Или, допустим, поделишься с ним умилением, что вот-де наш православный боксер, выходя на ринг, перекрестился перчаткой, а этот урод возьмет да и прицепится: подставлял ли тот во время боя левую щеку, получив по правой, как подобает христианину?

За внешностью Уаров еще следил, за здоровьем – перестал. Брился ежедневно, а вот к стоматологу уже подзабыл дорожку.

Самой сообразительной, естественно, оказалась жена: быстро уяснив, что к чему, незамедлительно перевела недвижимость на свое имя, чего Димитрий, кажется, не заметил. Как, впрочем, и многого другого.

Грянувшие вскоре исторические события застали Уарова на улице. Распад Сусловской области, позиционная гражданская война, выборы первого Президента Суверенной Республики Баклужино – все это происходило при нем, но в памяти как-то не откладывалось. Слонялся, бормотал. Сидишь, бывало, на баррикаде, а он станет аккурат на линии прицела – и смотрит, смотрит, пока у тебя щекотка в указательном пальце не начнется. Потом махнет безнадежно рукою и побредет дальше.

Как уцелел – непонятно.

Потом добро восторжествовало, из окон первых этажей исчезли мешки с песком, легендарный бронетрамвай занял нынешнее свое место на пьедестале, и в голове Димитрия Уарова тоже вроде бы слегка развиднелось. Очнулся, начал скупать подержаную бытовую технику. Неизвестно, до чего он там додумался, но в решительных скорбных глазах его отчетливо читался приговор самому себе и всему человечеству.

Живи он в эпоху драконовских законов термодинамики – и черт бы с ним! Теперь же, после незамеченного Димитрием государственного переворота, когда чудес стало чуть ли не больше, чем явлений природы, ничто не мешало ударенному по голове бизнесмену обратиться за помощью к тому же Андрону Дьяковатому, на чьей совести уже висели такие чудовищные изобретения, как деноминомет, безынерционная пуля и даже, если верить молве, подслушивающе-расстреливающее устройство, ввинчивающееся непосредственно в наушник телефона.

Минули условленные два дня.

Как в прошлый раз, пройдя в незапертые сени, Димитрий без стука (поскольку стука все равно бы не услышали) приотворил пухлую дерматиновую дверь.

– К вам можно?

Заплаканная Агата Георгиевна, склонившись над кухонным столом, остервенело раскраивала шмат сала. В тарелке мокли серые огурцы.

– У, варвар! – заклеймила она вошедшего и снова отвернулась. Тот расценил это как разрешение проникнуть в горницу, где был

неприятно поражен присутствием участкового милиционера.

– А вот штрафану третий раз, тогда узнаешь! – грозил участковый Андрону.

– Да? – развязно отвечал ему тот. – А ноу-ноу не хау-хау? За что штрафанешь?

– За движок!

– Ты что, Перфильич, с коня упал? Он и на движок-то не похож...

И впрямь, то, что бесстыдно растопырилось посреди стола, не было похоже ни на что. За одно только отсутствие кожуха невольно хотелось обвинить конструктора в порнографии. Что-то невероятно извращенное мерещилось в этом диком до цинизма сочленении разнородных деталей.

Впрочем, тут вопрос привычки. Случись так, что пойдет изделие в серию, внедрится в быт, – глядишь, со временем кому-нибудь даже покажется красивым. Нарочно начнут кожухи снимать, чтобы нутро предъявить.

– Не веришь – заказчика спроси, – предложил Андрон.

Перфильич скинул кепи (старого образца, еще с сусловским гербом), вытер взмокший лоб и повернулся к Уарову. Лицо у милиционера было алчущее, но усталое.

– Что вы, какой движок? – не дожидаясь вопроса, испуганно сказал Димитрий.

– В заявлении написано: движок! – упрямо стоял на своем Перфильич. – Как теперь отчитываться?

– Как! – передразнил Андрон. – Первый раз замужем? «Такой-то такой-то, такого-то такого-то стукнул мне, такому-то такому-то, что Андрон Дьяковатый собрал контрафактный артефакт. Проведенная мной проверка показала, что собранный механизм таковым не является...»

– А каковым он является?

– Сам, что ли, не видишь! Участковый кашлянул и покосился на непотребный агрегат.

