Дело предстояло плевое. Эти люди любили его; он не мог тут оступиться.

– Спасибо вам огромное. Спасибо мистеру и миссис Маркхем за то, что предоставили свой двор для этого мероприятия. Через несколько месяцев я надеюсь ответить приглашением на приглашение – хотя, боюсь, вам придется прилететь в Вашингтон, округ Колумбия.

Несколько человек расхохотались, раздались аплодисменты.

– Хочу открыть вам маленький грязный секрет: меня уже тошнит от избирательной кампании. Думаю, к сегодняшнему дню уже вся Америка получила мое сообщение. Большинство из тех, кто его слышал, кажется, согласны с ним. Мои оппоненты – нет, но мне всегда казалось, что они вообще чуть лучше находят общий язык не с людьми, а с собаками.

Примерно полдесятка слушателей – те из них, кто уже видел встречу Файлера с Гуфи по телевизору – громко рассмеялись. Остальные неуверенно захихикали. Шутка, однако, предназначалась не для них. Она предназначалась для вечерних выпусков новостей, где она будет окружена необходимым контекстом.

– Поэтому я не собираюсь изводить вас обычными скучными речами. Вместо этого я хотел бы сказать – очень кратко – о некоторых идеях, которым я собираюсь дать ход, когда в следующем январе займу Белый Дом.

Тут Маклейн сделал небольшую паузу и притворился, будто перебирает заметки, поскольку за одним из столов возникла какая-то суматоха, и ему не хотелось повышать из-за нее голос. Он предположил, что причиной послужило опрокинутый стакан лимонада или еще какой-то пустяк. Однако шум не затихал. Он продолжал нарастать.

Несколько человек поднялись на ноги. Все они смотрели на пожилого мужчину, откинувшегося на стуле и почти сползшего с него, который прижимал кулак к грудной клетке. Рот его был широко открыт, он задыхался.

– Есть среди присутствующих врачи? Человеку плохо, – сказал Маклейн.

Что-то привлекло его взгляд: Зек Зорн, вскочив, обеими руками показывал ему спускаться с кафедры, напоминая одного из тех парней, которые семафорят лайнерам в аэропорту. Маклейн быстро сошел на землю. Позже он понял, какой это был хороший совет. Стоя в такой момент у микрофона, он мог показать, что способен справиться с ситуацией истинно по-президентски. А мог и все испортить.

Никто не отозвался на его призыв. Все объективы и микрофоны на импровизированной пресс-галерке развернулись к страдающему старику.

Люди вокруг пытались оказать ему первую помощь, применяли обычные народные методы. Стол в одно мгновение освободили, сдернув с него скатерть вместе с тарелками и стаканчиками, и четыре человека уложили недужного на его чистую поверхность. Ему ослабили галстук. Кто-то предложил ему стакан воды. Никто не делал ничего, что могло продлить ему жизнь, срок которой явно исчислялся уже несколькими секундами или минутами.

Мистер Маркхем поднялся на кафедру, подтянул поближе микрофон и заговорил:

– Попрошу все оставаться на своих местах. Освободите для Карла побольше пространства.

Сраженный приступом старик оказался Карлом Фортом.

Маклейн не мог отвести от него глаз. Форт правил Калифорнией Маклейнов, как владыка демонов. Маклейн знал его в лицо и по имени с младенческого возраста. Он был всеприсущ и всеужасен для всех оки, которые работали на него, принимали побои от его головорезов и каждую неделю гадали, снизойдет ли Форт до выдачи зарплаты. Дядя Парвис три или четыре десятилетия кряду по меньше мере раз в день клялся убить Карла Форта собственными руками. И вот, после всего этого, Карл Форт умирал прямо на глазах у Нимрода Маклейна. Если бы только Парвис оказался здесь!

Слева от Маклейна возникло внезапное движение. Кто-то перепрыгнул через стол и широкими шагами уверенно двинулся через лужайку к Карлу Форту. Тип присмотрелся и понял, что это Преподобный доктор Уильям Джозеф Швейгель.

Журналистский корпус осознал это одновременно с ним.

Приступ Карла Форта был несчастным случаем. Но когда преп. Швейгель приблизился к нему для возложения рук, он превратился в политическое событие. Пластиковые ленты лопнули. Дамбу прорвало. Журналисты ринулись к Карлу Форту. Столы на лужайке были составлены в три длинных ряда. Карл Форт лежал на среднем. Первый ряд превратился в барьер на пути у журналистов. Авангард – проворные репортеры из бумажных газет – обогнули его с фланга. Вторая волна, обремененная камерами, прошла верхом – колени операторов едва выдерживали, когда они приземлялись на дальней стороне барьера – и столкнулась с газетчиками в узком проходе между первым и средним рядами столов.

