10

Макс ждал меня в аэропорту. Если даже ждал он и не меня, то наверняка понял весь смысл происходящего по длинному и худому как змея частному самолёту с выведенной красной краской на борту надписью «Red Bulls».
Он выглядел уставшим. Кутался в чёрное зимнее пальто, старательно прятал пальцы в раструбах рукавов и смотрел куда-то вдаль, на взлётное поле.
Я подошёл к нему бесшумно как мог и тронул за плечо.
Макс обернулся резко, почти подпрыгнул на месте и, даже когда узнал меня, не слишком-то успокоился. Только кивнул в знак приветствия и снова отвернулся.
— Ты не злишься? — спросил я.
— Злюсь? — он покосился на меня через плечо, — Конечно, злюсь, но моя злость на Альберта не имеет к тебе никакого отношения. Это только наше с ним дело и чужих оно не касается.
По позвоночнику пробежала волна раздражения, но она была совсем слабой — атмосфера аэропорта действовала на меня на удивление умиротворяюще. А, может быть, меня успокаивала мысль, что он никуда уже не денется от меня.
Мы оба замолчали. Я чувствовал, что должен убрать руку, но не мог заставить себя прервать этот маленький контакт и вместо этого погладил его по плечу.
Из дверей самолёта высунулся Ярик и, окликнув меня по имени, замахал рукой. Макс повернулся на звук и вздрогнул, так что на миг мне показалось, что он всё-таки попытается сбежать. Я крепче сжал его плечо, и он обернулся ко мне, но, так ничего и не сказав, пошёл к самолёту.
Ярик при нашем приближении отодвинулся в сторону и окинул его оценивающим взглядом — так, как будто видел впервые.
Макс ответил ему взглядом спокойным и холодным, будто тоже видел в первый раз.
— Макс, это Яр, наш второй гонщик… Ну или первый. С какой стороны считать, — поправил я, получив болезненный тычок под ребро.
— Я догадался, — сказал Максим спокойно, не протянул руки и не попытался представиться в ответ.
— Яр, это Максим.
— Я тоже как-то… догадался, — сказал Яр и абсолютно отвратительно улыбнулся.
Я тоже ткнул его под ребро, и когда он повернулся ко мне, наградил красноречивым взглядом.
Не дожидаясь приглашения, Макс прошёл вперёд, а я, улучив момент, подтянул Яра поближе и прошептал ему в ухо:
— Даже не думай, Яр. И про то, что было, забудь. Он только мой.
Яр фыркнул, и я так и не понял, услышал он меня или нет.
В салон он прошел первым, а следом я — и, нажав кнопку на стене, подал пилоту сигнал о готовности. Затем прошёл в помещение для пассажиров и задержался на секунду взглядом на Максиме — тот сидел, запрокинув голову далеко назад и выставив на всеобщее обозрение своё беззащитное белоснежное горло. Думаю, он сделал это не специально. Просто, что бы он ни делал, как бы ни сидел или ни стоял, мне казалось, что его нужно фотографировать прямо здесь и сейчас, и это фото будет стоить миллион долларов. А впрочем, может, это была просто профессиональная привычка.
Я опустился в кресло рядом с ним и поймал его руку. Едва я получил эту небольшую порцию пищи, мой голод усилился, и я захотел прижать его к себе — но делать это в присутствии Яра не стал. Просто потянул на себя запястье Максима и погладил его, такое хрупкое и послушное.
Макс сидел неподвижно всё время, пока самолёт поднимался в воздух. Яр листал какой-то журнал, который подхватил со стола. Я постепенно успокаивался и впадал в состояние, похожее на дрёму.
Когда я уже опустил веки, устав наблюдать однообразную пелену облаков под крылом самолёта, совсем рядом прозвучал задумчивый голос Яра:
— Это самолёт моего отца. Вам тут нравится? Может, хотите чего-нибудь выпить?
Отвечать мне было лень, и я ничего не хотел, так что я просто чуть приподнял веки, вглядываясь в него сквозь ресницы, и тут же сонливость исчезла как ни бывало, когда я понял, что вопрос адресован вовсе не мне. Совсем не мне.
