера и мои принципы для вас ничто?

— Я не знаю… — Кадан задумался и сделал ещё шаг. Он оказался опасно близко, и Леннар теперь чувствовал запах его духов — чарующий и пьянящий, как летний зной, и тем более заполнявший обоняние, что все последние дни за стенами замка стеной стоял бесконечный дождь, — видите ли… они довольно смешны. Вы служите своим обетам день и ночь… но ведь прямо сейчас и здесь вы ей не нужны. Полагаю, она немного подождёт… если несколько минут вы просто поговорите со мной.

Леннар резко встал, не желая смотреть на собеседника снизу вверх.

Кадан оказался несколько выше, чем казалось издалека — но по-прежнему оставался хрупким, как девушка, под множеством слоёв тканей, скрывавших изгибы его тела — и в то же время позволявших при каждом движении угадывать их.

— Вы смеётесь надо мной, — тихо сказал Леннар.

— Вовсе… — договорить Кадан не успел. Леннар толкнул его к стене и накрыл собой. Кадан тяжело дышал, и Леннар чувствовал, как противоестественно и запретно член юноши восстаёт и упирается ему в бедро.

— Я мужчина, шевалье Локхарт. Я принёс обеты не поддаваться страстям. Но что вы станете делать, если я не удержусь?

Глаза Кадана вспыхнули огнём, и он подался навстречу, плотнее вжимаясь в грудь Леннара.

— Покажите мне, что станете делать вы. Я подстроюсь под вас.

— Вы одержимы или безумны.

— Одержим вами и безумен от вас.

Леннар сам не знал, почему терпит это всё. Кровь бешено стучала в висках, а губы Кадана были так близко и так манили к себе, что он сам не заметил, как оказался втянут в долгий и сладкий порочный поцелуй.

Кадан застонал ему в губы и попытался обнять за шею, и только когда пальцы его коснулись затылка Леннара, рассылая по телу дрожь, тот очнулся от наваждения и рванулся прочь.

— Я здесь не для того! — резко выдохнул он и сделал шаг назад.

— А для чего? — Кадан подался следом за ним.

— Ваш отец знает.

— Но я — нет!

Леннар молчал. Он знал, что глупо доверять мальчишке — столь взбалмошному и дикому, но именно сейчас разум плохо подчинялся ему, и он сказал наконец:

— Я должен передать королю Роберту письмо. Помогите мне, если в самом деле… — он замолк. Кадан ничего такого не обещал, и теперь Леннар уже корил себя за признание.

— Я помогу, — тихо сказал Кадан, — если вы подарите мне ещё один поцелуй, прямо сейчас. И ещё один — потом.

— Что вы можете сделать…

— Я поговорю с отцом. Он слушает меня. Но… прежде… — он наклонился вперёд и прикрыл глаза.

«Я делаю это ради Ордена», — напомнил себе Леннар и коснулся губ юноши — но уже в следующую секунду утонул в объявших его тёплых волнах и забыл обо всём.