Три оператора, инстинктивно выбирая возвышенную позицию, вскочили на крайние столы среднего ряда. Один из них наступил прямо в бумажную тарелку с печеными бобами и поскользнулся; его нога с размаху въехала в грудь пятого богатейшего человека в Калифорнии с такой силой, что тот спиной вперед полетел на траву. Оператор кое-как поднялся на колени, потом на ноги, и разбрасывая во все стороны тарелки с едой, попытался ускориться, чтобы догнать своих более удачливых коллег. Сцепление его ботинок со скатертью было идеальным, но сама скатерть поехала по столу, и несколько мгновений он по-настоящему бежал на месте, как герой мультика – ноги мелькают, тело неподвижно, скатерть со всеми тарелками и стаканами аккордеоном собирается на конце стола, по ходу дела формируя липкую полосу препятствий из бобов, кетчупа, БУ-рчицы и кубиков льда.

Наконец подошвы журналиста вошли в соприкосновение с твердой поверхностью и он ринулся за двумя другими, у которых тем временем возникли свои проблемы. Между ними и Карлом Фортом высилась ледяная скульптура – искусно вырезанный изо льда кубок, наполненный розовым лимонадом. Лидирующий в забеге оператор ее не заметил. Единственным его стремлением было как можно скорее захватить Карла Форта и Билли Джо Швейгеля в объектив, и потому он бежал, зажмурив один глаз и закрыв второй неопреновым фартуком видоискателя. Глядя на расфокусированный мир сквозь черно-белый тоннель, он не видел скульптуру, пока со всего маху не налетел на нее обоими коленями. От удара его ноги взметнулись назад и вверх. Вес камеры на плече увлек верхнюю часть его тела вперед. Он крутанулся в воздухе, на мгновение принял идеально горизонтальное положение, а затем рухнул всем весом на ледяной кубок. Лимонадный фонтан ударил во все стороны, а сам кубок разлетелся на удобные для приема внутрь небольшие фрагменты. Оказавшиеся поблизости сотрапезники встретили лимонадно-ледяное цунами грудью.

Второй оператор всего на шаг отставал от первого; он попытался затормозить, ноги его уехали вперед и он хлопнулся на задницу в самой середине ледяного шторма, немного проехал по инерции, а затем свалился на колени трех сидящих рядком гостей.

Третий оператор, также страдающий видеотуннельным синдромом, с размаху наступил на спину лежащего на животе первого оператора. Нога его подвернулась. Он перенес весь вес на вторую ноги, совершил на ней три длинных прыжка, угодил в осколки льда и проехал, окостенев, несколько футов, поразительно похожий на фигуриста. В конце концов ему удалось опустить вторую ногу – прямо на край блюда, катапультировав с десяток свежеподжаренных бургеров в грудь видному комедийному актеру, ныне земельному магнату.

В этот момент до него наконец дошло, что он вот-вот пробежит прямо по телу Карла Форта. Он остановился, как вкопанный, на скатерти, повторно вызвав эффект аккордеона. Этот эффект донес его до края стола Форта, и здесь резиновые подметки его ботинок вошли, наконец, в надежный контакт с твердой, чистой, сухой пластмассой. Внезапная остановка бросила его на колени, и он оказался в идеальной позиции: объектив его камеры застыл не более чем в четырех футах от цели.

К несчастью – с точки зрения массовой информации – лицо Форта было скрыто за массивными предплечьями молодого человек – по всей видимости, сотрудника службы безопасности – который уперся ладонями в обнаженную грудь Форта и ритмично надавливал на нее, сплющивая грудную клетку так, что ребра выпирали по бокам, будто оболочка наполовину сдутого воздушного шарика. И даже если бы этого человека не было здесь, лицо Форта все равно было бы невозможно разглядеть, поскольку еще один мужчина, ухватив Форта одной рукой за подбородок, а другой – за лоб, широко раскрыл его рот и наклонялся, чтобы приникнуть к нему устами.

Преподобный только-только прибыл к месту происшествия; несмотря на вышеописанные помехи, журналисты практически на руках донесли Швейгеля до сцены.

– Пожалуйста, отойдите, пожалуйста, пропустите, – повторял Швейгель напевным голосом проповедника, цитирующего Писание. Поскольку путь ему заслоняли главным образом журналисты, сбежавшиеся именно для того, чтобы увидеть, что будет делать Швейгель, просьба была мгновенно удовлетворена.

Швейгель встал у стола всего в нескольких дюймах от Форта и на мгновение сложил руки в молитвенном жесте, крепко зажмурившись. Затем он вытянул обе руки ладонями вниз и мягко возложил их на голую кожу Форта: одну на плечо, а вторую на живот, где они не мешали массажу сердца. Билли Джо Швейгель умел хэджировать ставки.

В двадцати футах от него Тип Маклейн остолбенел от ужаса.

Он почти год провел в боях первичной кампании, которые практически ничем не отличалась от пьяных драк оки: озверевшие мужчины размахивают латунными кастетами, пешнями и отбитыми горлышками во тьме заднего двора. В Айове, Нью-Гемпшире, в Нью-Йорке, на Суперчетверге – везде он брал верх. Друзей он не нажил, но, опираясь на Дрешера с его стратегией и на Зорна, мастера медийных ударов по почкам, смог размолотить соперников в кровавый студень. Норман Фаулер продержался до самой Калифорнии, чтобы совершить здесь политическое самоубийство. Маклейн прибыл сюда, на безопасную, дружелюбную территорию, чтобы отпраздновать победу.