2

Виктор пришёл как по расписанию, в шесть. Невыспавшийся и злой.
— Вы хотите что-то рассказать? — спросил я.
— Нет, — он упал на диван напротив и принялся хлопать себя по карманам в поисках сигарет.
— Может, всё-таки попробуете бросить?
Виктор обжёг меня злым взглядом и продолжил своё занятие.
— У вас же всё впереди. Стоит ли циклиться?
— Я хочу его, — отрезал Виктор и откопав, наконец, сигареты, раскурил одну, — будем продолжать?
— Как вы скажете.
Виктор подошёл к окну.
Окна моего кабинета выходили на небольшой парк. Очень удачное место, где пейзаж всегда успокаивает — будь то лето, осень, зима или весна.
Тогда за окнами начиналась осень. Ещё та, даже не золотая, а лишь чуть позолоченная.
— Вы рассказывали о последних годах учёбы.
— Да.
— О Яне.
Виктор поморщился.
— Да.
— И о работе в автомастерской.
— О ней меньше.
— Скажите, трудно было пройти весь путь вот так, с нуля?
Виктор пожал плечами.
— Это как раз меня никогда не удивляло. Я так привык.
— Когда вы научились водить?
— Тогда же. Осенью. Кстати, учил меня Ян.

***
Ян не то, чтобы интересовался машинами. Не больше, чем любой мальчишка в этом возрасте. Но моего Франкенштейна полюбил сразу же. Принял, видимо, как часть меня. Когда у него было время, он подолгу молча сидел в гараже, разглядывая, как я копаюсь в этом чудовище. А в октябре спросил:
— Она ездит?
Я выкатился из-под днища и посмотрел на него.
— Вообще-то, не уверен, но должна.
Ян рассмеялся. Легко так.
— Так может хоть попробуем?
Я пожал плечами и, подобрав с пола тряпку, принялся вытирать руки.
— Можно.
— А можно я сам попробую?.
Ян подошёл и сел на пол рядом со мной, облокотившись спиной на дверцу автомобиля.
Я сомневался, и он тут же уловил мои колебания.
— Ревнуешь?
— Ага, тебя к своему монстру. Вдруг он тебя утащит и сожрёт?
Ян фыркнул.
— Ну, зачем ты её так, — Ян поднялся, прошёл вдоль корпуса и провёл пальцами по крылу, — доброе слово и кошке приятно.
— Для тебя я доброе слово всегда найду, — я встал и, поймав его за талию, притянул к себе, — но ты и не кошка.
Мы целовались, и губы у Яна были тёплые, чуть отдававшие капучино. Целовать их было ужасно приятно, потому что они тут же расступались, подаваясь навстречу. Он позволял мне, наверное, всё. Хотя я, конечно, и не требовал ничего особенного. Требовать что-то от него не поднималась рука.
И всё равно после Макса он был как летний дождик после майского ливня.
Впрочем, тогда именно это мне и нравилось.
Я всё-таки пустил его за руль и с некоторой опаской наблюдал, как моё чудовище ползёт по двору. Ян сделал круг и остановил машину около меня.
— Надо бы где-то за городом обкатать, — сообщил он, высовываясь из окна.
Я ещё раз вытер руки и без того промасленной тряпкой и задумался.
— Там пустырь есть. Двадцать км за МКАДом.
— Ну так погнали?
Я забрался в машину с другой стороны, и пока Ян плавно поднимал скорость, внимательно рассматривал салон. С этой стороны я действительно своё чудо видел не часто. Но мне нравилось. Хотя и тут не помешало бы сделать небольшой тюнинг. Просто о косметологии я до сих пор не думал — всё больше о хирургии. Уже не говоря о том, что сиденья были протёрты чьими-то незнакомыми задницами, а капот и крылья кардинально различались по цвету и хранили следы былых сражений с фонарями.
Ян вёл плавно, и я не преминул спросить, где он научился так водить.
— У папки машину брал.
Ничего более конкретного от него добиться не удалось. Он вообще не очень любил говорить о себе и о своём детстве, больше слушал и спрашивал.