Я чуть повернул голову и перевёл взгляд на Макса, стараясь не шевелить рукой и не дать ему понять, что ещё не сплю.
— Довольно уютно, — сказал он спокойно, вежливо оглядываясь по сторонам. Он не хамил, а я так уже успел соскучиться по этому спокойному тону. — Спасибо, если только кофе.
— Вы не пьёте?
Макс покачал головой.
— Странно… для вашей профессии.
Рука Макса в моей ладони дрогнула, и я с трудом удержался от желания сжать её крепче, но всё же решил не выдавать себя.
— Именно для моей профессии, — сказал он, — это более чем естественно. В нашем деле тот, кто говорит, что не знает способов не захмелеть — или лопух, или лжец.
Всякое дружелюбие из его голоса исчезло, и я снова слышал совсем чужого мне человека.
В кои-то веки меня обрадовал этот ледяной тон.
— Я не хотел вас обидеть, — Яр довольно мило улыбнулся, — просто привык называть вещи своими именами.
— Это дурная привычка. Люди как правило не любят слышать правду о себе — и поверьте, я говорю это не из обиды.
— Врать — тоже профессиональный навык?
— В каком-то смысле. У нас это, правда, называли дипломатией.
— Помогает?
Макс пожал плечами и отвернулся к окну. Он долго молчал, а затем спросил:
— Это двойной заказ?
— Что ты имеешь в виду?
— Когда нас приглашают на вечеринку, Альберту принято сообщать, сколько человек будет, какие услуги требуются и сколько продлится мероприятие. От этого зависят расценки.
— Не думал, что всё так сложно. Обычно я просто звоню…. И говорю сколько человек и когда.
— Вы пользуетесь услугами категории C. Там всё проще.
Яр фыркнул.
— Подумать только, дорогая шлюха будет читать мне лекции по деловому этикету.
— Вы не ответили на мой вопрос. Мне хотелось бы знать свои обязанности заранее.
— А если вызов двойной?
— Это…
— Макс! — я всё-таки не выдержал и, до боли сжав его кисть, заставил повернуться ко мне. — Прекрати. Я никому тебя не отдам.
— До сих пор за тобой не водилось такой щепетильности, — сказал он. Несмотря на злые слова, в голосе его отчётливо проступило облегчение, но и это облегчение не смогло успокоить всколыхнувшуюся в груди волну злости.
Я ещё крепче сжал его руку.
— В этой поездке ты только со мной. Даже не думай вестись на весь тот бред, что несёт этот полоумный.
Яр обиженно фыркнул.
— Тоже мне… голубки за деньги. Но… Раз никто ничего не хочет, пойду налью себе скотча.
Он свалил наконец в маленький закуток, служивший кухней, а я позволил себе немного расслабиться и провёл пальцами по щеке Максима.
В голове крутился десяток вариантов, как я мог бы начать разговор — и на каждый из них у Максима в моей голове находилась злая фраза в ответ. Реальный Максим был ничуть не глупее моего воображаемого, а я точно знал, что ещё одного упрёка не выдержу — сорвусь.
— Поцелуй меня, — попросил я просто, и Макс послушно потянулся к моим губам. Никогда до этой поездки я не думал, что смогу так возненавидеть слово «послушно», потому что именно оно стало девизом всего, что делал Максим.
Он коснулся моих губ и выжидающе остановился, будто ожидая приказа продолжать. Я не сразу заметил это и сам провёл языком по его губам — сначала снаружи, потом внутри. Проник глубже, вспоминая и пытаясь утонуть, как это было раньше. Но я мог только вспоминать, потому что ответ Максима был слишком слабым, в десять раз слабее того, что я ожидал. Он делал всё так, как я просил, но не так, как я хотел. Во мне снова начинала подниматься ярость, и если бы Яр не появился в проходе с подносом в руках, она наверное всё же нашла бы выход.