Примерно так завязавший со вчерашнего утра алкоголик косился бы на предлагаемую соблазнителем стопку. Осмотрел, кривясь и хмурясь.

– Куда ж ты рычаг засадил? – ворчливо упрекнул он. – Руку свихнешь, пока до темпоралки доберешься. Умелец хренов! Ладно, твоя взяла... На кухне договорим.

Еще тогда, в горнице, скинув форменное кепи и обнажив философскую плешь, участковый Перфильич стал заметно человечнее. Дубленое неумолимое лицо его исполнилось здравого смысла и спокойной житейской мудрости. А приняв первую стопку, деревенский детектив и вовсе отмяк.

– Мало мне браконьеров с самогонщиками... – бурчал он. – Теперь еще за тобой, Андрон, присматривай...

– Тебе-то чего жаловаться? – заметил тот, разливая по второй. – Прямая выгода...

– А хлопот сколько прибавилось?

– Ну а как ты хотел...

Если человек действительно мудр, ему одинаково близка любая идея и одинаково чужд любой способ ее осуществления. Ибо нет ничего уродливее воплощенной в жизнь мечты.

Так, голосуя за давнего своего дружка, колдуна Глеба Портнягина, известный противоестествоиспытатель Андрон Дьяковатый даже представить не мог, чем для него обернется Глебово президентство. Если раньше, до обретения Баклужином независимости, народному умельцу досаждали одни лишь недобитые академики, публично обличавшие его в шарлатанстве и невежестве, то теперь, когда нетрадиционное изобретательство наряду с колдовством было признано реально существующим, пришлось выйти из тени – прямиком под пристальное око государства.

Для начала вынудили выправить лицензию и обложили еще одним налогом. Дальше – хуже. Оказалось вдруг, что нарушение законов природы тоже должно происходить законным порядком. Хорошо еще участковый Перфильич доводился Андрону сватом, а то бы там не два, все двадцать два штрафа содрали.

– Ты совсем, что ли, не пьешь? – скорее сочувственно, чем сурово, обратился участковый к Димитрию.

– Да не то чтобы совсем... Не хочется.

– Зря. Машинку бы обмыть надо. А то работать не будет.

– Да она в черте города так и так работать не будет, – утешил Андрон.

– Как?! – ахнул заказчик.

– Так, – невозмутимо продолжал Андрон. – Это тебе с ней надо в аномальную зону, куда-нибудь на Колдушку. А в городе – не-ет, не попрет. Я, кстати, завтра до Слиянки на платформе пойду, под парусом... Испытать-то надо... Так что, если хочешь, могу подкинуть.

– Пожалуй, я тоже выпью, – после тревожного раздумья решил Димитрий.

– Давно бы так, – усмехнулся Перфильич, наливая. – А машинка-то тебе все-таки зачем? Да еще и дальнобойная! На комод для красоты поставишь?

– Почему на комод?

– А куда еще? Я смотрю, денег тебе девать некуда...

Ответил Уаров не сразу. Выпил, закусил. Щеки его потеплели, нервозность пошла на убыль.

– Да, пожалуй, что некуда... – уныло признался он. – Зачем они мне там?

Сваты переглянулись.

– А-а... – понимающе протянул участковый. – Вон ты куда метнул... С концами, значит? Ну-ну!

Уаров вздрогнул и в ужасе посмотрел на проницательного собутыльника, однако уяснив, что тот ничего ему инкриминировать не собирается, успокоился.

– Странно... – с заискивающей улыбкой (нижняя губа подвернута, верхняя вздернута) отважился он. – За движки штрафуете...

– Велено – штрафуем, – насупился сват Перфильич.

– Пространство вокруг них, говорят, свертывается, – нехотя пояснил сват Андрон. – Схлопнуться может... То, понимаешь, не схлопывалось, не схлопывалось, а тут вдруг возьмет да и схлопнется!

– Так ведь машинка-то опаснее, – недоумевал выпивший Уаров. – Я же с ней и президентские выборы переиграть могу, и...

– Ага! Переиграл один такой!

– А почему нет?

– Да кто бы их тогда разрешил, машинки-то!

Проводив Перфильича, которому еще предстояло накрыть сегодня с поличным своего кума Протаску Худощапова, изобретатель с заказчиком вернулись в горницу, где посреди стола по-прежнему бросало вызов здравому смыслу механическое чудище, в просторечии именуемое машинкой.