Мы добрались до пустыря, обкатали немного мою тачку и, остановив её, уселись на капоте и стали курить.
— А можно я кое-что попробую? — спросил Ян.
Я пожал плечами. Всё ещё ревновал, но уже не так сильно.
— Ты только подальше отойди. Не-не, вообще за забор.
До забора было метров пятьдесят, и я без задней мысли отступил туда.
Ян опять забрался в машину. Двигатель взвыл, и мой Франкенштейн сорвался с места, оставляя за собой следы на земле.
Ян промчал так до бетонного ограждения, резко свернул, когда я уже думал, что хана пришла и ему, и Франкенштейну. Проскрежетал багажником по стене и, сделав ещё один резкий разворот, вернулся на исходную. Остановился он так же резко, как и рванул с места.
— Батька учил? — спросил я с усмешкой, наблюдая, как улыбающийся Ян выбирается из машины.
— Ага… Типа того.
Я подошёл к нему вплотную и, поймав за плечи, притянул к себе, а затем поцеловал.
— Ты меня научишь? — спросил я.
Ян пожал плечами и кивнул.
С тех пор мы выбирались на пустырь почти каждый день, а к зиме Ян заставил меня получить права — водить мне приходилось ещё в автосервисе, а вот до документов руки не доходили. Тогда же я немного привёл в порядок внешний вид своего творения — по крайней мере, теперь оно было выкрашено в один цвет, хотя вмятины на капоте остались.
Ещё мне запомнился наш новый год. Чем-то неуловимо похожий на тот, что мы провели с Максом, но совсем другой.
Готовили мы вместе, стараясь не мешаться друг другу на маленькой кухне. Впрочем, тут у нас давно уже всё было отработано, — мы двигались как два хоккеиста, чётко знающие привычки и слабые стороны друг друга. Ян старался не сталкиваться с моими плечами и, наклоняясь к ящику с ложками, сам чуть отступал назад, чтобы не попасть под удар, а я не лез на его разделочный стол, не брал его любимые ножи. И если честно одно это спокойствие, обыденность, которая на самом деле нам доставалась не так уж часто, потому что графики у нас были разные и плотные у обоих — всё это неимоверно возбуждало.
Я понял это, когда потянулся за половником, висевшим на стене перед носом у Яна и, упершись ему в ягодицы, понял, как неслабо у меня стоит.
Ян, видимо, тоже это понял, потому что подался назад и потёрся о меня бёдрами.
Макса пришлось бы спрашивать, хочет ли он — с Яном такого не было никогда. Мы понимали друг друга без слов.
Я отобрал у него нож и, подхватив за живот, потащил в комнату.
— Стой, тебе нельзя, — только и услышал я, но какое там нельзя… он весил куда меньше, чем я привык таскать на работе.
Уже в комнате я поставил его на пол, но диван так и не разложил — Ян не удержал равновесия и упёрся руками в его спинку, перегораживая мне проход и невольно выставляя назад бёдра.
Я этой картины просто так пропустить не смог, и, наградив его шлепком, наклонился, чтобы опереться руками по обе стороны от его рук. Поймал мочку уха и, чуть прикусив, потянул на себя.
Ян застонал, ещё дальше отставил бёдра назад и снова потёрся о меня.
Я рывком сдёрнул с него брюки и с наслаждением сжал ягодицы. Потом присел и поцеловал сокровенное колечко.
— Никуда не уходи, — пробормотал я и переместился к тумбочке.
Ян послушно стоял на месте, будто нарочно повиливая бёдрами. Так что когда я нашёл тюбик со смазкой, мне уже совсем не хотелось тянуть.
Вошёл я быстро и тут же подхватил его под живот, прижимая к себе.
Ян запрокинул голову назад и поймал мои губы, а я опустил одну руку ниже и принялся ласкать его пах.
В Яне не было той ломкости, что была в Максиме. Он отдавался легко и свободно, всегда был мягким и податливым, как пластилин, и это заводило неимоверно. Но он однозначно был другим. Его поцелуи были другими. И секс с ним был другим. Он даже слушал меня по-другому.
Новый год вышел таким же тихим и мягким, как и он сам, а в феврале меня ожидал ещё один сюрприз.