— Я решил не быть эгоистом, — сказал он и опустил поднос на стол, — потрахаться вы ещё успеете, а вот попробовать фирменных орешков — уже никогда.
Появление Яра вызвало у Макса вздох облегчения. Он отстранился и снова упал на спинку кресла, а я потянулся за одной из чашек кофе, стоящих на подносе.
В атмосфере относительного дружелюбия мы попили кофе. Яр говорил больше всех, позволяя мне молчать. Больше не выходил на скользкие темы и в целом вёл себя так, будто мы подцепили какого-то фаната, который пока ещё не понял, от кого конкретно он фанатеет. Он рассказывал про последний сезон, про особенности прохождения поворотов на разных трассах — и, к моему неудовольствию, Макс впитывал каждое его слово как губка. Правда, при этом с силой сжимал мои пальцы каждый раз, когда Яр пытался выйти на личные темы. Макс волновался. Я видел это, хотя вряд ли это увидел бы кто-то другой. И от того, что у нас ещё остались хотя бы эти немногие невесомые и неуловимые общие тайны, мне становилось чуточку теплей.
Самолёт приземлился около двенадцати дня, и Яр сразу же потащил нас на трек.
Оставив нас у входа он исчез, а, вернувшись, щёлкнул в воздухе двумя магнитными карточками.
— Пропуска два. Но, я думаю, мы пройдём.
И мы действительно прошли — потому что на входе сидела какая-то довольно симпатичная девушка, а Яр стрелял глазами так же профессионально, как и водил.
— Устрой нам третий пропуск, — попросил я, — думаю, Макс будет приходить со мной.
Макс пожал плечами с деланным равнодушием, но сквозь маску ледяного спокойствия так и хлестало любопытство.
— Ты ещё бываешь на гонках? — спросил я, как только удалось избавиться от Яра.
Макс покачал головой и отвернулся.
— Почему?
Макс пожал плечами.
— Не подходит по статусу, — выдал он наконец.
Я немного обиделся, но фыркнул. А Макс абсолютно неожиданно попытался развеять повисшее в воздухе напряжение.
— Но я стараюсь смотреть интернет-трансляции. И… — он бросил на меня быстрый взгляд и опять уставился за стекло на трек, — я болею за Red Bulls.
Я поймал его руки и развернул лицом к себе.
— Но ты не мог не знать фамилии гонщиков.
Макс улыбнулся краешком губ.
— Да, я знал.
— Тогда почему… — я поперхнулся вопросом. «Почему ты не пришёл ко мне?» — хотел спросить я, но тут же понял, что на самом деле не хочу знать ответ. Только не сейчас. — Тогда выходит, ты никогда не был на треке? — спросил я вместо этого.
Макс покачал головой и совсем по-детски прикусил губу.
— Никогда. Я был на гонках только один раз, с тобой.
На меня мгновенно навалился ворох воспоминаний, которые к тому времени напрочь выветрились у меня из головы. Слишком много было этих гонок в моей жизни, чтобы помнить о самой первой и не слишком удачной поездке на ралли в качестве зрителя.
— Пошли, — я потянул его вниз, пользуясь тем, что лёд между нами хотя бы чуточку растаял. Макс пошёл за мной следом, и когда мы спустились в гараж, замер, оглядываясь с любопытством куда большим, чем в чёртовом частном самолёте.
Я нашарил выключатель и включил свет.
— Погоди, я сам тут первый раз.
Макс усмехнулся и принялся рассматривать автомобили.
— Думаю, тебе сюда, — он указал на пристроившийся сбоку Nissan, — а почему их четыре?
Я не ответил. Нас никто не поставил в известность относительно того, сколько будет участников от Red Bulls и кем будут остальные.
— Давай, залезай, — я кивнул ему на машину, а сам подошёл к двери на трек и, нащупав ещё одну кнопку, заставил экран отползти вверх.
Обернувшись, я увидел, что Макс стоит неподвижно.
— Что? — я подошёл вплотную к нему.
— Вить, ты так всех болельщиков клеишь?
