Хороший, долгий трах с утра был чуть ли не лучшим способом пробуждения, нежели кофе.

Может я пока попишу, пока она спит.

Господь, бл*дь, знал, что мне нужно многое сделать на бумаге. Я прилетел в Париж, чтобы утихомирить, абстрагироваться от всего дерьма, с которым имел дело в Нью-Йорке. Я любил команду своих друзей, но они не понимали, почему я был так одержим получить докторскую степень. Они хотели веселиться и заниматься сексом каждую ночь. Мой взгляд скользнул обратно в спальню. Ну, может я тоже. Но у меня еще была работа. Я должен был написать целую докторскую диссертацию по философии, которая изменила бы мир этики, каким мы его знали до сих пор.

Я закатил глаза от этой мысли. Слишком много нарциссизма?

Я еще никому не сумел доказать, что являюсь лучшим продюсером философии, нежели потребителем. И пока я не дойду до этого момента, никто не будет воспринимать меня всерьез.

Особенно, как Кенсингтона.

И настроение сразу же испортилось, как только я подумал о своей фамилии. Чертовая, дурацкая фамилия, которая привела меня туда, куда я хотел с трастовым фондом, исчисляющимся девяти- и десятизначными цифрами. Фамилия, которая заставляла всех убираться с моего пути. Фамилия, которая заставляла многих удивляться, какого черт, я получаю степень по философии, когда мог бы работать с отцом. Жестоким ублюдком.

И свою фамилию я намеренно не назвал Натали вчера вечером.

Я сказал, что хочу быть другим, и она позволила мне стать другим. Это была привилегия, которой я обычно не пользовался. Ни в Нью-Йорке, ни в Гарварде, где все стервятники кружили надо мной, надеясь, что когда-нибудь один из них сместит меня с рынка.

Не важно, что мне еще не было двадцать пять, я не собирался брать на себя управление отцовским бизнесом и давным-давно отказался от брака, тем более, если брак согласовался моими родителями, меня вычеркните тогда.

Натали спала, пока я одевал брюки, застегивал все пуговицы, закатывал до локтей рубашку. Я схватил телефон, блокнот с тумбочки и вернулся к своему драгоценному кофе.

Я открыл блокнот на последней чистой странице и решил написать о своей ночи с Натали. Я задумался над названием, а потом написал: «Все началось на скамейке в парижском парке».

Зазвонил телефон, я взглянул на экран, кто, черт возьми, может звонить в такую рань. Мама. Только этого мне еще не хватало. Почему, черт возьми, она звонит мне? В Нью-Йорке сейчас почти полночь. Она была сенатором штата в Ассамблее штата Нью-Йорк. Она работала почти до утра, больше, чем я, и еще меньше заботилась о том, что я о ней думаю. Она была трудоголиком, заведомо не могла жить без работы. Попробуй иметь такую мать.

Я переключил телефон на голосовую почту, но, когда телефон тут же зазвонил снова, вздохнул и взял трубку.

— Алло?

Моя мать плакала.

Моя мать плакала.

Моя мать... плакала.

Я не знал, что Лесли Кенсингтон умеет плакать. По телефону, позвонив мне.

Затем я разобрал слова, которые она бормотала в трубку.

И застыл на месте.

Кровь отхлынула от лица.

Я не мог переварить то, что она говорила.

Я просто, стоя, застыл.

Не веря своим ушам.

— Я приеду, — сказал я и машинально повесил трубку.

Пребывая в шоке.

У меня не было ни единой мысли, мозги отключились напрочь. Я просто стал действовать. Я взял свой блокнот, телефон и MacBook. Сунул ноги в туфли, выскочил за дверь и сел в такси до аэропорта, даже не успев понять, что так и не разбудил Натали.

11

Из окон с белыми занавесками лился свет. Светило солнце, щебетали птицы... или внизу проезжали машины? Я быстро моргнула, пытаясь проснуться, громко зевнув.

— Сколько сейчас времени? — Пробормотала я в пустое пространство.

Потом глаза стали осматривать все вокруг.

Голубое одеяло.

Кровать королевского размера.

Убранная спальня.

Я резко выпрямилась и огляделась.

— О боже, — прошипела я.

События прошлой ночи тут же вернулись. Знакомство с Пенном на вечеринке, прогулки по городу, клуб, а потом его постель.

О Боже, его кровать.

Я все еще была в его постели.

Но его не было со мной в постели.

А дальше возникли воспоминания то, чем мы занимались в его постели.

Я потрясла головой, пытаясь рассеять образы, всплывающие на поверхность. Его руки сжимают мои бедра, его язык на моем клиторе, мои руки пробегают по его волосам, крики о большем, он дает мне больше, больше, больше. Я закрыла глаза. Неужели это, действительно, была я?

Кто вообще знал, что я могу стать таким сексуальным животным?

Не то чтобы я раньше не интересовалась сексом. Я всегда хотела заняться сексом, но, несмотря на то, что встречалась с несколькими парнями, никогда не чувствовала достаточного влечения к ним, чтобы покончить со своей девственностью. Но вчера вечером... я была полна решимости. И не просто решимости, я просила его.

