«Аа», сказал Калидорус, «я видел эту уловку. Один человек в Шфате, который, как всем показалось, засунул свою руку прямо в центр груди мальчика и вытащил оттуда нечто черное и липкое — демон поместил это внутри мальчика. Я заплатил ему всем золотом из моего кошелька, чтобы он показал мне, как сделал, и отдал к тому же свой плащ, чтобы он продал мне свой секрет».

Он сказал так, как о чем-то обычном, и тогда Иехуда удержал свое лицо от удивления. Они обсуждали вещи прекрасно знакомые им.

«Не желаешь увидеть, как это было сделано?» спросил Калидорус.

Иехуда медленно кивнул головой.

Калидорус послал раба, чтобы тот принес нечто из кожаного мешка позади его шатра, и предложил Иехуде отвернуться, пока он готовился. Когда Иехуда повернулся назад к нему, он показал эту хитрость. Калидорус спрятал мочевой пузырь овцы в рукаве своей робы у запястья. Нажал на пузырь, и красная жидкость растеклась по его руке до самых пальцев.

«Покрашенная вода», объяснил Калидорус. «Естественно лучше, если используется свежая кровь овцы. И сгоревшая смола — все становится липким и черным — покрывает всю ладонь».

Он показал Иехуде кусок смолы. Выглядело точно так, как если бы демон поместил это в человека.

Калидорус пожал плечами. «Если желаешь заплатить достаточно денег, то обнаружишь, как все делается. Я полагаю, что твои друзья делали подобные хитрости, как эта, если они, конечно, что-либо и делали».

Иехуда внезапно ощутил страх в центре своей груди. Сколько раз человек должен потерять свою веру, прежде чем потеряет веру во все?

«Я видел, как святой человек, однажды, извлек лягушек из парализованной девочки».

Калидорус улыбнулся.

«Наклонился ли он очень близко к ней?»

Иехуда часто думал об этом. Он был ребенком, когда в Кериот пришел седобородый проповедник, а теперь он вспомнил, да, как тот обнял девочку, поднял из ее постели, а затем уронил ее назад, и как куча лягушек посыпалась из нее, как казалось, изо всех мест.

«У него был спрятанный в робе мешочек с лягушками», объяснил Калидорус. «Когда он прижал ее к себе, тогда он опустошил мешочек на ее одежду, и, как казалось, лягушки посыпались из нее, когда он отпустил ее». Калидорус посмотрел на лицо Иехуды и, гримасничая, полуулыбнулся. «Я тоже был когда-то молодым», сказал он, «и не надо стыдиться этого. Дети верят в истории». Он нахмурился. «Да ты, должно быть, уже сам до всего догадался?»

Иехуда подумал: я совсем одинок. Все подобные Калидорусу, которые ищут мудрости, уже перестали верить. Зачем же еще пытаться найти правду, если не убедиться в безверии?

«Печально», произнес он.

Рот Калидоруса немного искривился. Он хлопнул рукой по плечу Иехуды, но жест получился неловким, и поэтому он тут же отдернул руку назад.

«Ну что ж», сказал Калидорус, «зато он представляет собой прекрасное зрелище — твой друг». Он засмеялся. «Я по-настоящему наслаждаюсь его историей. И некоторые вещи, рассказываемые им, очень очаровательные».

Иехуда почувствовал вырастающую из центра груди боль. Его сердце отяжелело, и он подумал: смог бы я таким человеком, как он? Смог бы я взирать на все вокруг, как на представление, на пантомиму? Пятьсот человек находилось во всем лагере Иехошуа, и кто-то из них говорили, что он был обещанным Мессией, кто-то обсуждал его учения, а кто-то, как Калидорус, просто наслаждался представлением. Путь Калидоруса был самым легким — его присутствие было как глоток свежей воды для горящего сознания Иехуды. Он понимал, что не смог бы быть, как Калидорус, но также понимал, что не мог он развидеть то, что увидел, и перестать знать, то что уже знал.

Он переминулся с одной ноги на другую.

«И кто же я теперь?» вопросил он.

И Калидорусу стало неловко от их ситуации.

«Приходи и оставайся у меня», предложил Калидорус, «когда устанешь следовать за твоим пророком по диким местам, приходи и будешь моим гостем в Кесарии. Спроси любого о моем доме, и они покажут тебе дорогу. Когда все закончится, приходи ко мне».

Он вернулся во внутренний круг измененным. Он обнаружил себя слушающим по-другому. Он смотрел по-другому. Он все чаще и чаще стал замечать Рим. И что слова Иехошуа, и слова его друзей были вызовом Риму.

И в голосе Иехошуа появилась какая-то раздраженность, какой-то гнев. Всегда звучал так? Иехуда стал замечать это только сейчас?

По дороге в Шомрон мужчины и женщины прибежали из своих домов и полей, чтобы увидеть Иехошуа. В одном месте — богатая и плодородная земля, где почва пропахивалась глубокими мягкими волнами, и ячмень вырастал высоким и крепким — мужчина ожидал их прихода, стоя на коленях. Он был богатым крестьянином, что мог заметить каждый, глядя на его обувь и толстый шерстяной плащ поверх его плеч. Но стоял он на коленях у дороги, что-то бормотал, и слезы капали с его щек.

Иехошуа наклонился к человеку. И Иехуде предстал тот прежний Иехошуа, чье присутствие всегда утешало сердце.

Иехошуа медленно покачал головой.