Я даже смысла фразы в первую секунду толком не понял, потому что впервые с начала этой поездки он назвал меня по имени.
А поняв, встал в тупик, потому что сказать мне было особо нечего. Нет, на машине я катал не всех. Но то, что я переспал с неисчислимым количеством таких же фанатов, как и он, отрицать было бессмысленно. Что, кстати, не мешало мне тыкать ему в нос количеством любовников, и тот факт, что он это делал за деньги, а я из любви к искусству, в этот момент не особо утешал.
Я подошёл к нему и поцеловал. Сначала легко. Потом чуть грубее и сильнее, уже проникая языком между губ. Макс поддался с третьего раза, и на сей раз поцелуй был настоящим, хотя он и не упорствовал как раньше.
— Макс, просто сядь, — попросил я. — Побудь со мной. Я так хочу.
И он сдался. Снял пальто, бросил его на капот соседней машины и забрался на штурманское место.
Я вывел машину на трек. Дорога была незнакомая, а от того, что рядом сидел Макс, руки немного дрожали. Я не хотел поднимать скорость выше трёхсот, но стрелка рвалась по циферблату сама собой.
Я бросил косой взгляд на Макса, сидевшего рядом — глаза у него были огромные, как будто он видел НЛО, хотя это была всего лишь трасса у нас под колёсами. От этого его изумления на сердце у меня основательно полегчало, а потом что-то щёлкнуло у него в голове, и я так толком и не понял — что.
Он положил руку мне на джинсы — машина вильнула и серьёзно забрала вправо. Впереди показался изгиб заграждения, я резко сбросил скорость и сосредоточился, стараясь не пропустить поворот.
Рука Макса поползла ниже и сжала мой пах.
Я сдавил руль со всей дури, но всё же вписался и попытался сбросить скорость, но через секунду рука Макса легко расстегнула пуговицу и, нащупав мою плоть, он сказал:
— Не сбавляй.
Я покосился на него и тут же снова уставился на дорогу.
Пальцы у Макса были холодные — я это почувствовал, как только они пробрались мне под бельё, но он тут же исправил положение, нагнувшись и схватив головку моего члена горячими губами.
Шины взвизгнули на очередном повороте, и одновременно язык Макса прочертил круг на уровне уздечки.
— Чёрт…. — Выдохнул я и, стараясь не потерять управление, ещё крепче сдавил руль.
Губы Макса скользнули по стволу вниз.
К и без того грохотавшему в висках адреналину прибавилось ощущение, что я сам превратился в одно огромное собственное сердце и сейчас разорвусь на части.
Было страшно до одури. Если бы он вытворил это на старой московской трассе, где я знал каждую выщербленку… Но это была чёртова итальянская трасса, которую я видел в первый раз, а видеть что-то я уже толком не мог.
И в то же время было безумно хорошо. Всё, чего я хотел в этой жизни, слилось воедино. Скорость, Макс и чувство победы. Чувство, что он наконец-то только мой. Если бы в заезде я всё-таки выпустил руль и грохнул машину о заграждение, я бы умер счастливым. Но я нёсся вперёд, несмотря на то, что оргазм подступал всё ближе, а когда удовольствие взорвалось наконец внутри меня, резко затормозил, чувствуя, что сердце сейчас не выдержит.
Макс отстранился и облизнул губы. Я видел, как на его губах поблёскивает моё семя. Рванул его на себя и поцеловал, не желая расставаться с этими губами, пробиваясь внутрь, пока он был здесь, со мной, и был живым.
Я даже не сказал ему, что он чуть было нас не угробил. За одно то, что он был живым и творил свои несуразности, вместо того, чтобы изображать марионетку и огрызаться, я готов был простить ему что угодно.
Я чуть отстранился, вглядываясь в его глаза.
Макс тоже тяжело дышал, и стоило мне посмотреть на него в упор — отвёл взгляд.
А много позже он сказал мне, что действительно хотел, чтобы мы врезались тогда в какую-то хрень — по той же причине, что и я. Потому что тогда мы умерли бы вместе и умерли счастливыми.