Раскрыв случайным образом только что купленный журнальчик о новинках в сфере автопрома, я уткнулся носом в фотографию блондина на фоне заката. «Лови волну» — гласила подпись под изображением, и рядом красовался флакончик какого-то парфюма.
Челюсть медленно отвисала, и я моргнул, пытаясь убедить себя, что обознался.
— Что там? — подскочивший сбоку Ян повис у меня на шее, перекинув руки через плечи. — Слащавая дрянь. Я пробовал. Но могу подарить.
Я повернул голову, встретился с ним взглядом, и Ян осёкся.
— Чайку? — спросил он тихо.
— С валерьяночкой.
Ян исчез, а я продолжал пялиться на блондина. Ничего, кроме голубых плавок, на нём не было, так что я мог во всех деталях рассмотреть произошедшие почти за пять лет изменения. Максимка неслабо подкачался — или подсушился. По крайней мере, от былой мягкости не осталось и следа. Он всё равно был худеньким, и, честно говоря, меня удивило, что я вижу его именно на рекламе мужского парфюма. Впрочем, я же не читаю более гламурные издания.
Пока я пытался поставить челюсть на место, Ян снова возник рядом, но уже с кружкой горячего чая. Правда, валерьянки там не было — только капелька коньяка, который мы держали как раз для таких случаев.
— Я его знаю, — сказал я, отпивая из кружки.
Ян тут же отобрал у меня чашку и сам сделал глоток.
— Спишь с модельками?
Я посмотрел на него, и Ян стремительно заткнулся.
— Я с ним в школе учился.
Ян промолчал. Я видел, что он хочет что-то сказать, но сдержался. Только снова сунул кружку мне в руку и, пересев на подлокотник моего кресла, снова обнял меня за шею.
— Что-то плохое? — спросил он почти искренне.
— Всё очень хорошо, — то самое «почти» отбило всякое желание говорить.
Впрочем, я всё-таки не удержался, и уже ночью ткнул его пальцем в бок.
— Ты спишь?
— Нет, — Ян перевернулся на спину и открыл глаза.
Спали мы с ним как попало, то в обнимку, то закинув друг на друга руки и ноги, а то раскатившись в разные стороны дивана. Даже одеял у нас на этот случай было два — чтобы не драться по пустякам.
Тогда он лежал на самом краешке, а я подобрался к нему и притянул к себе.
— Ян, тот парень…
— Он твой бывший. Я понял.
Мы оба замолчали.
— Ян…
И опять тишина.
— Не отболело? — спросил он.
Я покачал головой, не заботясь о том, увидит он это или нет.
Ян повернулся набок и переложил мою голову со своей груди на подушку, так, чтобы видеть глаза.
— Вить, ты у меня тоже не первый. Это жизнь.
Я лежал в темноте и пытался разглядеть выражение его лица. Пытался понять, продолжать или нет, ведь всё это касалось не только меня.
— Расскажи, — прервал он мои мысли, — ты же знаешь, я не люблю болтать.
И я стал рассказывать. Рассказывал долго, до самого утра, а под утро уже и забыл, что Ян слушает всё это. Говорил будто бы сам с собой.
Я думал, станет легче, но легче не было. Хотелось говорить ещё и ещё, пока Ян, наконец, не прикрыл ладонью мои губы и не прошептал:
— Тшш…
Я замолк.
— Вить, всё это в прошлом. У него всё хорошо. Я надеюсь, и у тебя тоже. Ты должен простить себя. Больше некому.
Я кивнул. Тогда мне действительно было хорошо. И я почти уже перестал думать о Максиме, когда увидел его фотографию. Я неторопливо впадал в какую-то спячку, в которой не было уже ничего, кроме меня, работы, машины и Яна. Я бы наверное мог копаться в этой тачке до старости и в шестьдесят стать механиком с опытом работы в сорок лет, — я знал таких у нас в мастерской. Рана закрылась и почти заросла, не оставив и следа, когда этот журнал вспорол её раскалённым ножом, и внутри обнаружился настоящий гнойник.
Всё не просто не отболело, всё и не думало заживать.