«Не плачь, друг мой», сказал он. «Бог поведал мне, что Он выбрал тебя идти с нами. Пойдем».

Такая просьба была редкой. Хозяйство позади выглядело очень ухоженным. На холме паслось стадо пятнистых овец, охраняемых пастушком. Тот мальчик, возможно, был сыном крестьянина, а овцы — его стадом.

«Мой отец умер», произнес человек, и слезы беззвучно текли по его щекам. «Он умер этим утром как раз перед твоим приходом. Учитель, дай мне твое благословение».

Иехошуа положил свои ладони на плечи мужчины.

«Ты уже благословен», ответил он. «Отец наш уже благословил тебя. Встань и иди со мной. Мы направляемся в Иерусалем. Пошли и не смотри назад».

Мужчина уставился взглядом на Иехошуа. Человек, потерявший отца, подобен человеку, упавшему от могучего удара. Смерть матери — это потеря любви, а смерть отца — это потеря уверенности. Самое высокое дерево в лесу когда-нибудь упадет.

«Я должен похоронить моего отца», заявил он. Говорил он, как показалось Иехуде, совершенно не слыша слов своих. То не было ответом, то было пониманием случившегося. И вновь повторил он. «Я не могу пойти с тобой сейчас, потому что я должен похоронить своего отца. Позволь мне сначала похоронить отца».

Иехуда услышал, как кто-то — ему показалось, что Йеремиа — прошептал соседу: «Это он говорит так с сыном Давида?»

Если бы он мог, Иехуда ударил бы его по лицу, но тут же осознал он, что это было бы опасным. Как же не заметил он ранее, что они дошли до такого, когда любые разногласия стали опасными? Если бы он ударил, то другие сразу бы заявили, что он не верит в то, что Иехошуа был сыном Давида, полноправным наследником на трон Иерусалема. А потом… он не мог представить, что могло случиться после.

Неделей раньше была драка между людьми несогласными в их лагере. Одного человека ударили ножом, и им пришлось оставить его в Рафа’ате, чтобы зажила его рана. Иехуда не думал тогда о том случае. А сейчас он задумался. Что может произойти, если он станет спорить с толпой разозлившихся людей? Он ощутил страх. И стыд за свой страх.

Иехошуа встал на колени и взял в ладони руки крестьянина.

«Ты ли мертв?» мягко спросил он.

Мужчина вытянул одну загрубевшую ладонь из рук Иехошуа и вытер слезы из глаз, озадаченно смотря на него.

«И спрошу я вновь», сказал Иехошуа, «ты ли мертв? И ты говоришь, что должен похоронить отца своего», и затем повернулся он к толпе за его спиной и произнес, стараясь донести каждое слово, «но я говорю», и голос его стал криком, «пусть мертвецы хоронят своих мертвецов. Ты же должен пойти с нами и провозгласить, что Царство Бога здесь!»

Люди за спиной Иехуды радостно закричали, поняв сказанное, как «нет ничего важнее их дела», и люди в далекой толпе, не разглядевшие деталей происходящего, тоже радостно закричали. Добросердечные женщины не кричали, видя, как из глаз крестьянина сыпались слезы, будто спелые фрукты. И Иехуда тоже не кричал.

Иехошуа встал и пошел. Иехуда обернулся и посмотрел на человека в грязи и пыли обочины дороги, кому предстояло похоронить своего отца.

Во внутреннем кругу появился свой внутренний круг. Иехуда не был частью того. Там были Шимон, Йеремиа и Йона. Они не были первыми, кто присоединились к блуждающей черни, но были они самыми ревностными. Йона видел знаки и чудеса в каждой пылинке. Йеремиа бормотал разные угрозы о приближении дней, когда Бог уничтожит всех неверных. Шимон был спокойным человеком: он не гневался на сомневающихся, а лишь печалился и жалел их.

Был день, когда Иехошуа взял тех троих с собой помолиться на холме. Ночь и день отсутствовали они без еды и питья. Что-то произошло там, но Иехуда так и не смог докопаться до сути.

Шимон, самый надежный из них, сказал, что заснул глубоким сном, и приснился ему Иехошуа, стоящий с Моисеем и Елиа, и сон тот был правдивым, за что он стоял своей грудью. Йона рассказал, как он увидел открывающиеся небесные врата, и сам Бог назвал его по имени, но Йона был известен всем, что мог услышать голос Бога и в гусиной перекличке. Йеремиа не промолвил ни слова об увиденном, кроме того, что ему сподобилось узнать о Риме, который сгорит, и о царстве небесном, которое придет на землю — так об этом он всегда говорил и ранее.

Чем больше спрашивал Иехуда, тем короче становились рассказы. А в лагере заговорили, что трех человек унесла огненная колесница на небеса, где сам Бог говорил с ними и поведал им, что Иехошуа был Тем обещанным им. Он нашел даже одного человека, кто продавал белые камешки, по его рассказам, взятые со святого места, где вознеслись они на небеса. Женщины зашивали их в ткань одежды, чтобы уберечься от дурного глаза.

Иехуда хотел обсудить этот случай с Калидорусом, который все еще путешествовал с ними, как простой пилигрим, но с рабом неподалеку. Но сама идея каким-то образом отошла от него. Он решил заменить встречи воображаемым разговором с Калидорусом. Что-нибудь из греков, представил он, что-нибудь из философии. Калидорус часто цитировал философа, чье имя — Епикорус — было символом ереси среди раввинов.