А теперь его не было в комнате. Конечно, этому могло быть вполне нормальное объяснение. Может он что-то опять писал в своем блокноте, потому что на ночном столике блокнота не было. Может он проснулся раньше меня и решил меня не будить. Существовало много причин.

Тем не менее, у меня скрутило желудок, когда «А что, если…?» от вопросов у меня в голове.

С уверенностью, которой не ощущала, я сбросила одеяло со своего обнаженного тела и отправилась на поиски своей одежды. Мои стринги валялись на полу в том месте, где Пенн стянул их зубами прошлой ночью. Я натянула их, щеки пылали от воспоминаний. Платье валялось возле его стола. Я не помнила, как оно туда попало. Последнее, что я помнила, как он снимал его с моих плеч. Прошлая ночь превратилась в одно чудесное, восхитительное пятно.

И теперь это пятно отдавалось тупой болью в моей очень, очень болезненной киске. Святой Иисус, никто никогда не упоминал, что будет так больно на следующий день после такого секса. Но возможно... ни у кого из моих подруг никогда и не возникало такой проблемы, то есть никогда не было такого безумного секса. А под своими подругами я в основном подразумевала одну Эми.

Черт побери, Эми.

Я поспешно натянула платье, отыскав свою сумочку, которая лежала поверх стопки его бумаг на столе. Понятия не имея, как она туда попала. Я выудила телефон, на котором отображалось около миллиона смс-ок. И сейчас уже был... полдень.

Бл*дь! Как же я умудрилась проспать до полудня?! Я никогда столько не спала. У меня был, словно внутренний будильник, как и у моего отца за столько лет службы в армии.

Сегодня мы должны были покинуть этот город, мне еще нужно было собраться. Боже, Эми точно меня убьет, когда увидит.

Я быстро написала ей, что жива и здорова и скоро вернусь домой.

На что тут же получила ответ, который гласил: «Тебе предстоит мне все рассказать… в подробностях», была приаттачена гифка девушки, покачивающей бровями вверх и вниз.

Я хихикнула, снова засунув телефон в сумочку.

Меня больше интересовал вопрос на данный момент, где же мог скрываться Пенн. Может мне после такой ночи стоит молча уйти? Или что-нибудь ему сказать? Может мы должны были вдвоем с ним позавтракать?

При таком раскладе моя неопытность была совершенно очевидна. Я пересмотрела достаточное количество ромкомов, чтобы понять, чего стоит ожидать после первой ночи, но сейчас, если честно, понятия не имела, что мне следовало ожидать от него.

Я не могла остаться у него в квартире на весь день, выжидая, когда он придет за мной. Мне необходимо было сделать свой ход. Возможно попросить у него номер телефона и встретиться с ним в Нью-Йорке позднее. Мне захотелось пнуть себя под задницу. Когда я окажусь в Нью-Йорке? Он был не в курсе, что я не богатая наследница, и денег у меня фактически нет… если я их не заработаю. Меня даже не пригласили на ту вечеринку, на которую мы заявились с Эми. Я была в его и даже не в его мире никем. А его семья владела этой сумасшедшей квартирой в Париже, и в этот город он приезжал с детства. Он пробирался за кулисы Парижской оперы, а шеф-повар был другом его семьи. И, да, прошлая ночь была просто волшебной, но при ярком свете дня я ощущала, как нас разделяет целые мир.

Поэтому сделала глубокий вдох, чтобы успокоиться. Я смогу это совершить. Возможно, наш, разделяющий мир, даже не будет иметь такого значения. Возможно, я смогу просто ему сказать, что у меня был самый потрясающий первый раз, а затем молча удалюсь. Запросто выбросив это все.

Фу! Мне хотелось закричать во весь голос от нерешительности. Куда подевалась вся моя уверенность в себе из прошлой ночи? Будто я лишилась ее, пока спала.

Нет, я смогу это сделать. Пенн был со мной таким естественным. Мы получили друг друга на базовом уровне. Мы все проделали с ним, но даже, если бы мы не смогли, тогда мне не нужно было стесняться его. Господь свидетель, вчера я была в другом месте, но только не здесь.

Я кивнула, устойчиво встала на туфли, и вышла из спальни. Я прошла по длинному коридору, который запомнила еще со вчерашнего вечера, и вошла в гостиную. Там его тоже не было.

Я нахмурилась.

— Пенн? — Тихо позвала я, проходя через его квартиру.

Я вошла на кухню, которая тоже оказалась пустой. Французские газеты были единственной неуместной вещью в огромном зале. Я развернулась и направилась обратно в гостиную. Было ясно, что Пенн может находиться в еще дюжине комнат. Возможно, у него имелись библиотека или кабинет? А может, он работал на балконе?

Я понятия не имела, где он мог быть. Но я не могла избавиться от охватывающего меня беспокойства. Тошнотворное ощущение, поднималось по венам.

Возможно, он исчез, как призрак прошлой ночи?

Я проглотила поднимающуюся панику и двинулась обратно по коридору, пытаясь понять, что же, черт возьми, происходит в этой квартире. Завернув за угол, я чуть не налетела на женщину в черном платье и белом фартуке.

— О, мой Бог! — сказала я, чуть не выпрыгнув из собственной кожи. — Простите. Я не подозревала, что здесь кто-то еще живет.